Один из них, по кличке Уксус, – самый просвещенный из нас, начитанный, добрый и интеллигентный парень. Он был моим лучшим другом, и может быть, его доброе сердце благотворно влияло на меня и согревало мою дикую душу, не давая озлобиться на мир и людей окончательно. Этого вполне приличного человека занесло в наше сумасбродное товарищество только в силу эпохи, когда все было наоборот и вверх ногами. В другое бы время – мирное и спокойное – это был бы самый достойный и послушный гражданин страны. Да он мог бы быть таким и в то шальное время, если бы не жил со мной по соседству: это я его сбивал с панталыку, втягивая во всякие истории.

Карпухин – тот раздолбай от природы. Школу бросил в седьмом классе, болтался по поселку без дела, и не подружиться мы с ним не могли, так как вместе шатались по ночным улицам. Карпуха никого и ничего не боялся, всегда выступал за любой кипиш. С таким было хорошо бедокурить: уговаривать на рисковые безобразия его не приходилось.

Директор завода изначально не хотела брать ребят на работу, так как знала, что такая компания до добра не доведет. В деревне, конечно, все знали, кто мы, чем занимались и на что способны. Там все на виду. Мы по отдельности-то, в принципе, были людьми неплохими, но когда все вместе, то становились как ужаленные: непредсказуемые и небезопасные для общества. И все наши творческие и добрые, по большому счету, дела в конечном итоге сводились к разгулу с хулиганскими оттенками и криминальными последствиями.

Но все же директор согласилась на это дело, и, как выяснилось позже, не зря, так как ребята ничего плохого за время работы на заводе не совершили и доверие, великодушно им оказанное, оправдали. Кроме только той шалости, когда утопили в болоте заводской трактор. Но это для деревни в девяностые было вполне безобидное и, можно сказать, нормальное явление. Так что их, по-моему, даже не уволили. Если коротко, то дело было так.

Тракториста Миху и двух его грузчиков отправили на местную пилораму за досками для постройки заводского сарая. Те поехали с удовольствием, так как уже зарекомендовали себя вполне ответственными работниками, и им, видимо, понравилось, когда за их поступки и дела окружающие смотрят не с осуждением, а с уважением. Но старые привычки дают о себе знать, даже когда ты уже с ними вроде и расстался, и делать по-старому не хочешь, но… Не так все просто в этой жизни.

Погрузили доски в тракторную телегу, а на обратном пути наших тружеников остановила какая-то бабка и, ни о чем не подозревая, спросила Миху, высунувшегося из кабины, чтобы лучше слышать:

– По чем доски, сынок, везешь?

До этих слов даже мысли крамольной ни у кого не возникло, но бабушкин вопрос перевернул все планы вверх дном. Внутренняя загульная сила поднялась, как волна, и одним махом поглотила все добрые начинания товарищей. Миха залез обратно в кабину.

– Че она хочет? – спросил Карпуха.

– Доски, – с таинственной задумчивостью ответил Миха.

Дальше все пошло как по маслу. Доски аккуратно сгрузили бабушке во двор и на всю выручку купили вина. Еще Уксус вспомнил, что у его бати припасен бидон браги к празднику. Сначала сын хотел экспроприировать только часть зелья, аргументировав это тем, что, мол, «мамка мне только спасибо скажет, что бате меньше достанется и он скорее выйдет из запоя». Но потом, расчувствовавшись от этой благородной мысли, Уксус приказал Карпухе и Михе грузить в уже пустую телегу из бани, где его отец прятал свое сокровище, бидон целиком.

Затарившись вином, купленным на всю выручку от проданных досок, а также взяв бидон браги, пилу «Дружба», рыболовные сети, охотничье ружье и мешок картошки, горе-коммерсанты погрузили все это в тракторную телегу и двинулись в сторону озера. И никому ничего не сказали.

Их искали два дня, пока Михин батя не успокоил всех, сказав, что пилы и ружья дома нет, значит, его сын рыбачит. Все будет хорошо. Выпьют все – приедут обратно.

Пять дней они жили на озере, пока Уксус не выдержал и не пришел домой пешком, весь в слезах. Он попросил Михиного отца поехать и забрать тех двоих, пока они друг друга не поубивали. Правда, про трактор, уже к тому времени утопленный, Уксус ничего не сказал. Не решился.

