Виоланта опустила глаза, однако приподнятая бровь явно выражала несогласие и досаду.

– Разве возможно влияние без поддержки? И особенно церкви?

Епископ тяжело выдохнул.

Она задавала вопросы, над которыми и сам он когда-то бился, сокрушаясь об утраченных подвигах. И… да, конечно, поддержка церкви дорогого стоит даже теперь, но… «О, Господи, мне бы её заботы!» В поисках твердой опоры в жизни схватишься, конечно, за что угодно, но разве можно сравнивать его положение и её?! Ей только и надо, что сказать «да», тогда как ему ради этого её «да» столько пришлось потрудиться и сколько еще придется ради других «да» от её будущего супруга, а возможно, и от нее же! И, кстати, в чем она желает найти поддержку у Церкви? В признании этой старой сказки про какую-то мифическую Деву? Смешно, ей-богу…

– Церкви самой сейчас требуется поддержка людей влиятельных. Таких, к примеру, как ваш будущий муж, – скосив в сторону глаза, пробормотал епископ. – Полагайтесь на себя, ваше высочество. С годами придет мудрость, и вы многого сможете достичь, если, конечно, не станете надеяться на чудо. Хотя при том положении, которое вас ждет, это совсем несложно, поверьте. А времена чудес… Они и сами давно стали сказкой.

Девушка, все так же не поднимая глаз, задумалась. Холодный декабрьский свет из вытянутого шпилем окна делал тоньше и острее её лицо – по мнению монсеньора не самое красивое в роду де Баров, но приятно одухотворенное – и казалось, что раздумья эти склоняют её принять точку зрения дяди. Во всяком случае, поднятая бровь гладко опустилась.

– Полагайтесь только на себя, – ласково повторил епископ. – Принятое вами решение и наше родство дают мне право быть откровенным, и я скажу, что, положение герцогини Анжуйской избавит вас от необходимости искать поддержку в ком-либо, и даже в церкви. Все переменится очень быстро – вы получите в руки действительную власть и скорее сами сможете стать поддержкой для всех, кто вас любит и кто… м-м сможет быть полезен в будущем. А там и о всей Франции можно подумать. Только без этих… без Дев из народа.

Серые, совсем не испанские глаза Виоланты сверкнули в лицо епископа быстрой улыбкой.

– Вот видите теперь, как я нуждаюсь в мудром наставлении и в пастыре вроде вас, дорогой дядя! – слишком пылко воскликнула она. – Вы ведь поможете мне на первых порах, правда?

Озадаченный такими подозрительно-быстрыми переменами, епископ, не подумав, неуверенно кивнул:

– Ну-у, конечно…

И осекся.

Что-то в поведении племянницы его без конца смущало, и неопределенность этого «что-то» заставляла чувствовать себя не так уверенно, как хотелось бы. «Бог знает что она там задумала?» Епископ никогда не давал опрометчивых обещаний и сейчас не собирался, однако, словно под гипнозом, уже было сказано это «конечно», и на всякий случай монсеньор решил добавить:

– Только в разумных пределах, моя дорогая, без чудес, иначе я не гарантирую…

– О-о, я буду очень разумна, вот увидите! – перебила Виоланта. – Очень, очень!!!

И любой, кто слышал её в эту минуту, нисколько не усомнился бы в искренности этих слов. Однако монсеньор Лангрский почему-то почувствовал себя еще глупее, чем в начале разговора.

КОНЕЦ АВГУСТА 1399 ГОДА

Копье расщепилось на втором ударе, и герцог в сердцах откинул его в сторону. «Чертов оружейник! Вот вернусь, насажу его на это копье – пусть осознает, каково мне биться его оружием!»

Луи Анжуйский развернул лошадь, всё еще нервную после удара, и потрусил к шатру переживать поражение.

Плохо, что бои на мечах тоже поставили на сегодня. Утром Гектор де Санлиз уже ударил по щиту герцога, но настроение для боя с ним не очень-то подходящее! С этим господином и в лучшие времена не сразу сладишь, тем более теперь, когда дает себя знать старая рана…

Прошлой весной во время боев под Неаполем у герцога надломилась шпора, и, соскакивая с коня, он пробил ступню до самой кости. Рану тогда же и подлатали, но сейчас, с приближением осени, она что-то снова заныла. Утром шел к лошади – хромал… Потом, правда, расходился, но если вдруг в самый разгар боя неудачно наступит, подвернет ногу, то всё – пиши пропало! Санлиз не из тех, кто отпустит. Обязательно шарахнет по шлему. Испортит дорогую вещь… Да еще отлеживайся потом целый месяц, вместо того, чтобы возвращаться назад в Италию, в самое удобное для похода время!

