Она взглянула на герцога и улыбнулась, давая понять, что высказывает одно только предположение. Но мессир Карл досадливо поморщился в ответ.

Он не любил эту тему.

В Лотарингии только ленивый не предрекал время от времени, что вот-вот еще немного – и Дева явится, чтобы разом избавить их ото всех бед и напастей. Выезжая на охоту, герцог то и дело натыкался на кресты, поставленные его рабами для молитв о её скором приходе, и давно уже устал от бесконечных донесений, что где-то в каком-то приходе родилась очередная чудо-девочка, у которой или сияние вокруг головы, или ладошки в золотой пыльце, или на теле родимое пятно в виде короны, окруженной звездами. Потом, естественно, оказывалось, что ничего такого не было, и все сияния померещились, как и родинки, в которых, при желании, можно было усмотреть что угодно, хоть даже и адскую собачью голову! Зато оставался горький осадок разочарования.

В юности и сам Карл хотел верить в приход Спасительницы. Перечитал все пророчества, сделанные на её счет после Мерлина, включая сюда и самые ненадежные, вроде откровений какого-то слепого испанского монаха… Кстати, тот много странствовал и, как говорят, осел где-то на родине этой мадам Иоланды. Уж не у него ли набралась она всех этих идей?

Впрочем, думал герцог, в сущности – какая ему теперь разница? Повзрослев и как следует узнав жизнь, которая сменила юношеские радужные цвета на все оттенки черного и белого, мессир Карл давно уже понял – появление Девы невозможно. И незамедлительно высказал это герцогине Анжуйской в ответ на её вопрос-предположение.

– Да, да, вы абсолютно правы, – сразу согласилась она, печально покачав головой. – При нынешнем положении дел в Церкви – о каком чуде Господнем может идти речь? Разве что появится новый папа, способный отрешиться от мирских разногласий и прозреть недоступные простым смертным духовные сферы.

И тут герцог понял, в какую ловушку завлекает его герцогиня.

«Так вот вы о чем, мадам, – усмехнулся он про себя. – Все эти умные речи сводились к одному – к попытке уговорить меня не препятствовать созыву вашего никчемного собора! А я-то уж было подумал… Но, как бы тонко вы ни подводили меня к нужному для вас решению, все равно это глупо. И раз уж на то пошло, извольте – откровенность за откровенность»

– Так вы считаете, что появление третьего папы это положение улучшит? – спросил он, не скрывая сарказма. – Что ж, на этот счет я вам сделаю свое собственное пророчество и уверенно предреку, что некий греческий епископ на Священном престоле вызовет смуту еще большую, чем прежде, в которой я – как и ваш супруг – приму самое активное участие, только с противной стороны. Не сочтите меня грубым, но в отличие от тех, кто готовит Пизанский собор, я вовсе не считаю этого выскочку Филаргоса бусиной на нити Провидения.

– Да полно вам, герцог, – не прерывая своих занятий, беззлобно откликнулась мадам Иоланда, – никто его таким не считает. Но по моему разумению, в отличие от ныне действующих пап, монсеньер Филаргос может стать просто очень удобной вехой, через которую нить Провидения скорее дотянется до нужной цели. И кроме этого, ЕСЛИ ХОТИТЕ, он ни во что больше вмешиваться не станет…

Тогда, переходя от изумления к раздражению и обратно, герцог Карл не увязал в единую цепь миссию Филаргоса и пришествие Девы. Все разговоры о пророчестве он посчитал всего лишь переходом к тому главному, чего хотела добиться от него мадам Иоланда. К тому же, пять-шесть лет назад единственное, чего можно было ждать от нового папы – это прекращение войны, поскольку внутренние междоусобицы своего нынешнего размаха еще не достигли.

Но сейчас, зная истинное положение дел и понимая, что спасти Францию может только чудо, Карл Лотарингский вдруг припомнил тот давний разговор и призадумался. Что если герцогине действительно нужен тесный союз с ним? Как женщина умная и дальновидная, к тому же близкая ко двору, она не могла не понимать в каком положении находился сейчас герцог. Как и то, что он с самим чертом готов побрататься, лишь бы в королевстве не стало еще хуже. И кто знает, не известно ли ей нечто такое, за что Карл не то что с чертом побратается, но и душу ему продаст?!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Во дворе поднялся какой-то шум.

