Голос Жанны прозвучал отстраненно и глухо, словно тоже улетал куда-то с её мыслями в минуты долгой паузы, за время которой она то хмурилась, то замирала, то выходила из задумчивости, сердито встряхивая головой.

– Он храбро сражался… Знаешь, иногда мне кажется, что он и мой брат тоже, за неимением других. Ты, он и Жан – последняя связь с моей прошлой жизнью.

– Да, – кивнула Клод, не прерывая своего занятия, словно эта резкая перемена в разговоре ожидалась ею именно сейчас. – Но и эта связь прервётся, когда ты завершишь свою миссию. И это будет правильно. Твоя прошлая жизнь станет легендой. Воспоминанием… Возможно, Пьер и Жан захотят остаться и получить какие-то должности при дворе, но твоя связь с прошлой жизнью всё равно станет тоньше… на меня.

– Почему? – Жанна насупилась. – Ты что же – считаешь себя недостойной жить при дворе, как они? Или решила, что не сможешь этого?

– Не знаю.

Клод провела пальцами по гладкой поверхности нагрудника. Из-за горящих в комнате светилен, которые принесли для осмотра Жанны, а потом так и оставили, отполированный металл казался золотистым.

– Не знаю, – повторила она. – Дома, спросила бы ты меня – смогу ли жить в военном лагере среди мужчин, я бы сразу сказала «нет!». Но, видишь, живу. И многое здесь кажется мне уже привычным. Наверное, жить можно везде. Даже там, где особенно не нужен. Это тяжело, но можно, надо лишь дождаться какой-нибудь радости внутри себя. Просто – когда есть выбор, там, где ты не нужен, лучше не жить.

– Ты нужна мне, Клод. И всегда будешь нужна!

– Нет.

Взгляды девушек встретились: один – удивлённый, другой – уверенный и приветливый.

– Нет, Жанна, не буду. Это не обидно, поверь. Всё слишком изменилось и будет меняться сильнее и сильнее. Даже если ты вдруг вернёшься, то всё равно никогда уже не станешь прежней. Да и я, если вернусь, уже не буду Жанной Арк. Я теперь навеки останусь Клод, о чём нисколько не жалею. Если не позволят вернуться к семье, попрошусь просто жить где-нибудь неподалёку от тех мест, где я тоже, может быть, никому не нужна, но где я буду точно знать – тут моё место. Помнишь Дерево Фей? Это то, что МНЕ будет нужно всегда. И не потому, что я так скромна и стыжусь сама себя среди знатных господ, а потому, что только там Клод сможет стать настоящей и жить с постоянной радостью внутри. Ты ведь понимаешь меня?

Слушая её, Жанна опустила голову. На последний вопрос она даже не кивнула, и какое-то время в комнатке было тихо, потом Клод вздохнула и, отложив нагрудник, потянулась за нарукавником…

– Я поняла… Поняла, почему ты вспомнила про Дерево Фей, – сказала, наконец, Жанна. – Да, конечно, я должна буду тебя отпустить. То, чем живём мы здесь, из-за чего так волнуемся и страдаем, когда-нибудь пройдет и, может быть, будет забыто со временем. А там для тебя жизнь вечная, в ней нет понятия смерти… Да, это я поняла. И, наверное, очень виновата, что увлекла тебя за собой…

– Не говори так! Мы поклялись быть вместе до конца, и я ни за что тебя не брошу!

– Да, знаю… Но ты сама научила меня слышать то, чего никто больше не слышит, и теперь у меня тоже есть своё тайное. Я не рассказывала, но там, в Домреми, незадолго до отъезда Дерево Фей, наконец, заговорило со мной… И этот голос… Их будто бы несколько, хотя каждый какой-то особенный и говорит о своём. Но он всё равно словно один и ничей. И он убеждает, поддерживает, даёт силы… Я знаю, тебе не понравилось, что перед дофином пришлось сказать о святых, которые меня направляют. Но разве это ложь? Ведь кто-то говорит со мной внутри меня! Это странное ощущение, но как раз ты можешь понять, как такое бывает, да?

– Да.

– Но можешь ли ты объяснить, от кого исходит этот голос?

– Почему ты спрашиваешь только сейчас?

