К тому времени, как Джоплин была увековечена как “рок-звезда” в передовице New York Times, музыка уже отбросила многие ранее свойственные ей коннотации. В 1950-е перевернувшие игру рок-н-ролльные записи Элвиса Пресли были столь популярны, что оказывались одновременно на вершине поп-музыкальных, R&B– и кантри-чартов. Но в дальнейшем у рок-н-ролла оказался свой, отдельный путь. В 1950-е он отделился от кантри, в 1960-е – от R&B, а в 1970-е – от поп-музыки. Параллельно он развивал собственные форматы и расставлял собственные межевые столбики. Рок-группы теперь оценивались по силе их альбомов, а не синглов; их успех измерялся тиражами записей и размером концертных площадок, а не чартовыми показателями (“Stairway to Heaven”, по распространенному мнению, главная композиция Led Zeppelin, помогла музыкантам продать десятки миллионов экземпляров альбома “Led Zeppelin IV” – но так и не вышла на сингле).
Параллельно с этим музыка расщеплялась на части, обрастала дополнительными модификаторами, угрожавшими превратить рок в набор более мелких поджанров: эйсид-рок, софт-рок, фолк-рок, прогрессив-рок, арена-рок, арт-рок, панк-рок. В 1977 году, когда Пресли умер, его некролог написал, в частности, критик Лестер Бэнгз, ценивший все возрастающую странность и жесткость рока – и, наоборот, разумеется, презиравший поздние записи Элвиса, на которых он превратился в старомодного салонного певца из Лас-Вегаса. Бэнгз сравнил Пресли с Хендриксом и Джоплин (это сравнение оказалось не в пользу Пресли), а также с Пентагоном – и нет, это не какая-то группа, а штаб-квартира Министерства обороны США. Оба, и Элвис, и Пентагон, согласно критику, – это “гигантские бронированные институции”, которые уважают за их “легендарную” мощь. “Конечно, Элвис нравился нам больше, чем Пентагон, – продолжал Бэнгз, – но оцените, насколько это жалкая похвала”.
Впрочем, даже издеваясь над Пресли, Бэнгз все равно признавал, что скучает по королю рок-н-ролла – или, точнее, по тем временам, когда рок-н-ролл был достаточно цельным феноменом для того, чтобы иметь одного так называемого короля. “Я твердо уверен в одном: никогда в будущем мы не сможем прийти к согласию так, как когда-то мы пришли к согласию насчет Элвиса, – писал он. – Поэтому я не буду прощаться с его телом – я попрощаюсь с вами”.
В 1970-е многие музыканты и слушатели, казалось, разделяли представления Ландау и Бэнгза о том, что рок-н-ролл портится и разлагается. Некоторые реагировали на это, призывая плотнее сомкнуть ряды и настаивая, что рок-н-ролл – это не просто музыкальная категория, а целая идентичность, достойная того, чтобы вынести ее на знамя. Появился целый набор песен о рок-н-ролле, звучавших довольно ностальгически. “American Pie”, хит Дона Маклина 1971 года, представлял собой меланхоличную эпитафию старым добрым временам рок-н-ролла – но то же можно сказать и о песне “Rock and Roll” Led Zeppelin, вышедшей в свет в том же году (“Прошло уже много лет со времен «The Book of Love»”, – визжал Роберт Плант, отдавая громогласную дань уважения старинному хиту 1957 года). Иногда комплименты рок-звезд жанру, которому они вроде бы признавались в любви, звучали довольно двусмысленно. “Я помню, когда рок был юн”, – пел Элтон Джон в “Crocodile Rock”, добавляя, что “потом прошли годы, и он просто умер”; прилипчивая мелодия, отсылающая к 1950-м, помогала подсластить пилюлю культурного упадка. В песне The Who “Long Live Rock” заглавный девиз сопровождался специфическим послевкусием: “Да здравствует рок – живой или мертвый”. А Мик Джаггер, рассуждая об устаревающем жанре, просто пожимал плечами: “Я знаю, что это не более чем рок-н-ролл, но он мне нравится”.