Герцог остановился и, перегнувшись через деревянные перила галереи, посмотрел вниз.

Большая телега, въехавшая видимо совсем недавно, стояла посреди двора со всех сторон облепленная свободными от караула лучниками и хохочущими служанками с кухни. Что происходило на телеге видно не было, но сквозь грубый солдатский гогот и визгливые подначивания служанок пробивался тонкий девичий голосок, умоляющий ничего не трогать.

– Что происходит? – крикнул герцог.

Запахнув плащ плотнее, он, вместо того, чтобы идти в свои покои, спустился по боковой лестнице во двор.

Челядь мгновенно расступилась, согнувшись в поклонах, и Карл увидел совсем юную заплаканную девицу, почти лежащую на корзинах, укрытых соломой. Подол юбки на девушке был задран, а на тонкой белой ноге виднелись грязные следы от солдатских лап.

– Что здесь происходит? – нахмурившись, переспросил герцог.

– Торговка из Люневиля привезла овощи, мессир, – ответил, не разгибая спины, один из лучников.

Карл снова перевел взгляд на обнаженную ногу, и девушка быстро одернула подол. Из-под ровных, темных бровей на герцога коротко сверкнули поразительно зеленые глаза.

– Ты кто такая? – спросил он, осматривая маленькие, еще не загрубевшие кисти рук и чистую шею, видимую сквозь раздерганную полотняную одежду девушки.

– Ализон Мэй, – опуская ресницы, пробормотала она.

– Ты крестьянка?

Девушка густо покраснела, видимо совсем смутившись, и замолчала, теребя подол передника, от которого не отрывала взгляда.

– Её отец служит в церкви Святого Георгия регентом, ваша светлость, – сообщила одна из замковых служанок. – А Ализон с матерью живут в Люневиле, разводят овощи и продают. У них там еще двенадцать детей.

Карл подошел к повозке поближе.

– Чем ты торгуешь?

Все еще не поднимая глаз, девушка сдвинула с верха корзины солому, достала ярко-красное позднее яблоко и протянула его герцогу.

«Дева, – пронеслось в голове у Карла, когда пальцы их на мгновение соприкоснулись. – Дева из народа, но чистая и прекрасная, не похожая на грязных крестьянок и распутных дочерей ленников… Господи Боже, как все было бы просто и хорошо! Но разве смогут наши спесивые принцы и бароны принять такую? Нет, даже представить невозможно!»

– Через месяц поступишь в услужение к старшей фрейлине герцогини, – буркнул он, не глядя на девушку. – Деньги за тебя будут переданы отцу, а матери выделят землю.

Кто-то из служанок завистливо охнул, и Ализон, наконец-то, подняла глаза.

– Спаси вас Господь, мессир, – еле слышно прошептала она.

Со стороны кухни прибежал запыхавшийся паж. Видимо форшнейдер заметил во дворе своего господина и послал узнать, в чем дело.

– Расплатись и забери все, – велел ему герцог.

Затем повернулся к лучникам.

– Если отец этой девицы пожалуется, что дочь его обесчестили в моем замке, перевешаю всех, на кого он укажет.

Посеревшие лучники расступились, когда он пошел мимо них, а в голове Карла все еще вертелось: «Дева… Дева из Лотарингии… Спасительница… Эх, будь моя воля, сам бы её призвал! Пусть избавит нас именем Господа ото всех дураков. И в первую очередь, от Луи Орлеанского…»

Стоп!

Герцог замер, не дойдя до лестницы.

«А что если мадам хочет того же?! Что если она… О, Господи! Тогда становятся понятными и все те давние туманные разговоры, и даже треклятый Филаргос с его папством! Она готовит приход Спасительницы. И я ей нужен, как хозяин Лотарингии, чтобы все было, как в пророчестве!»

– Тревога! – закричал со сторожевой башни караульный. – Сигнальные огни со стороны Пон-а-Му!

– Труби сбор! – приказал герцог, с сожалением отмахиваясь от поразившей его мысли.