Архиепископ Реймса смотрел на собеседника слезящимися от застарелой болезни глазами, из-за чего казалось, будто он полон сочувствия. Но господин де Савез, присланный герцогом Бургундским, чтобы не допустить сдачи города, насчёт сочувствия архиепископа не обманывался. Тот говорил, что думал и думал, что говорил. А вот Савезу сказать было нечего.
Буквально неделю назад, когда он и господин Шатийон прибыли в Реймс, здесь звучали совсем другие речи. Сплошные уверения повиноваться королю Генриху и герцогу Бургундии до смерти. Но вот подошло французское воинство, и горожан словно подменили. Ещё утром, как только убыли герольды, предложившие мирную сдачу города, и де Савез обратился ко всем с призывом не поддаваться на уговоры бунтовщиков против законной власти, ему ответили откровенной бранью и пожеланиями убраться побыстрее, если, конечно, он не собирается в одиночку противостоять подошедшей армии. Но, даже в этом случае, пригрозили ударом в спину, потому что город не намерен подвергать себя опасности перед чудесной Девой, о мастерстве которой не знают, кажется, только несмышленые младенцы. К тому же, общественность внезапно осознала, что по-настоящему законным правителем Франции является только дофин Шарль. А когда де Савез напомнил о клятвах повиноваться английскому королю до смерти, ему, в чрезвычайно грубых выражениях, пояснили, что Деву Господь прислал Шарлю, а не Генриху!
Единственным лояльным по отношению к герцогским посланникам, оказался преподобный Рено де Шартр, архиепископ Реймсский. Но даже его лояльность проявилась только в том, что архиепископ удостоил де Савеза прощальной аудиенции и беседы, которую, лишь при большом желании, можно было принять за какие-то объяснения.
– Хотите совет? – спросил он почти участливо. – Не препятствуйте тому, что происходит. Каждый умный человек понимает – всякая видимость, как вода в сточной канаве – взбаламутишь, и неизвестно, что всплывёт. Дайте этой воде отстояться. Как только всё успокоится, вы удивитесь, насколько чистой и ясной она покажется. А то, что утонет, возможно, будет похоронено навеки.
– Пока тонем мы, – хмуро заметил де Савез.
– Не думаю. Ваш герцог умный человек, он поймёт мой совет правильно и не останется в обиде. Чудеса вечно длиться не могут…
Архиепископ встал со своего кресла и протянул де Савезу перстень для поцелуя.
– Чаши весов постоянно колеблются, друг мой. Полгода назад никто и не думал, что священный елей понадобится так скоро. Но вот, произошли перемены, и я сам на днях отдал приказ готовить собор к коронации. Представьте себе, святая Ампула9 оказалась пуста! Пересохла! Это знак, мессир, и знак, говорящий о многом! Кого-то он обрадует, кого-то повергнет в уныние, кого-то, возможно, обратит на путь истинный… Только Господь знает, что ждёт нас ещё через полгода. Сведения, приходящие ко мне, многозначны и позволяют думать, что голова, на которую я скоро возложу корону, полна мыслей, крайне противоречивых… Возвращайтесь в Бургундию, господин де Савез. Всё что могли, вы сделали, а теперь предоставьте Времени вершить свой ход в соответствии с Божьим замыслом. Уверяю вас, перемены мы ещё увидим.
* * *
15 июля посланники герцога Филиппа покинули город. А уже 16-го ворота Реймса были открыты и ключи от них торжественно поднесены дофину Шарлю.
Вместе с тем ему сообщили о том, что для коронации всё готово, но, вопреки ожиданиям, это известие будущего короля обрадовало мало. Коротко кивнув, он сослался на усталость и поспешил покинуть встречающих его горожан.
