Мимо пробегает орущий ребенок, за ним тянется воздушный шарик, а следом бежит взволнованный парень. Поппи улыбается, наблюдая, как мелкий пацан бегает вокруг бедняги.
— Знаешь, ведь иногда я скучаю по тем временам, когда была маленькой, — говорит Поппи, продолжая пялиться на ребенка.
— Ага. Никакой ответственности, бесплатная еда, и ты даже можешь сходить под себя, потому что кто-то точно уберет за тобой, — ухмыляюсь я.
Она закатывает глаза.
— Ты такой ребенок.
Я поднимаю бровь.
— Я во всем мужчина, милая.
— О, Боже, ну, хватит, — она отходит от меня, а я иду за ней, смеясь… и пялясь на ее задницу. Следует перестать это делать.
Она бесцельно бродит по залу и, наконец, останавливается перед экспозицией с бабочками.
— Немного грубо, — произношу я, глядя на их безжизненные тела, приколотые к доске и заключенные под стекло, и все это ради того, чтобы люди могли любоваться их красивыми крыльями. Сотни бабочек выстроились в ряд.
Поппи пожимает плечами.
— Верно, но, опять же, жизнь сурова, не так ли?
— Да, но не для бабочки же. Черт. Разве они не живут всего несколько месяцев? А до этого они лишь отвратительные гусеницы, — я пожимаю плечами.
— Может быть, месяцы — это годы для бабочек, кто знает. В любом случае качество жизни не в количестве… — она отворачивается, останавливаясь, чтобы повернуться, и смотрит на меня. — Тогда идем, — говорит она и протягивает мне руку.
На секунду мой взгляд задерживается на ней, а после я переплетаю ее пальцы со своими. Ощущение странное, но это простое прикосновение словно заземляет меня. Толпа вокруг не кажется такой угрожающей, а шум становится тише. Она возвращает меня сюда к настоящему, физически заставляя меня забыть об остальном. Это кажется невозможным, но все именно так и есть.
Глава 21
Поппи
“Fear” — Blue October
Такси с шумом останавливается у его дома.
— Тридцать пять фунтов, — называет стоимость водитель. Достаю деньги из кошелька и собираюсь отдать их, но Брэндон хватает меня за плечо. Он передает водителю деньги, улыбается мне, и вот мы уже стоим на тротуаре. Проезжающая мимо машина сигналит такси, которое выезжает на дорогу.
— Вообще-то, мы могли бы добраться на метро, — говорит он.
— Я хотела взять такси. Опасные незнакомцы и все такое, — улыбаюсь я, когда мы подходим к двери.
Сегодня я впервые увидела Брэндона среди людей, вне зоны комфорта его квартиры или того бара. Я видела это в выражении его лица, в его позе, пока он был окружен столькими досаждающими ему людьми. Его плечи оставались напряженными, а челюсти крепко сжатыми. Любое небольшое движение рядом заставляло его нервно блуждать взглядом по всему, что окружало нас. Он был на взводе. Словно его реакция на бегство или драку была преувеличенной, и это заставило меня чувствовать себя виноватой за то, что я настаивала на том, чтобы он ушел. Я ни за что не заставлю его вернуться в обстановку метро, но я не хотела, чтобы он знал, что я понимаю, как он беспокоится.
Не знаю, почему, но я думаю, что это могло бы смутить его. Это не факт, но Брэндон никогда не выносил, если кто-то думал, что у него есть слабости.
Я иду за ним к двери квартиры. Он вставляет ключ в замок. Дверь открывается. Все хорошо. До того момента, пока дверь за нами не захлопывается, и мы не остаемся в гостиной. Одни. Без Хоуп. Без Киана. Без маленького китайца. Только он и я. И это вездесущеее притяжение…
Он проводит рукой по затылку.
— Хочешь посмотреть фильм?
— Конечно, — я киваю, бросаю сумочку на пол, снова падаю на диван, изо всех сил притворяясь, что все в порядке. Все нормально. Было нормально.
Он достает свой телефон и передает его мне с открытым приложением «Netflix» на экране.
— Выбери что-нибудь, — бросает он и уходит на кухню. Я слышу, как он распахивает холодильник и достает пиво, открывает крышку зубами, и затем возвращается в комнату. Он протягивает мне бутылку. Я качаю головой и переключаю внимание на телефон в руке, пролистывая фильмы. «Звездная пыль», «Пираты Карибского моря», «Чарли и шоколадная фабрика» и… «Привет, Брэндон?».
