Из соседней команатки бесшумно, словно летучая мышь, показалась Эмма. Она вытащила из спины Ислейва длинный кухонный нож и снова воткнула его, а потом еще раз…

– Он уже мертв, – пробормотала Гудрид, с трудом отодвигая от себя труп. – Спасибо тебе, Эмма. Как ты догадалась, что он нападет на меня?

Эмма взглянула на тело Ислейва, и в глазах ее пылала ярая ненависть.

– Я сразу чувствую, когда в дом входит человек с чем-то недобрым!

– Как только Карлсефни вернется домой, я попрошу его дать тебе волю, Эмма. А теперь хорошо будет, если ты позовешь кого-нибудь в свидетели этого убийства. Я останусь здесь, чтобы всем было ясно, что произошло. И потом, мне надо утихомирить Снорри.

Маленькое личико ребенка побагровело от крика, и Гудрид нежно поцеловала его в головку, а затем снова дала ему грудь, чтобы он наконец насытился. Она все думала, что-то ждет их в будущем, – теперь, когда взрыв все-таки произошел.

Первым в дверях показался Снорри сын Торбранда, а за ним – Бьярни, Торхалл и остальные. Бьярни выпрямился, увидев убитого, и сказал:

– Это дело серьезное: рабыня Карлсефни подняла руку на свободного человека.

– Точно так же можно сказать, что Ислейва убила я, – тихо, но твердо произнесла Гудрид. Она говорила спокойно, холодно, отстраненно, испытывая те же чувства, что и тогда, когда выпустила стрелу в Барда Трескоеда. – И если вы перевернете его на спину, то увидите у него в груди мой нож. Я убила его за то, что он пытался взять меня силой и искалечить сына Карлсефни. Я буду очень благодарна тебе, Бьярни, если ты выдернешь этот нож и смоешь с него кровь, чтобы я могла начать готовить ужин.

Бьярни продолжал стоять на своем месте.

– Я ведь предупреждал тебя, Гудрид, но ты не захотела слушать меня…

– Да, ты предупреждал меня, что не в состоянии справиться со своими людьми. Когда вернется Карлсефни, вот и расскажи ему об этом, – презрительно ответила Гудрид и протянула Снорри Эмме. – Помой его и поменяй ему одежду, Эмма. Ты найдешь все необходимое в другой комнате.

Едва Эмма ушла, напряжение в спальне спало. Снорри сын Торбранда вышел вперед и учтиво произнес:

– Как ближайший родич Торфинна Карлсефни сына Торда, я прошу всех помочь Бьярни сыну Гримольва удерживать его людей до приезда хозяина. Таково было и желание самого Карлсефни. К счастью, нам не придется рассказывать ему, что его жена и ребенок подверглись нападению одого из наших людей. А теперь я предлагаю, чтобы мы с Бьярни и Торхаллом посовещались в соседнем доме Лейва.

Последним вышел из спальни Снорри сын Торбранда, но Гудрид попросила его остаться, сев у очага. Она внезапно ощутила дрожь в теле, и спешно накинула поверх окровавленного платья теплый плащ.

Широкое, добродушное лицо Снорри выглядело опечаленным, и он произнес:

– Плохо же я забочусь о дочери Торбьёрна. Может, тебе стоит прилечь, Гудрид.

– Со мной все в порядке. Как только придет Торкатла, я попрошу ее заварить мне трав…

– Наверное, она пошла разыскивать пропавшего быка…

Гудрид попыталась улыбнуться.

– Нет, она сидит у ткацкого станка на женской половине. К старости она стала совсем туга на ухо, так что нужно что-то пострашнее убийства или насилия, чтобы привлечь ее внимание!

– Всех нас ждет впереди старость, – вздохнул Снорри, – пойду скажу ей, что ты зовешь ее.

– Спасибо тебе, но сперва я хочу знать, виноваты ли Арнейд и Гуннхильд в том, что произошло. Карлсефни перед отъездом говорил мне, что они заигрывали с холостыми парнями. Бьярни говорил мне о том же, и даже Ислейв упомянул об этом. – Она вздрогнула и настойчиво повторила: – Скажи этим женщинам, что если они не будут вести себя пристойно, ты все расскажешь их мужьям. И тогда, может, Гейр и Коль захотят развестись с ними. Так и скажи им, иначе Гейр и Коль ненароком застанут их с другими мужчинами, и тогда снова прольется кровь.

– Ты правильно думаешь, Гудрид, я поговорю с ними. – Снорри наклонился и поцеловал ее в щеку, прежде чем уйти. Его кряжистая фигура напомнила Гудрид о давних, мирных временах.

Когда Карлсефни вернется, все будет хорошо, думала Гудрид. Ее не пугал мертвый Ислейв, но она пережила сильное потрясение. Если и другие мужчины осмелятся на подобное, со всеми им не справиться.

Через несколько дней в устье бухты показался полосатый парус «Рассекающего волны», и к тому времени двор являл собой мир и спокойствие. Скот пасся на солнышке, жуя свою жвачку. Под крышами сушились подвешенные шкуры. А внизу у берега, на вешалах[10] сушились треска и лосось. Арнейд и Гуннхильд стирали белье в ручье, и вид у них был самый невинный, словно они только и делали, что стирали все это время. Бьярни сын Гримольва и Снорри сын Торбранда как раз поднимали из плавильни кусок болотной руды, когда они услышали весть о прибытии корабля Карлсефни.

Гудрид излучала само спокойствие и благополучие, направляясь на склад за шерстью. Услышав крики о приближении корабля, она повернула назад к дому, подхватила на руки Снорри, играющего на ковре у ног Эммы, и радостно воскликнула:

– Готовимся к пиру! Карлсефни возвращается домой!

В доме поднялась суета, женщины захлопотали на кухне, и наконец все увидели, что корабль бросил якорь и Карлсефни плывет к берегу на лодке. Гудрид, спешно оделась в льняную сорочку и ярко-синее платье, заколола волосы под шелковым платком. На руках у нее было кольцо, подаренное отцом, и украшенное каменьями золотое обручье – подарок Карлсефни после первой брачной ночи. Она уже выходила из дома, как усышала недовольный голос Торкатлы, жаловавшейся на то, что чистую рубашечку ребенка надо менять снова.

Гудрид улыбнулась, подхватила малыша на руки и спустилась к берегу, миновав высокий частокол. А в этот самый миг Карлсефни уже ступил на берег.

Она внезапно застыдилась, увидев своего мужа – широкоплечего, с длинными, стройными ногами, с сияющими синими глазами на обветренном загорелом лице. Прижав к себе Снорри, она подумала, подойдет ли Карлсефни сперва к ним или у него есть дела поважнее.