Поэтому зачет по технике безопасности для меня был отнюдь не на первом месте по важности, но и не на последнем — без него к практике не допустят, а без практики не выдадут диплом, пусть у меня своя техника безопасности куда эффективнее.
Наша группа сдавала первой, поэтому я надеялся, что быстро отстреляюсь и все успею. Методичку я вызубрил наизусть и мог оттарабанить от и до. Но первым ломанулся сдавать Шмаков. Видно, тоже хотел пораньше свалить. Но Северигина либо оказалась дамой злопамятной, либо просто считала, что нужно показать сразу, насколько важный ее предмет, поэтому Шмакова завалила. Сам он этому поспособствовал не только тем, что показал себя на лекциях не с лучшей стороны, но и плаваньем в предмете обсуждения.
— Вот я вас слушаю, молодой человек, и понимаю, почему этой ночью случилась такая ужасающая трагедия, — не без удовольствия заявила Северигина. — Казалось бы, алхимический род, обязаны знать все тонкости производства, чтобы не допускать несчастных случаев. Ан нет, ничего вы не знаете, и поэтому я вас не могу допустить к практике. Пересдача через неделю. Надеюсь, к ней вы усвоите хотя бы базу.
— Эльвира Анатольевна, — заныл Шмаков, — у меня эта техника безопасности на уровне инстинктов. Пусть словами я не всегда могу сказать, но действую всегда по ней.
— Вот когда ваши инстинкты придут в соответствие с вашими мозгами, тогда и получите зачет, — отрезала она. — Человек — существо в первую очередь мыслящее, а инстинкты отставьте для животных. Не занимайте впустую время, молодой человек.
Шмаков не ушел, пристроился в углу с методичкой по технике безопасности. Правда, он не столько читал, сколько бросал жалостливые взгляды на преподавательницу. Но той было наплевать. По насмешливым взглядам, которые она позволяла себе бросать в сторону неудачливого студента, было понятно: не сдать зачет сегодня Шмакову.
А вот Мацийовская отвечала бодро, подробно и быстро, поэтому зачет получила с первого захода. После нее пошел я, и у Шмакова нашлась новая причина для ненависти ко мне. Потому что он, представитель древнего и славного алхимического рода, не смог получить зачет по алхимической безопасности, в отличие от меня, наглого выскочки. Провожал он меня таким взглядом, как будто я нагадил в его любимые тапочки.
За время занятий я выяснил, куда отвезли пострадавших, и нашел рядом с тем местом большой магазин для садоводов. Почему для садоводов? Потому что я понял, что наличие сада тоже надо будет как-то объяснять. А если я на машине привезу саженцы, на которые сохраню документы магазина, вопрос отпадет. Саженцы можно будет высадить на Изнанке — растения верхнего мира там приживались, но почти не плодоносили и совсем не размножались. То есть заселить Изнанку яблонями, к большому горю Песца, не получилось бы, иначе пришлось бы сидр еще из изнаночных яблок делать.
Смысл же в этом был следующий. Если встанет вопрос, откуда у нас яблони на участке, можно будет предъявить чек из магазина, а там уж пусть к ним пристают, что за сорта и где их взяли. Возможно, я перестраховываюсь, но лучше так, чем оказаться не готовым к расспросам.
Домой я забежал ненадолго, наскоро перекусил, нафасовал в пяток стандартных алхимических баночек мазь против ожогов и взял дополнительно одну большую банку (мелкие отдам врачам, из большой намажу сам), отправил Олегу сообщение, что я отъеду примерно на час, и отправился в гараж за грузовичком.
Минут через двадцать я был на месте. Грузовичок поставил на стоянку садоводческого магазина, а сам ушел в невидимость и рванул к больнице. Охранялась та куда лучше полицейского архива: камерами было утыкано все. Но засечь через них меня было невозможно. Скрытность вызывала на записи лишь небольшую размытость, а невидимость вообще не была видна, так что пока я личину Огонькова не примерял, экономил энергию.