Подбежавший оруженосец подставил колено, чтобы герцогу удобнее было спешиться, но, пребывая в сильном раздражении, тот спрыгнул сам. И зря. От боли, молнией пробившей тело из больной ноги до самого затылка, он покачнулся, неловко махнул рукой в железной рукавице и задел лошадь, которая тут же взвилась на дыбы. Герцог отступил – и снова на больную ногу!

«Лошадника тоже на копье насажу», – зачем-то подумал он, хромая к венецианскому креслу, которое специально вынесли из шатра, чтобы его светлости удобнее было наблюдать за турниром.

– Сколько ты отдал за это копье, мессир? – крикнул сидевший неподалеку Бертран де Динан. – Оно же гнётся, как лоза!

– Не помню, – огрызнулся герцог.

Рухнув в кресло, он растопырил локти, чтобы оруженосец мог снять с него часть доспехов, и, кривясь от боли и раздражения, заворчал:

– Каждый турнирный сезон обходится мне в тысячу золотых салю.

– Ого! – присвистнул Динан.

– А ты думал! При таких расходах терпеть еще и поражения! А скоро опять на войну… И лекари эти чертовы три шкуры дерут…

Герцог зашипел, потирая ушибленный бок, который, наконец-то, освободился от железа, и хмуро произнёс:

– На два вчерашних синяка они ухитрились наложить по три повязки и уверяли, что именно столько и надо. А на этот бок все десять наложат! Надоело все!

Он проводил глазами пажа, который проносил мимо поломанное копье, сплюнул и выругался.

– Кстати, неплохой был удар, – заметил Динан. – Если так же ударишь по Санлизу мечом, тут будет на что посмотреть.

– Не ударю. – Герцог блаженно вытянул ноги и водрузил их на маленькую скамейку, заботливо поднесенную оруженосцем. – Я вообще подумываю отказаться от этого вызова. Нога разболелась. Если выйду на мечах, обязательно проиграю, а зачем мне такие расходы… Было бы ради чего.

Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону помоста для зрителей.

– Тут я тебя могу понять, – пробормотал Динан, глядя на безвольно поникшего в кресле короля. – Жалкое зрелище, да?

Герцог ничего не ответил, но взгляд, которым он смерил королеву, что-то со смехом шептавшую на ухо Луи Орлеанскому, говорил о многом.

В глазах Динана тоже промелькнула ненависть, только смотрел он не на королеву, а туда, где цепко ухватившись за спинку королевского кресла, стоял Филипп Бургундский. Старый герцог всем своим видом давал понять, что слушает одного лишь герольда, но маленькие глазки под тяжелыми черепашьими веками, то и дело беспокойно перебегали с короля на герцога Орлеанского и королеву.

– Пожалуй, ты прав, – процедил сквозь зубы Динан. – Санлиз – пес из Бургундской псарни. Не принимай его вызов. Они сейчас злые.

Между тем на исходные позиции выехали рыцари, вызванные герольдом, и собеседники подались вперед, не замечая, что к шатру подъехал сильно запылённый всадник, явно прибывший издалека. Всадник спешился, бросил поводья оруженосцу герцога и подошел как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал к началу боя.

– В чем дело? – с неудовольствием спросил герцог.

Рыцари на ристалище уже пришпорили лошадей, опуская копья, и он не хотел пропустить момент удара.

– Письмо вашей светлости от его преподобия епископа Лангрского, – отрапортовал всадник.

Он подал запечатанную лиловым сургучом бумагу и потихоньку тоже скосил глаза на ристалище.

– Давай.

Герцог, не оборачиваясь, выдернул письмо, дождался, когда граф Арманьякский без особых затей выбьет из седла своего противника, переглянулся с Динаном, отметив, как скисло лицо герцога Бургундского, и только потом сломал печать.