Герцог вздохнул. Покосился на новый, еще ни разу не пользованный шлем, который собирался надеть завтра на поединок с Монлюсоном. «Что ж, – подумал он, – вещь, конечно, дорогая… Пожалуй, даже слишком дорогая для мессира дю Шастель. Но я, в конце концов, герцог Анжуйский, и мое благородство цены не имеет! Сам, разумеется, в его шатер не пойду, но шлем отправлю. И, раз уж её светлости так нужен этот капитан, думаю, она будет довольна. Король не расплатился бы щедрее…».
Тем же вечером, когда Гийом дю Шастель наведался в лекарский шатер, где приходили в себя раненные на турнире рыцари, он был немало поражен. Лежа на походной кровати с перевязанной до самых глаз головой, его брат Танги изумленно рассматривал роскошный, невероятно дорогой шлем, стоящий перед ним на специальной болванке, которые обычно можно увидеть в лучших оружейных.
– Однако…, – Гийом обошел вокруг шлема, оценивая не столько красоту отделки, сколько прочность и удобство. – Если это плата герцога Анжуйского за разбитую голову, то, ей-богу, Танги, твоя голова того не стоит. Какая сталь! Какая работа! У нас такую не делают. Как думаешь – германская или итальянская?
– Испанская, – медленно выговорил Танги.
– Да? – Гийом с сомнением поднял брови. – Тебе виднее, конечно… Но подарок хорош! Не ожидал от его светлости. Не служи я у герцога Орлеанского, поехал бы проситься на службу в Анжу. Если там так залечивают раны – эта служба как раз по мне.
Он еще раз обошел шлем и, поскольку брат задумчиво помалкивал, отхлебнул вина из бутыли, стоящей в изголовье походной кровати.
– А вы тут неплохо живете, – Гийом радостно осмотрел бутыль, – и вино отменное! Откуда такое?
– Из Сомюра, – ответил Танги. – Подарок её светлости мадам Иоланды.
– Ого! Семейство решило тебя обласкать? – Гийом присел к брату на край постели и понизил голос. – Что происходит, Танги, откуда такое внимание?
– Не знаю…
Танги дю Шастель покосился на остальных раненных. Сегодня днем, когда принесли сначала вино, а потом шлем, кое-кто из них усмехаясь заметил, что капитану очень повезло с герцогской женитьбой. Дескать, такая щедрость Луи Анжуйскому не свойственна, но с тех пор, как появилась герцогиня, в Анжере все стало с ног на голову.
– Ты должен чем-то ответить, – развел руками Гийом. – Брат ты мне или не брат, но, повторяю, твоя голова таких подношений не стоит.
– А я и отвечу!
Танги дю Шастель осмотрел свои поношенные доспехи, лежавшие прямо на земле, далеко не новую одежду на брате и устало прикрыл глаза.
– Отвечу бесконечной преданностью, Гийом. Больше у меня все равно ничего нет.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В благодатном 1403 году брак между герцогом Анжуйским и мадам Иоландой Арагонской был вознагражден появлением первенца. Без особых затей его назвали Луи, и жизнь герцогской четы основательно переменилась.
Уж и так всю беременность мадам Иоланда провела в Анжере, полностью оградив себя от поездок, волнений и всяких случайностей, которые могли привести к потере ребенка. Но когда спустя полгода после рождения Луи выяснилось, что герцогиня снова в тягости, Луи Анжуйскому пришлось столкнуться с новой, еще не раскрытой чертой её характера.
– Вам следует возобновить притязания на Неаполитанский трон, мой друг, – заявила мадам Иоланда, сразу после крестин новорожденной девочки, которую нарекли Мари. – Если Господу будет угодно даровать нам еще сыновей, мы не должны волноваться за их будущее
– О, мадам, – беспечно отмахнулся Луи Анжуйский, – наш сын и так, по праву рождения, может претендовать на Неаполитанский трон!
– Он должен не претендовать на него, а иметь, – отрезала герцогиня.
Но тут же добавила мягче:
– И вы можете ни о чем не волноваться здесь, мой дорогой. Со всеми делами я управлюсь сама.
Вот уж тут его светлости возразить было нечего. В чем в чем, а в делах хозяйственных его супругу мало кто мог превзойти. Она прекрасно обходилась без показной роскоши, до которой герцог когда-то был так охоч, но и не скупилась – всё только самое лучшее. В итоге Анжуйский двор, и без того крепкий, благодаря стараниям недавно почившей герцогини де Блуа, стал едва ли не самым изысканным и богатым двором Франции. Настолько богатым, что и новый военный поход можно себе позволить.
