Его тон не допускал сомнений в том, кто именно в этот раз не пустил Жанну на Совет.

– А пока я очень надеюсь, что мои военачальники в состоянии решить проблему без помощи крестьянской девушки.

– Но может быть её голоса… – начал было кто-то из непосвящённых и осекся.

Тяжелый взгляд дофина был непреклонен.

– Мы не станем беспокоить святых ради горстки упрямых горожан, – проговорил он раздельно. – Если вы, господа, ничего без неё не можете, то я, по крайней мере, в состоянии принять решение сам!

Алансон и Дюнуа переглянулись, и герцог сделал Бастарду едва заметный знак больше на эту тему не заикаться. Однако, кислые лица большинства участников Совета как раз о том и говорили, что они бы от помощи святых не отказались.

Препирательства и дебаты о том, как поступить с Труа, продолжались несколько дней.

И, как водится, чем дольше они тянулись, тем яснее всем становилось, что к единому мнению уже не прийти. Дофин, столь непреклонный на первом Совете, впадал то в одну крайность, то в другую. С одной стороны его распирало желание доказать, что и без участия Девы войска вдохновятся одним только присутствием своего короля, но, с другой, мучила необходимость принять какое-то одно, твёрдое решение, опираясь на разумные доводы военачальников. Но доводы, как сторонников осады, так и тех, кто стремился идти дальше, казались попеременно, то убедительными, то совершенно необоснованными.

Наконец, на исходе четвёртого дня, ничуть не смущаясь тем, что её не позвали, на очередной Королевский Совет пришла Жанна.

Все эти дни она занималась тем, что внимательно осматривала городские стены, подбираясь к ним настолько близко, насколько могла, расспрашивала знакомых капитанов о том, что кому известно про оборонные укрепления Труа и, сосредоточенно хмуря лоб, что-то прикидывала в уме, рисуя палочкой по утоптанной возле шатра земле. С Клод своими размышлениями она не делилась. Только однажды, как раз перед тем как идти на Совет, спросила:

– Как ты думаешь, мы возьмём Труа?

– Нет, – ответила Клод. – Город сам откроет ворота.

– Ты это чувствуешь?

– Я очень этого хочу.

– Я тоже. Но ждать дольше нельзя, не так ли?

– Не знаю, Жанна. В военном деле я ничего не смыслю, хотя, на душе у меня спокойно, значит, здесь ничья кровь не прольётся.

– Мне тоже спокойно, Клод. Сегодня утром, глядя на стены Труа, я вдруг почувствовала, как всё пространство, которое занимает наше войско, словно напряглось, налилось силой. Завоевать город можно – я знаю, как надо подготовить штурм, чтобы он стал удачным. Но знаю и то, что нужно сказать жителям Труа, чтобы в штурме не было нужды. Так или иначе, эти ворота перед своим войском я открою! Лишь бы дофин не отказался поручить мне это…

Дофин не отказался. Когда, появившись на Совете, Жанна принялась пылко его убеждать, никто из присутствующих не смог определить, наигранным, или абсолютно искренним было выражение благоговейного трепета на его лице.

– Возможно, теперь он готов побеспокоить святых, – шепнул де Ре стоящему рядом Бурбону. – Теперь это не ради кучки упрямых горожан, а ради сохранения собственного его достоинства.

Бурбон еле скрыл ухмылку, но слышавший слова барона Бастард недовольно нахмурился. Происходящее чем-то глубоко его оскорбляло. И покрасневший Алансон, опустив глаза под ноги, только подтверждал своим видом то, что перемена, совсем недавно непреклонной, позиции дофина, здесь, на Совете, хоть и перед глазами лишь очень узкого круга приближённых, мало соответствовала величию этого похода за короной. «Жалкий правитель…», – крамольно подумал Бастард, пытаясь скрыть презрение, с которым наблюдал, как напыщенно благословлял «крестьянскую девушку» на штурм этот, без пяти минут, король. И выдохнул с облегчением, когда всем разрешено было удалиться.