Такое странное поведение не могло остаться без попыток какого либо осмысления, но объясняли это по-разному. Более сведущие шептали, что Шарля расстроил казус со святой Ампулой, в которой спустившийся с небес голубь принёс когда-то миро святому Ремигию. По слухам, просочившимся из узкого круга посвящённых, мирница оказалась пересохшей, что являлось, несомненно, дурным предзнаменованием, если не сказать больше. Другие же, которые считали себя не менее осведомлёнными, уверяли, что всё это полная чушь! Слухи о пересохшей мирнице выгодны сторонникам английского короля – они, дескать, их и разносят. А настроение у короля французского нисколько не испорчено! Он – победитель, стоит в двух шагах от короны, которую возложит на свою голову вполне законно, уж будьте спокойны – чего ему расстраиваться?! Просто взволнован и хочет настроить себя на священное действо помазания, которое позволит ему встать в один ряд со святыми чудотворцами10.
Все эти разговоры, даже несмотря на противоречивость и немногочисленную пока аудиторию, чрезвычайно разозлили мадам Иоланду, которая, как и обещал её сын, приехала «вовремя, как всегда». Прошагав в свои покои и сбросив на руки прислуги дорожный плащ и перчатки, она сердито повернулась к встречавшему её Дю Шастелю.
– Немедленно наведите порядок, Танги?! И, если слухи верны, и мирница на самом деле пуста, налейте в неё что хотите, лишь бы Шарль снова не начал думать о том, что никто не видит в нём короля! Думаю, на подобное чудо мы право имеем, учитывая присутствие Девы в наших рядах… Сейчас осложнения нужны менее всего – он, и без того, слишком много думает, наш Шарль. То ему кажется одно, то другое, то такое, что никому и в голову не придёт, из-за чего уже и не знаешь, как ему угодить. Накануне коронации один из этих его приступов будет совсем некстати. А он, похоже, наступает! Уже час, как я в городе, а от короля до сих пор никто не явился узнать, как мы доехали! Наверняка, опять злится, что всё не складывается само собой, без его участия. Или господин Ла Тремуй снова постарался… Мне жаль его жену – сменить Бургундского льва на этакую крысу! Скажите Шарлю, что я прошу аудиенции… Или нет, скажите лучше, что я хочу его видеть, чтобы обнять и поздравить по-матерински, пока он не стал королём, недосягаемым для простых смертных… Надеюсь, моя дочь уже повидалась с супругом?
– Мне показалось, её величество сразу прошла в свои покои.
Взгляд герцогини застыл и обернулся куда-то внутрь себя.
– Ну да… куда же ещё… Никогда бы не подумала, что у них получится такой унылый брак… Впрочем, тут Мари сама виновата – либо ты королева, либо любовница. Просто жену, висящую на его шее, мужчина, наделённый властью, ценить не будет никогда. Но, если первое и второе ещё можно совместить, то третье не совмещается ни с первым, ни со вторым, а моя дочь наивно полагала, что у неё получится.
Мадам Иоланда поправила кольцо на руке, и Дю Шастель заметил, что на безымянном пальце нет большого сапфирового перстня, который герцогиня носила, не снимая несколько последних лет. Воображение, почему-то, сразу вытащило на поверхность всех прочих впечатлений новые доспехи красивого мессира де Руа.
– А что Жанна? – Голос её светлости долетел словно издалека. – Встреча с её земляками прошла, как мы и планировали?
Дю Шастель, лично контролировавший эту встречу, холодно кивнул.
– Всё было очень естественно, мадам.
– Хорошо. А что у неё сейчас? Как она настроена?
– Её, как всегда, осаждают горожане. Это повторяется везде, мадам, – восторги, прошения, восхваления. Ей несут челобитные, как государыне, и мне показалось, его величество не совсем доволен именно этим, а не пересохшей мирницей.
– Значит, он всё-таки недоволен? – Её светлость с досадой поджала губы. – Так я и думала…. Что-то мы с вами упустили в нем, Танги. Вы его жалели, а я, хоть и знала, что через жалость королей не воспитывают, также ошибалась – всё хотела уберечь от ошибок, дать сразу готовый результат, не растлевая его сознание методами, без которых не обходится ни одно восхождение. А ведь Шарль уже был испорчен тем, что видел при дворе своей матери, и мне следовало не оберегать «девственность» его мыслей, а просто направить их в нужное русло… Но, что сделано, то сделано. Остаётся надежда только на то, что, став королём по всем правилам, Шарль обретёт, наконец, уверенность и вспомнит всё главное, чему мы его учили когда-то. Он уже определился с датой коронации?