— Ага.
— А как ты относишься к классике?
— Да, можно, — он пожимает плечами, наклоняет бутылку с пивом и пьет. Мои глаза сосредотачиваются на легкой щетине на его горле: его адамово яблоке двигается, когда Брэндон делает глоток. Мои глаза расширяются, стоит ему поймать на себе мой взгляд. Он вытирает пиво со рта тыльной стороной ладони, подходит к дивану и плюхается на него, упираясь пятками в край кофейного столика.
Я выбираю «Титаник» в меню и хихикаю про себя, ожидая начала фильма.
Мягкий женский голос, напевающей песню «My Heart Will Go On», сопровождает кадры цвета сепии с изображением людей, машущих руками, когда в поле зрения появляется большой корабль.
— О, черт, нет. Что угодно, только не это, — стонет Брэндон.
— Ой, да, ладно. Ты же не смотрел его, когда мы были младше.
— Да. Потому что я лучше проведу время с этим чертовым перцем снова…
— Серьезно? — я сердито смотрю на него. — Это эпическая история любви. Да и кому не понравится такая история? Либо этот фильм, либо «Дневник памяти», потому что я не буду смотреть «Крепкого орешка».
— Леонардо-гребаный-Дикаприо или Брюс Уиллис. Никакого сравнения.
— Ты сказал мне, что я могу выбрать…
— Ты выбрала его, потому что знаешь, как я ненавижу этого актера.
— Я ходила смотреть на динозавров ради тебя.
— Черт меня подери. Хорошо, но если я засну на середине, это потому, что ты хочешь смотреть гребаный фильм, в котором на протяжении всего хронометража тонет корабль. Корабль. Тонет. Он даже не взорвался. Какой-то парень просто въехал в айсберг, — он качает головой.
— Это трагично, — я улыбаюсь, похлопывая его по колену. — Это же история.
— Ужасная трата моего времени, — ворчит он, потягивая пиво.
— Тише, — я прижимаю палец к его губам, и его взгляд сосредотачивается на мне.
И вот мы сидим и смотрим фильм, который я видела сотни раз. Это не что-то совершенно непохожее на то, что мы делали раньше, но ощущается иначе. Тут присутствует напряжение. Время от времени он двигается, его рука касается моего бока или ноги. Я придвигаюсь чуть ближе, чем должна. На меня накатывает смесь волнения, страха и вины. Я помню бесчисленные ночи, проведенные на диване за просмотром фильмов с Коннором. Он всегда обнимал меня, а я никогда не думала об этом. Но разве не так мы относимся к большинству вещей, которые считаем само собой разумеющимися? Я никогда по-настоящему не понимала, насколько особенным это было, потому что теперь я скучаю по нему. Я скучаю по той легкости просто быть с кем-то, когда меня обнимают и прикасаются ко мне. И Брэндон заставляет меня испытывать потребность заполучить это, а в каком качестве — я не уверена.
Изо всех сил стараюсь сосредоточиться на экране, глядя как Джек и Роуз пробираются сквозь поднимающиеся волны тонущего корабля.
— Она слишком часто произносит его имя, — замечаю я.
— Мы все еще можем посмотреть «Крепкий орешек».
— Нет. Я считаю достижением, что заставила тебя посмотреть «Титаник».
— Хорошо, — он хватает меня за руки и тащит через диван как ребенка, усаживая меня перед собой. Его подбородок опускается на мою макушку, и на секунду меня сковывает напряжение, но он такой теплый и большой, и просто… Брэндон. Я расслабляюсь у его твердой груди, и, хотя все еще смотрю на экран, мое внимание полностью приковано к нему. Я слышу каждый его вздох. И выдох. Чувствую ровный стук его сердца у себя за спиной. Я позволяю себе утонуть в нем, пока чувствую, что ничто извне не способно меня тронуть. Горе и боль — все вдруг исчезает. Брэндон — мой личный кокон, и я хотела бы, чтобы он превратил меня из гадкой гусеницы в нечто прекрасное и свободное.
К концу фильма я плачу. Сажусь и вытираю слезы с лица, пока Брэндон смотрит на меня так, словно я некое животное в зоопарке.