Мои пациенты оказались в реанимации ожогового отделения. Состояние их было плачевным, там даже без полного сканирования было понятно, что борются за жизнь из последних сил. Все тело у них представляло одну большую рану. Запускать у них регенерацию — отбирать те крохи сил, что у них оставались. Поэтому пришлось действовать Волной Исцеления, которая требовала энергии от меня куда больше, чем запуск регенерации. А регенерация поможет тем, кто в палатах. К ним я зайду позже, когда обработаю мазью пациентов из реанимации. Делал я это в перерыве между Волнами Исцеления — подряд их все равно бессмысленно отправлять, заклинание должно рассеяться, прежде чем пойдет новое. Так что запустил три Волны — намазал одного, запустил следующие три Волны — намазал второго, запустил еще три волны — и намазал третьего. Разумеется, мазь прибавку к целительству не давала, но давала хорошую к алхимии, а потребности в ней не было ни у Власова, ни у Зырянова. Так что я посчитал это использование ликвидацией излишков, а заодно проверкой действия. Мазь показала себя прекрасно, она впитывалась, не оставляя следов, и начинала тут же действовать. Из минусов — я мог намазать только с одной стороны, если не переворачивать тело, а переворачивать я опасался — слишком много датчиков было прикреплено к людям, начнут пищать — толпа сбежится.
— Пить, — простонал один из пациентов.
И в палату тут же вбежала медсестра. Наверное, на нее завязана вся сигнализация, в том числе и звуковая. Картина, открывшаяся ее глазам, заставила женщину охнуть и выскочить из палаты. Вскоре в нее быстрым шагом зашло другое действующее лицо, мужчина в белом халате и с табличкой на груди «Калинин Лев Михайлович. Врач-хирург». Удивился он не меньше медсестры.
— Да не может такого быть!
— Вот и я так думаю. Это же работа целителя, хорошего такого. Может, у нас тайно Огоньков побывал, а, Лев Михайлович?
Смотрю, Огоньков стал уже целительской достопримечательностью. Как я отлично сработал на его репутацию. И главное, дальше собираюсь на нее работать.
— Оля, не несите чушь. С чего бы к нам стал тайно пробираться целитель? — скептически сказал врач.
— С того, что ему строго-настрого запретили исцелять бесплатно. У меня подруга в том травмпункте работает, где Огоньков благотворительностью занимался, так ему такое там устроили, врагу не пожелаешь.
Я решил, что самое время выйти из сумрака, принял облик Огонькова и сказал, пытаясь сымитировать его голос:
— Мне бы очень не хотелось, Ольга, чтобы вы этими предположениями с кем-то поделились. У меня действительно были большие неприятности и будут, если вы проговоритесь.
— Я же говорила, — медсестра посмотрела на весьма удивленного врача. — И среди целителей бывают хорошие люди, не все надутые снобы, которым только и нужны чужие деньги.
Я смущенно улыбнулся и чуть было не поскреб кончиком ботинка пол, но решил, что это перебор. Не настолько нежной и стеснительной личностью был Огоньков.
— Если вы перевернете пациентов, я нанесу на них мазь и с другой стороны, — предложил я. — А вам оставлю баночки для тех, что в палатах. К ним я так явно зайти не могу, только под артефактом.
— Храни вас бог, Виктор Филиппович, — благоговейно сказала медсестра.
— С чего такая щедрость? — подозрительно спросил врач.
— Не могу смотреть, как люди мучаются. Душа болит. Запреты эти целительские в печенках уже сидят. Целитель должен делать людей здоровыми, иначе какой он целитель?
— Ольга, проверь, как работает мазь на пациентах в соседней палате, — внезапно сказал врач и вручил ей одну из баночек.
Та выпорхнула из палаты, а он сказал:
— Это вы медсестре можете втирать. Я Огонькова знаю лично. Тварь он та еще и говорить так, как вы, в жизни не стал бы. И голос у него отличается — это на случай, если вы опять захотите себя за него выдать, так лучше делать это молча. Одного не могу взять в толк, зачем вам делать из этой сволочи героя?
Да, у личины есть серьезный недостаток: голос она не копирует. Но кто знал, что мне повезет наткнуться на человека, лично знающего Огонькова?
— Затем, что у меня могут быть проблемы, по сравнению с которыми проблемы Огонькова — мелочь, — честно признал я. — И мазь вам по-другому не передать. А она, видите, как хорошо действует? Давайте пока с другой стороны пациентов обработаем?
