Кинь-ка свету на него.

Он же не оседлал.

Свети.

Он стоял посреди бахчи лицом к ним, моргая, комбинезон спущен на лодыжки.

Стой на месте, дружочек. Не двигайся.

Но он двинулся. Подхватил слюнявчик комбеза обеими руками и повернулся бежать. Голос окликнул его снова. Лямки зажаты в кулаке, двигал он к кромке поля. Там в темноте дважды взрыдал поезд. Ну проси милости у Бога, похабник. Противоестественно. Палец крючком, метим вслепую, тень. Гладкая забитая смазанная труба целит осужденьем и виной. Готово во вспышке пламени. Мог бы я отозвать этот свинец-торопыгу.

Он лежал на земле, ноги запутались в комбинезоне, и орал: О господи, О господи. Мужчина, все еще держа дымившееся ружье, стоял над ним, будто встопорщенная птица. Кровь, сочившаяся из той нежной напученной кожи в сером лунном свете, его доконала. Жопа, сказал он. Ой жопа. Он встал на колени, откинув ружье прочь. Второй подобрал его и остался стоять рядом. Тише ты, сказал он. Черт бы драл. Тише.

Свет из дома раскрасил их и всю их жалкую живую картину. Мальчишка катается по густой мокрой земле, оря, а мужчина твердит ему: Тише, – стоя на коленях, не касаясь его.

Выбираясь, помощник придержал дверцу машины, и они вошли в здание из сплошного бетона. Первый помощник вручил бумаги Хэррогейта человеку в окошечке. Тот проглядел их и подписал. Хэррогейт стоял в коридоре.

Хэррогейт, произнес человек.

Так точно, сэр.

Он его оглядел. Черт бы драл тебя, ну ты и недотыка, сказал он. Иди вон к той двери.

Хэррогейт прошел по коридору к двери из железных прутьев. Из боковой дверцы возник другой помощник с чашкой кофе. Большой палец у него был заткнут за ремень, он дул на кофе и сербал его. На Хэррогейта не взглянул.

Немного погодя по коридору прошел дядька с большим латунным кольцом ключей. Открыл калитку и показал Хэррогейту, чтобы входил. Калитку за ними он закрыл и запер, повернулся и прошел вверх по маршу бетонной лестницы. Там сидели двое в полосатых штанах и фуфайках, курили. Скакнули к стенам, чтоб дядька прошел. Хэррогейт двинулся было по лестнице, но тут один заговорил:

Ты б лучше не ходил туда, если он тебе не велел.

Он спустился обратно.

Когда дядька возник опять, с ним был молодой черный. На черном тоже было полосатое. Дядька открыл дверь в большую камеру, и они вошли. Черный посмотрел на Хэррогейта и покачал головой, а сам двинулся дальше за дверь в глубине. В стене было маленькое окошко, и Хэррогейт видел, как он там копается в стопках одежды на полках.

Скидавай эту одежку и влазь вон там под душ, сказал дядька.

Хэррогейт огляделся. Посередке камеры располагалось фаянсовое корыто, все в пятнах, а с трубы свисали в ряд каплющие краны. В каждом углу в передней части камеры было по бетонной стенке высотой с самого Хэррогейта. За одной стенкой было три параши, а за другой – два душа. Пока он смотрел на души, в затылок ему ударило сухое полотенце и упало на пол.

Шевелился бы хоть как-то, промолвил дядька. Хэррогейт подобрал полотенце и повесил себе на шею, расстегнул рубашку и стащил ее, положил на лавку у стены. Потом расстегнул штаны и переступил через них, положил поперек рубашки. Походил он на ощипанного цыпленка, кожа пучилась от попаданий дроби, еще красных и на вид свежих. По очереди он поднял ноги и стащил ботинки, не развязывая шнурки. Бетонный пол был холоден. Он перешел к душам и осмотрел их – и краны, и лейки.

Больше повторять тебе не буду, сказал дядька.

Я не умею, сказал Хэррогейт.

Черный парнишка в окне отвернулся.

Дядька взглянул на это известие, похоже, с подлинным интересом. Чего не умеешь? спросил он.

Душ включать.

Остряк, блядь, выискался?

Никак нет, сэр.

Хочешь мне сказать, что никогда душ не принимал?

Никогда такой не видел.

Дядька повернулся и глянул вдоль коридора. Эй, Джордж?

Ну.

Подойди-ка сюда на минутку.

Заглянул второй. Че такое? спросил он.

Скажи ему то, что мне только что сказал.

Я никогда такой не видел? проговорил Хэррогейт.

Чего не видел?

Душ. Он не знает, как душ принимать.