В общем, все вроде обошлось: и тех домой доставили, и трактор из озера вытащили. Неизвестно, конечно, в подробностях, как там все это происходило и сколько они в итоге поймали рыбы, но до слуха людей дошло, что выпито было все, взятое с собой. Еще со временем всплыли некоторые подробности. Известно было, что трактор они утопили в болоте, когда играли в войнушку… Да, нужно помнить, что это были еще совсем юные существа с не вполне сформированными умами, можно сказать дети. Хотя если так рассуждать, то под эту возрастную категорию попадают все мужики, которые ездят на рыбалку и ничего, кроме похмелья, ссадин, застуженных почек и пьяных воспоминаний, обратно не привозят. Миха проезжал на тракторе по Карпухе, который бросался под просвет колес, как под танк, с гранатой-бутылкой, а потом вставал на ноги и с криком «ура!» метал гранату в воображаемый танк.

А драка, после которой Уксус убежал за помощью в деревню, началась с того, что Карпуха по какой-то неведомой причине забрался высоко на дерево, а Миха это дерево спилил под корень. Карпуха с высоты упал в болото. Этого хватило, чтобы началась драка. Они, кстати, часто между собой дрались. Им всегда нужен был подогрев в виде общего врага, тогда они с удовольствием били ногами этого третьего, а если такого рядом не оказывалось, то всю спесь свою они направляли друг друга. Приходилось постоянно их разнимать. В этих забавных драках было что-то очень сильное; в них выражалась какая-то братская привязанность друг к другу, настоящая мужская дружба. Но все и в этот раз обошлось. Все остались живы, все вернулись. Синяки зажили. Родители простили. Трактор достали, отремонтировали.

Осенью Миху и Уксуса забрали в армию. Карпухин через полгода сел в тюрьму. Сейчас я знаю, что и у Толика, и у Уксуса судьбы сложились благополучно. Оба сегодня вполне законопослушные граждане, специалисты в своих профессиях, примерные семьянины. И надо отметить еще один интересный факт: после армии оба успели поработать в милиции. Эта информация меня тогда очень развеселила.

Не заладилось только у Карпухи. Встретил я его однажды: он как-то сконфуженно со мной поговорил, как будто стеснялся своего слегка «запьянцовского» лица и беззубого рта. Но справедливости ради надо сказать, что Карпуха хоть и не смог «выбраться в цивилизацию» и остался в поселке, превратившись в деревенского мужика с помятым лицом, мутным прошлым и неясной перспективой на будущее, все-таки остался тем же, особенно стержневым из нас четверых, каким я знал его в юности. Я думаю, что любой из нас, если бы пришлось выбирать себе напарника, с которым идти в разведку, – ну, если бы так случилось, – то из всех троих сейчас, по прошествии многих лет, не задумываясь выбрал бы именно этого неудачника, по меркам современного человека, Карпуху. И не ошибся бы в своем выборе! Собственно, об этом я и хотел сказать в отступлении о друзьях: не всегда внешнее благополучие сохраняет в нас личностный человеческий стержень.

И слава богу, что я тогда покинул деревню и уехал в Питер, а он меня принял в свои суровые, но спасительные объятия! Мой наставник и воспитатель, Петербург, – город таинственных свершений, город вечного мрака: туманный, холодный, серый и бесподобный, как душа человека. Как я благодарен тебе! Как я люблю тебя! Мой город. Лучший город на свете. Спасибо тебе, Петербург, за то, что взял меня в свой игровой состав.

Смена жизненной парадигмы проходила сложным путем, и этот процесс не закончился по сей день. Вечно мы ищем, вечно хотим чего-то большего, все выше и выше стремимся подняться – пока вновь не упадем, чтобы снова встать. И так без конца. Началось со спорта, а изменилась вся жизнь.

Я нестерпимо захотел жить по-другому, по-доброму, по-человечески. Это началось из-за моей вдруг откуда-то взявшейся, поднявшейся из недр глубин потребности к спорту и совершенствованию в нем. Потом спорт привел меня к более широкой потребности. Потребности учиться! Школа в поселке для меня прошла мимо. Хотя теперь я подозреваю, что мое желание учиться берет начало как раз в юности, потому что в школе я совершенно не учился. Моя хулиганская натура, превратившая весь образовательный процесс в фарс, сыграла для меня спасительную роль.