Взять хотя бы приезд сразу двух папских легатов – Авиньонского и Римского – на крестины их первенца Луи. Герцог тогда не придал этому никакого значения, кроме того, которое подразумевалось само собой. Он, в конце концов, человек в государстве далеко не последний, так почему бы обоим папам не прислать своих представителей для крестин его наследника?! И, между прочим, подношение на нужды Церкви, которое мадам Иоланда сделала тогда каждому из пап, было, пожалуй, излишне щедрым! Однако года не прошло, как Рим, безо всяких сопротивлений со стороны Авиньона, пожаловал Филаргоса камилавкой, сделав его к тому же папским легатом в Ломбардии, что значительно облегчило созыв Пизанского собора и увеличило шансы самого Филаргоса на избрание. Оставалось только диву даваться, какими такими уговорами можно было заставить враждующих пап собственными руками устроить дела опасного конкурента!

А тут еще и спешно созванная в Париже военная коалиция во главе с любезным епископом Лангрским (тоже, кстати, заезжавшим накануне), так удачно и вовремя отвлекла внимание серьезного противника собора – Карла Лотарингского. Худо-бедно, но провозился он с этой коалицией достаточно долго. И даже тот факт, что Карл одержал победу, истинным поражением для сторонников собора не стало. В конечном итоге, осрамился только Луи Орлеанский, на которого, в сущности, было наплевать. А Франции в целом его срам шел только во благо.

Герцог Анжуйский не успевал озираться по сторонам на все эти удачно складывающиеся моменты. Он уже довольно потирал руки, предвкушая перспективы, которые откроются для него в Италии с воцарением нового папы, и тут вдруг произошла с ним эта беда… Любовь!

И все счастливые стечения обстоятельств мгновенно сложились в его голове в тонкий, дальновидный, исключительно ловко продуманный план.

В истинном свете, предстали и щедрые подношения супруги, и гонцы, выезжающие из их замков чаще, чем королевские вестовые из Лувра, и письма, привозимые обратно черт знает откуда, но скрепленные такими печатями, что поневоле задашься мыслью – а не стал ли Анжу третьим Римом? Семейная жизнь вдруг завертелась перед герцогом огромной воронкой, в которой крутились, перетасовываясь, рождения, смерти, брачные альянсы, короны, должности и даже альковные страсти половины Европы!

«Я женился на политике», – вынужден был он признаться самому себе.

И трудно сказать, огорчило его это открытие, или только подбавило жару неопытным чувствам.

В конце концов, уняв первое тревожное сердцебиение, Луи Анжуйский умиленно решил, что все происходящее вершится ради него. А потом всем своим полюбившим сердцем твердо решил помочь!

Однако, чтобы помочь, надо, как минимум, знать, в чем конкретно эта помощь требуется! Но как подступиться с расспросами к женщине, превосходство которой и раньше смутно подозревалось, а уж теперь-то… Теперь, когда приходилось вступать на такое поле деятельности, где только копьем и мечом мало чего добьешься, превосходство это следовало признать безоговорочно.

Какую помощь мог тут оказать вечно воюющий завсегдатай турниров?

Пожалуй, только не мешать.

Но не мешать активно! Так, чтобы супруга всегда знала: он рядом, и если что – при нем всегда его меч, его войско, его безграничная любовь и его жизнь, которую он за эту чертову любовь отдаст безоговорочно!

Повод объясниться подвернулся сам собой и очень быстро.

Как раз в тот день, когда из Осера пришло сообщение об окончательном разгроме Луи Орлеанского под Понт-а-Му, герцогиня пребывала в прекрасном расположении духа, и герцог решился.

Была среда – обычный ее почтовый день. Секретарь, подвязывая на ходу чернильницу к поясу, уже спешил к покоям герцогини с распухшей от бумаг папкой, из которой торчали очиненые перья. И в любое другое время никто, даже прислуга детей, не осмелились бы прерывать такого важного занятия. Но герцогу не терпелось! Радужное настроение, в котором пребывала мадам, придало Луи Анжуйскому храбрости. Он велел седлать лучших лошадей, решительно отослал секретаря, а потом, в самых изысканных выражениях предложил мадам Иоланде совершить прогулку по окрестностям замка.