– Потому что несколько минут назад во мне впервые шевельнулось сомнение… До сих пор всё было так ясно: нужно делать своё дело, соотносясь только с Божьими заповедями и более всего заботясь о чистоте душевных помыслов, как своих, так и своего воинства. Но вот они согрешили – убили не сражаясь, не защищаясь. Убили просто потому, что были злы на тех, кто уже не мог ответить, а мой голос молчит… Умом я понимаю, что должна негодовать, что-то делать, внушать милосердие… Как Божья посланница я вообще должна не допускать сражений! Выезжать перед врагом в одиночку и убеждать его отступить, как это сделала ты! Но всё не так. Я сражаюсь, подгоняю солдат в атаку, чтобы шли и убивали других солдат, и оправдываю всё это необходимостью довести до конца свою миссию! Да, ты можешь не верить, когда я говорю, что считаю истинной Девой тебя. Но, поверь хотя бы в то, что мне тоже не обидно быть той, кто проложит тебе дорогу к людям, которые давно ждут свою Деву. Я готова к тому, что всего лишь короную дофина. А потом… Даже не представляю, что именно должно случиться, но верю – это будет подлинным чудом, и совершишь его ты! Пугает только одно: почему через кровь?! Точнее – почему я пошла этим путём? Мой голос говорил: иди, сражайся, и я поняла его так, как услышала. Но, может, он имел в виду другое? Или этот голос не такой, какой слышишь ты?.. Я начинаю путаться… Заставляю каяться своих солдат, и сама много молюсь, но… Ты не поверишь, Клод: сейчас, когда он – герцог, прекрасный как ангел, так легко говорил о своём грехе, я ничего не ощущала, кроме радости! Что это? Может быть, уже наказание за то, что не смогла избежать бойни с самого начала и всё делаю не так, как должна?!

– Любовь не может быть наказанием, Жанна.

– Любовь?.. Ты думаешь – это любовь?

– Да.

– И это плохо?

– Нет.

Клод бросила нарукавник и пересела к Жанне.

– Не думай так много о грехах и покаянии. Если считать, что каждый шаг грозит падением, лучше вообще не идти никуда. Твоя жизнь изменилась, и твои чувства тоже меняются. А ещё изменилось что-то вокруг нас, и нельзя вот так сразу понять – к лучшему или нет. Когда тебе не верили, было одно. Теперь, когда в тебя верят от души и от сердца, стало иначе… И на войне без сражений нельзя. И тот голос, который звучит в тебе, конечно же, не тот, что во мне, потому что ты же говоришь со своей душой… А что может душа против любви, которая не спрашивает, когда и к кому приходить? И что она может против тысячи злобных мыслей, направленных друг против друга, и против тебя? Только оставаться чистой, несмотря на все перемены. Не думай о плохом, не сомневайся. Ты просто устала сегодня, и мы зря затеяли этот разговор. Давай оставим его – ещё не время. А когда время придёт, тогда и поговорим. И это будет совсем другой разговор – более радостный…

– Когда?

– Когда твоё дело будет сделано. Мне тоже почему-то кажется, что на коронации многое прояснится. Может быть, откроется, наконец, Истина для всех. Дофин поймёт, что он подлинный король, твой прекрасный герцог смягчит сердце ответной любовью, и ты обретёшь мир в душе, когда станет ясно, что на кровавый путь вступила только ради его прекращения.

– А ты? – спросила Жанна. – Что откроется тебе?

Клод пожала плечами.

– Наверное, просто пойму, что делать дальше.

ЛОШ

(20 июня 1429 года)

-… По взятии Жаржо, ваше величество, войско вернулось в Орлеан, чтобы двинуться на Менг. Тем же днём, к вечеру, был взят мост, и Дева велела не мешкая осадить Божанси…

Спиной к придворным, заложив руки за спину и глядя в окно, Шарль слушал доклад от герцога Алансонского о ходе военных действий. Герольд герцога старался читать присланную бумагу бесстрастно, хотя довольная улыбка то и дело выползала на лицо.

– …Обстрелом изо всех орудий она заставила противника укрыться в замке, куда сразу же отправила гонца, чтобы договориться о сдаче…

Одной частью своей души дофин ликовал, другая всё ещё была напряжена. «Пока хорошо!» – стучало у него в голове. – «Пока… пока… пока… Можно сказать – по городу в день… Двигаясь такими темпами, Жанна, того и гляди, возьмёт для меня Реймс»