Так что пришлось герцогу встряхнуться и, сбросив счастливую расслабленность последних лет, снова начать собираться в Италию.
Звуки боевой трубы и вид собранного войска вернули ему прежнее состояние настоящего – не турнирного – азарта. Мерно покачиваясь в седле, Луи Анжуйский слышал за спиной перезвон уздечек, лязг оружия, тяжелый скрип обозных телег и, молодея душой, в который уже раз подумал про жену, что она умница.
А сама мадам Иоланда, наводнив оба своих замка мастеровыми и оставив их на попечении расторопного секретаря, с головой погрузилась в свои странные дела.
– Пока в королевстве царит относительный покой, я должна хорошо подготовиться, – говорила она отцу Мигелю. – При этом короле здесь не будет порядка. Поверь мне, двор я достаточно узнала, так что пусть лучше его величество не поправляется вовсе. Не то, просветлев умом, увидит, не дай Господи, что из себя представляет его окружение, и натворит что-нибудь действительно безумное. А у нас дети. Им нужно спокойное королевство и уверенная жизнь…
Да, на нехватку наследников в герцогстве Анжуйском жаловаться уже не приходилось.
Распалившийся как встарь, герцог лишь ненадолго вернулся домой, чтобы залечить душевные раны от очередного поражения, но этого вполне хватило для новой беременности герцогини.
К сожалению, роды не были удачными, и Луи Анжуйскому снова пришлось возвращаться, только теперь ради душевных ран супруги, что и привело к появлению на свет, в январе 1408 года, еще одного мальчика, которого нарекли Рене.
До самого дня крестин расстроенный предыдущей смертью герцог велел окружить младенца такой заботой, какой не окружали, наверное, даже дофина Франции.
– Мой муж безумно боится заразы, – объясняла мадам Иоланда герцогине д'Алансон, когда та приехала на крестины внучатого племянника, но не смогла пройти дальше порога детской. – Недавняя чума в Ле-Мане заставляет его осторожничать сверх меры. Если так будет продолжаться и дальше, то на крестинах он велит огородить купель курильницами, а всех служек заставит вымыться в подогретой воде и натереться морским камнем.
Мадам Мари рассмеялась. Она с удовольствием смотрела на слегка располневшую после родов герцогиню и невольно вспоминала первую встречу с невзрачной арагонской принцессой, которую они с Бонной Беррийской – смешно теперь подумать – сочли женщиной не самого большого ума.
– Что нового при дворе? – поинтересовалась мадам Иоланда.
Она еще не до конца оправилась, поэтому все время проводила в жарко натопленной спальне, куда кроме мужа допускались только её служанка, духовник и секретарь. Да вот еще для герцогини д'Алансон было сделано исключение, никого, впрочем, не удивившее.
Отношения между обеими женщинами быстро укрепились до дружеских и крайне доверительных. Пожалуй, кроме герцогини Мари, никто больше не мог похвастать такими обширными познаниями об истинных причинах поездок герцогини Анжуйской ко двору, и о всей той работе, которую она там проделывала. Только парижские ювелиры могли наверное дополнить общую картину размерами тех сумм, которые мадам Иоланда тратила на всевозможные украшения. Но и они очень бы удивились, обнаружив львиную долю своих изделий не на герцогине, а на фрейлинах королевы. И тут тоже только для герцогини Алансон все было яснее ясного, поскольку она сама помогала мадам Иоланде советами, тасуя придворных дам, словно колоду карт, и раскладывая их на самых ловких, самых удобных, самых полезных и самых ненужных.
Таким образом, за последние пару-тройку лет, состав фрейлин королевы заметно изменился. Мадемуазели Исуар, де Невер, Корбиньи, Леве, де Ватан, Шательро, де Вьерзон и старшая фрелина – мадам де Монфор… Королева Изабо и сама уже не вспомнила бы, с чего вдруг решила уволить одних и взять к себе на службу именно этих. Кого-то, кажется, посоветовал герцог Орлеанский, кого-то – Филипп Бургундский… или епископ Льежский? А, может, и Великий Шталмейстер двора?.. Какая, впрочем, разница, если девицы оказались милы, застенчивы и предупредительны. Когда нужно, они крепко держали язык за зубами, а когда не нужно, распускали его до полного бесстыдства!