– Вас не удручает необходимость снова отдавать славу нашей Деве? – громко спросил Ла Тремуй, оказавшись за порогом королевского шатра.

Бастард посмотрел министру в глаза.

– Я уже сейчас считаю, что эта девушка достойна славы, куда бОльшей, нежели та, что есть сейчас. Если завтра Труа будет взят, я первым признаю, что лучшего полководца среди нас нет.

Ла Тремуй, надевающий в этот момент перчатку, изобразил лицом смесь удивления и понимания.

– Если?.. Так вы не уверены, что она победит, как обещает?

– Я верю в неё.

– Тогда, в случае успеха, не правильней ли будет признать, что лучшим оказался, всё-таки, король, который смог выбрать среди множества претендентов того, кто успешней всего завершит это дело?

– Здесь не дела, сударь, а война.

– И Дева, выполняющая Божью волю, не так ли?

Квадратная челюсть Дюнуа выпятилась вперёд ещё больше.

– Что вы этим хотите сказать, сударь?

– В городе солидный епископат, и среди знатных семейств мне известны некоторые, весьма благочестивые. По здравом размышлении невольно начинаешь недоумевать, почему ворота таких городов не раскрываются перед Господней посланницей сами собой, и почему у нас всё ещё война?

– До сих пор ворота раскрывались!

– О, нет! Думаю, старейшины городов, которые мы прошли, просто понимали, что не в состоянии противостоять столь мощной армии. Но, вот перед нами хорошо укреплённый Труа, и картина совсем другая.

– Ваши слова похожи на измену, сударь!

Ла Тремуй напустил на лицо глубокую скорбь.

– Боюсь, куда большая измена возлагать все надежды на эту девушку – слишком умелую для крестьянки – и давать повод нашим врагам говорить о колдовстве, помутившем разум целого войска. Жители Труа просто пытаются соблюдать законы, предписанные позорным договором, который был заключён за этими стенами. Если город завтра падёт, они в нашу Деву не уверуют и верноподданными его величества короля Шарля в одночасье не станут. Особенно, если военачальники вроде вас начнут всех убеждать, что победу принесла Дева, которую жители города считают ведьмой. Вот, кабы прославлять её поменьше, да побольше вести разговоры о высшей справедливости, о военных успехах, сопутствующих нашему королю только потому, что войну он ведет за права ЗАКОННЫЕ, тогда, глядишь, и нам с вами не пришлось бы произносить слово «измена».

Ла Тремуй натянул вторую перчатку и кивнул Бастарду, с удовлетворением отметив про себя, что край полога королевского шатра, слегка приподнятый во всё время разговора, тихо опустился.

Главное было достигнуто – дофин его услышал.

А ещё… О да, он не ошибся! Ещё его слышала эта девчонка Клод, которая возилась неподалёку с доспехами Жанны! И выражение её глаз Ла Тремуя тоже порадовало.

* * *

Всю ночь Жанна руководила осадными работами, готовя начало штурма, едва ли не по минутам. Прямо напротив городских рвов она велела разбить палатки, демонстрируя, как количество подошедшего войска, так и его непреклонную решимость взять Труа любой ценой, а так же приказала соорудить насыпь для артиллерии, чем весьма удивила прочих командиров7.

– Так ядра будут лучше долетать, – сказала она, отряхивая руки, и так буднично, как любая другая девушка сказала бы о том, что тесто с добавленной в него сметаной будет сытнее.

Безо всякой суеты девушка ходила от отряда к отряду, почти спокойная в своей уверенности, что город недолго будет сопротивляться. Этой уверенностью она так заразила остальных, что к утру почти не спавшее войско, словно ощетинилось готовностью завоёвывать. Флаги были подняты, герольды протрубили в трубы, а затем…

Затем произошло то, чего не ожидал никто, кроме, может быть, самой Жанны.

Ворота города раскрылись, выпуская целую процессию, во главе которой шёл трясущийся от страха епископ Труасский.

– Передаём себя в руки короля, – сказал он, с поклоном протягивая ключи от города, – и ждём, что Дева в ответ отведёт от нас гнев и огонь небесный…