День стоял солнечный, как по заказу. Раскисающая по весне земля уже достаточно подсохла, чтобы не было риска в ней увязнуть, и герцогиня, удивленная лишь слегка, согласно кивнула.

Она потратила на переодевания не больше получаса и оказалась в седле даже раньше супруга. Пока герцог отдавал распоряжения свите, пришпорила своего коня, лихо проскакала до внешних ворот, пугая челядь, еле успевающую увернуться от комьев грязи из-под копыт, чем привела его светлость в полный восторг!

– За вами не угнаться, мадам! – радостно крикнул он, догоняя супругу на мосту.

Галопом они пронеслись до поворота на Заячье поле, где осенью всегда так хороши охоты, и мессир Луи в тысячный раз отметил про себя, что герцогиня отменно держится в седле.

– Давайте поедем уже шагом, дорогая, – предложил он, изнывая от нетерпения и волнительной дрожи. – Кони перестояли за зиму… Да и свита еле плетется. Смотрите, совсем отстала…

– А разве это так плохо? – Герцогиня со странной улыбкой посмотрела на мужа – Вы ведь, сударь, хотели поговорить со мной о чем-то важном, не так ли? Зачем же нам лишние уши?

Она придержала коня, бросила поводья и подставила лицо солнечному теплу, словно понимая, что сейчас герцога взглядами лучше не смущать. А тот, напротив, от изумления и неожиданности дал шпоры, проскакал мимо герцогини чуть вперед, где завозился, неловко отдуваясь и то натягивая, то отпуская повод, чем совершенно сбил с толку коня, растерянного как и он сам.

Бедный не привыкший к роли влюблённого герцог никак не ожидал, что прозорливость супруги, такая привычная в любой другой ситуации, совершенно собьёт его с толку сейчас! То что утром представлялось простым и приятным, здесь, на дороге, вдруг затяжелело, заскрипело и готово было покатиться назад.

И оно бы непременно покатилось, не отсеки мадам Иоланда своими словами все пути к отступлению.

Герцогу вдруг стало ужасно стыдно. Супруга определённо ждала от него важного разговора, но учитывая её интересы, которые Луи Анжуйский так недавно для себя открыл, любовные признания могли оказаться последними по степени важности! И хорош же он будет, когда краснея и заикаясь начнет говорить о любви, а в ответ наткнется на презрительное недоумение. После стольких лет брака подобного разговора мадам Иоланда от него точно не ожидает. Но как без объяснения предложить свою помощь, герцог, уже составивший в голове весь разговор, заново – в буквальном смысле на ходу – придумать уже не мог. Поэтому, выгадывая время, обернулся на придворных, махнул им рукой, чтобы ближе не подъезжали, прокашлялся и, удивляя самого себя, выдавил:

– Мадам, я решил не делать этим летом похода на Италию.

Герцогиня еле удержалась, чтобы не выдать разочарования.

«Не делать похода на Италию…»! Вот так вот! А она-то, глупая, ждала пылкого любовного признания…

"И почему все так нескладно?! – подумала она. – Почему в том порядке, который Господь устроил для людей, мужчина, не умеющий выразить свои чувства, не может сделать это каким-нибудь другим удобным для него способом?" К примеру, погоней вон за тем зайцем, который, лениво подбрасывая зад, пробирается по полю с таким видом, будто точно знает, что вся эта свора людей выехала из замка не ради его убийства… Или вызвать на поединок как-то по-особенному кого-то очень опасного, чтобы сразу стало ясно – это ради любви. Или… О Господи, да мало ли могло быть случаев, в которых её супруг сумел бы проявить себя более достойно! А так… Или струсил, или не смог подобрать слов.

Впрочем, какая теперь разница – момент уже упущен.

Герцогиня легко вздохнула и улыбнулась.

То тайное, что герцог собирался ей сообщить, для самой герцогини давно уже было совершенно очевидным.

В самом деле, много ли требуется умной женщине, чтобы распознать любовь к себе в мужчине, который только-только начал чувствовать её как зарождающуюся болезнь? Пожалуй, ничего для этого не нужно – мужчина сам себя выдает с головой. И пока он втискивается в эту новую область отношений и обживается в ней – такой неудобной, но такой притягательной – женщина не влюбленная имеет массу времени, чтобы определиться, насколько полезна может быть для нее эта страсть, и нужна ли она ей вообще?