Отличительной чертой рок-н-ролла 1970-х была саморефлексия, и в этом смысле 1970-е продолжаются и поныне. Рефлексивный рок-н-ролл оказался на удивление разнообразным – и на удивление долговечным. С начала 1970-х рок-группам приходилось находить способ обозначать свою принадлежность к жанру, который был немолод – но при этом и не собирался умирать. И с тех же времен любое движение внутри рок-н-ролла позиционировало себя как миссию по возрождению некоего золотого века, настоящего или воображаемого. Несколько поколений музыкантов и слушателей видели “рок” как сущность, достойную того, чтобы за нее сражаться, и это породило неутихающие споры о том, что же такое настоящий рок. В отличие от кантри, воплощавшего идеалы белых жителей сельской Америки, и ритм-энд-блюза, ориентированного на темнокожих слушателей, рок-н-ролл не мог похвастаться демографически определенной аудиторией (да, сегодня рок-музыку слушает непропорционально огромное количество белых бать из пригородов, но рок-группы не могут строить свою репутацию на популярности в этом конкретном сегменте общества). Вместо этого он превратился в музыкальную традицию, с которой охотно взаимодействовало одно поколение за другим – пожалуй, он стал самым традиционным поп-музыкальным жанром. А еще – самым духовным из всех. Рок-н-ролл часто описывают не в контексте звука или каких-либо социальных практик, а как некую незримую сущность, возникающую там, где есть ее последователи – в полном соответствии с заветом Иисуса Христа своим ученикам: “где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них”.
Если рок-н-ролл – это незримый дух, то он должен всегда оставаться собой: жанром, который можно возрождать, но нельзя существенным образом менять, несмотря на появление внутри него новых стилей и позиций. Одним из самых эффективных “возрождателей” рок-н-ролла последние полвека был Брюс Спрингстин, казавшийся несколько старомодным уже в 1973-м, когда его карьера только началась. Он понимал, что “рок-звезда” – это и образ, и должность (“Я знаю твою мамочку, она не любит меня, потому что я играю в рок-н-ролл-группе”, – пел он в песне “Rosalita”). Искренний энтузиазм, который он испытывал по поводу рок-н-ролла и его истории, в этом случае оказался сродни дару предвидения: музыкант осознал, что начиная с 1970-х будущее рок-н-ролла будет принадлежать его прошлому (“У рок-н-ролла нет будущего, – скажет Мик Джаггер в 1980 году, – только переработанное прошлое”). Спрингстин стал рок-звездой высшего эшелона в 1975-м после выпуска альбома “Born to Run”, поместившего его на обложку журналов Time (“Новая рок-сенсация!”) и Newsweek (“За кулисами рок-звезды”). Но затем он оказался способен и на нечто более впечатляющее: остался рок-звездой, продолжая на протяжении десятилетий наслаждаться званием одного из самых популярных артистов в стране, на концерты которого неизменно расходятся все билеты. Его имя по-прежнему громко звучало в мире рок-музыки, когда в 2017 году, в 68-летнем возрасте, он организовал собственную резиденцию в бродвейском театре, продлившуюся более года. Даже в сольном качестве, без аккомпанирующей группы, исполняя песни и травя байки со сцены, Спрингстин продолжал исправно играть роль фанатика рок-н-ролла. “Любовь приходит, только если поверить, что один плюс один иногда дает три, – восклицал он на одном из концертов. – Это основное уравнение искусства, основное уравнение рок-н-ролла!” Вспоминая собственную юношескую веру в рок-н-ролл, он усмехнулся, но, тем не менее, с изумлением констатировал, что с тех пор на самом деле мало что изменилось. “Это причина того, что настоящий рок-н-ролл – и настоящие рок-группы – никогда не умрут!”
Просто какой-то шум
В 1970 году The Beatles выпустили свой последний альбом “Let It Be”, все четверо участников группы издали по сольнику, а 31 декабря Пол Маккартни инициировал судебный процесс, итогом которого стал официальный распад ансамбля. Как следствие, у многих слушателей возник вопрос, который в то время, в отличие от дня сегодняшнего, вероятно, казался логичным: кто будет следующими The Beatles? Некоторые ответы уже тогда звучали притянутыми за уши. Называли, например, группу Badfinger, известную своими бодрыми и цепкими рок-песнями; их главной претензией на статус наследников The Beatles было то, что они первыми подписались на битловский лейбл Apple Records (у Badfinger было несколько хитов, но в элиту рок-н-ролла они так и не вошли). В 1976 году группа Klaatu издала альбом, о котором было так мало информации и в котором при этом было так много отсылок к битловскому саунду, что некоторые меломаны с уверенностью утверждали, что это The Beatles под псевдонимом (позже выяснилось, что Klaatu – канадская прогрессив-рок-группа, которую сегодня помнят, в основном, по любопытной космической балладе “Calling Occupants of Interplanetary Craft”, популярной в перепевке The Carpenters).