Второй оглядел его. А он знает, где срал в последний раз? спросил он.

Сомневаюсь.

В окружной тюрьме, ответил Хэррогейт.

По-моему, тебе остряк достался.

По-моему, мне достался тупняк, вот что. Видишь вон те рукоятки?

Вот эти вот?

Вон те там. Поворачиваешь их, и из вон той трубы течет вода.

Хэррогейт шагнул в душ и повернул краны. Из ниши в стене взял обмылок, и намылился, и подкрутил краны, и встал под душ осторожно, чтобы не намочить волосы. Домывшись, выключил душ и снял полотенце оттуда, куда повесил его на перегородку, и вытерся, и дошел до того места, где оставил одежду. Одну ногу уже засунул в штанину, когда с ним заговорил черный.

Не спеши, дружочек.

Он замер на одной ноге.

Тащи-ка их сюда.

Хэррогейт собрал одежду в охапку и поднес к окошку. Черный взял ее и двумя пальцами брезгливо развесил на плечики. У него за спиной возился дядька.

Вон там на гвоздике висит, сказал черный.

Хэррогейт сидел голый на лавке. Дядька вышел с распылителем на длинной ручке. Он встал.

Руки подыми.

Поднял. Дядька покачал распылитель и опрыскал ему подмышку.

Фу, сказал Хэррогейт. Это зачем?

От букашек, ответил охранник. Повернись.

Нету у меня никаких букашек.

Это сейчас нету, сказал дядька. Побрызгал в другую подмышку, а потом хорошенько оросил редкие лобковые волосы Хэррогейта. Мурашам в мотне тоже достанется, сказал он. Закончив, отступил назад. Хэррогейт стоял, не опуская рук, как жертва гоп-стопа.

Перышек на тебе, к черту, совсем чуть, сказал дядька. Лет тебе сколько?

Восемнадцать, ответил Хэррогейт.

Восемнадцать.

Так точно, сэр.

И за проволоку ты только что, верно?

Кажись, да.

А это у тебя что?

Сюда меня подстрелили.

Дядька снова перевел взгляд с его щуплого тела на лицо. Подстрелили, э? уточнил он. Распылитель он передал в окно черному, и тот повесил его на стену за собой, а в окно толкнул Хэррогейту комплект полосок.

Хэррогейт развернул наряд и посмотрел на него. Рубашку придерживал зубами, пока встряхивал штаны и засовывал в них ноги.

А исподнего у тебя что, нету? спросил дядька.

Нету.

Дядька покачал головой. Хэррогейт стоял на одной ноге. Чуть попрыгал, чтоб не потерять равновесия.

Давай-давай, сказал дядька. Нет так нет.

Он оделся и теперь стоял босиком. Штаны спускались ему на стопы и на пол, а из рукавов фуфайки торчали только пальцы. Он взглянул на черного в окне.

Чего уставился, сказал черный. Их меньше не бывает.

Подверни рукава и штанины. Сойдет.

Хэррогейт закатал рукава на два оборота. Одежда была чистая и грубо шершавая на коже. А башмаки свои носить? спросил он.

Башмаки свои.

Мелкий заключенный протопал по полу и встал в свои башмаки, а потом протопал в них обратно к окну. Дядька печально взглянул на него и вручил одеяло. Пошли, сказал он.

Хэррогейт последовал за ним и поднялся по лестнице, шаркая ногами, прихрамывая. На верхней площадке они свернули в коридор мимо громадных зарешеченных клеток вроде той, из которой только что вышли. В конце коридора за столом сидел человек, читал журнал. Улыбнувшись, он встал и положил журнал на стол обложкой вниз.

Дядька перебирал ключи. Думаю, им бы надо было этого обратно кинуть, Эд, что скажешь?

Эд глянул на Хэррогейта и улыбнулся.

Дядька открыл железную дверь, и Хэррогейт вошел один. Бетонная комната, выкрашенная в горохово-зеленый. Он миновал умывальники, у каждого крана носик подвязан табачным кисетиком. Бледный зимний свет падал в окна из сварочного железа. Лязгнув, дверь за ним закрылась, и шаги охранника удалились по коридору.

Со своим одеялом он прошел по комнате мимо ряда железных коек блоками по четыре, все выкрашены зеленым, на некоторых мешки матрасов, на некоторых ничего, кроме переплетенных голых железных полос, служивших пружинами. Он двигался по проходу, поглядывая налево и направо. На шконках, мимо которых шел, без движения лежало несколько фигур. Он добрел до конца комнаты, встал на цыпочки и выглянул в окно. Пологие холмы. Голые зимние деревья. Он вернулся по проходу и подергал спящего за ногу. Эгей, сказал он.