В этом контексте “автор-исполнитель” – термин, который может быть применен более или менее к любому артисту, удачно соединяющему музыку и текст. Особенно полезен он бывает как раз для музыкантов, располагающихся за пределами рок-н-ролла. Боб Марли, небожитель регги, был по совместительству и рок-звездой: в “Redemption Song”, сольной акустической композиции, ставшей одной из его самых знаменитых песен, он звучит как один из величайших авторов-исполнителей всех времен. То же определение можно высказать и в адрес Кейт Буш, сочинительницы предельно разнообразных, слегка театрализованных песен: в начале 1980-х, когда британские чарты были полны электропопа, рафинированные сочинения Буш звучали, как музыка с другой планеты. Дебютный альбом Шинейд О’Коннор, “The Lion and the Cobra” – это классика авторской песни, несмотря на то что ее главный хит, вышедший несколько лет спустя, был перепевкой – ошеломительной кавер-версией “Nothing Compares 2 U” Принса. Влиятельных авторов-исполнителей породил и постпанк-андеграунд: исландская певица Бьорк ушла из группы The Sugarcubes, чтобы сочинять обескураживающие, не имевшие аналогов мини-симфонии, а Ник Кейв, покинув австралийскую группу The Birthday Party, превратился в мастера артистичных баллад. В 1990-е малоизвестная инди-рок-артистка Лиз Фэйр выпустила альбом “Exile in Guyville”, полный едких и точных наблюдений за действительностью: сначала он прогремел в андеграунд-кругах, а затем превратился в ориентир для целого поколения – и определенно в один из самых влиятельных альбомов авторской песни, когда-либо записанных.
Роль автора-исполнителя подходила женщинам больше, чем многие другие роли в рок-музыке, и в 1997 году это в очередной раз продемонстрировал гастрольный тур под названием Lilith Fair. Среди его организаторов была канадская исполнительница авторской песни Сара Маклахлан, и хотя слоган мероприятия звучал как “Чествование женщин в музыке”, хедлайнерские слоты оказались отданы представительницам “женственной фолк-поп-традиции”, по выражению Энн Пауэрс: Шерил Кроу, Трейси Чепмен, Jewel, The Indigo Girls и самой Маклахлан. Концерты прошли с успехом, но породили и вопросы насчет “женской музыки”: категории, в которую вроде бы включалась вся музыка, которую сочиняли и записывали женщины, но которая одновременно превратилась в нечто вроде псевдожанра, со своими собственными стилистическими приметами. На самом деле именно это и сделало турне возможным: хедлайнеры играли музыку в достаточной степени однородную, чтобы привлечь определенный срез поклонников. Но некоторые меломаны возражали: мол, ставя знак равенства между понятиями “женщины в музыке” и “авторы-исполнители”, проект игнорирует многообразие другой музыки, тоже созданной женщинами. Дженнифер Тейлор, музыковед из Канады, рассудила, что в стилистическом фокусе Lilith Fair был явный изъян, потому что в нем отражались старомодные представления о том, какой музыкой пристало заниматься женщинам: “Образ одинокой артистки, декламирующей исповедальные стихи собственного сочинения, аккомпанируя себе на акустическом инструменте, не бросает вызов традиционным проявлениям женственности, свойственным респектабельному белому среднему классу”. На второй год мероприятие расширило фокус: на главной сцене теперь выступали в том числе рэперы и R&B-певицы – Мисси Эллиотт, Квин Латифа, Эрика Баду. Определенно это был более сильный состав – такое трио улучшило бы лайнап любого фестиваля. Но, честно говоря, я всегда был слегка озадачен критикой, с которой Lilith Fair столкнулась в первый год: по-моему, несправедливо считать, что именно женская музыка – а не мужская – должна бросать вызов устоявшимся общественным порядкам. И если, как полагали организаторы, у артисток, поющих исповедальные тексты под перебор гитарных струн, есть довольно масштабная, преимущественно женская аудитория, – что же в этом дурного?
Ретроспективно становится очевидно, что 1990-е были новым золотым веком исповедальных авторов-исполнителей – в особенности женского пола, хотя и не только. Тори Эймос продала миллионы альбомов, полных роскошных песен-историй; Бек показал, что он способен сочинять не только эксцентричный альтернативный рок, но и проникновенные баллады; Ани Ди Франко заработала культовый статус страстными песнями под акустическую гитару. Поскольку большинство афроамериканских музыкальных форм предусматривают коллективное творчество, дефиниция “автор-исполнитель” реже подходит звездам хип-хопа и R&B, которые часто работали в связке с продюсерами. Но в поп– и рок-музыке авторы-исполнители переживали расцвет – термин здесь означал не столько конкретный саунд, сколько метод работы, а также широкий круг предшественников, на опыт которых можно было опираться или, наоборот, его отвергать. Фиона Эппл, ветеран самого первого концертного турне Lilith Fair, стала одной из самых уважаемых артисток своего поколения: ее песни были неистовыми по внутреннему напряжению – и столь же неистово личными; каждый альбом Эппл был как отдельный, ни на что не похожий мир. За пределами мейнстрима великое множество авторов-исполнителей наращивали свой корпус произведений; десятилетиями я сохранял особый интерес к творчеству Даниэля Бежара, канадского артиста, известного под псевдонимом Destroyer: его тексты были полны инсайдерских шуток и каламбуров, которые до конца не понимал никто, включая, кажется, и его самого.
Для самых громких имен в популярной музыке идентификация в пространстве авторской песни означала расписку в серьезности намерений. Тейлор Свифт была звездой кантри, превратившейся в поп-звезду, но сама она всегда позиционировала себя прежде всего как автора-исполнителя; в одном из интервью она презрительно прошлась по “песням, которые звучат, как будто восемь продюсеров произвели их на свет в лаборатории”. На самом деле Свифт – действительно замечательный сонграйтер, но и не менее замечательный коллаборатор: почти во всех альбомах у нее были соавторы. И здесь, разумеется, нечего стыдиться. Сочинять и исполнять свои собственные песни – лишь один из возможных подходов к созданию музыки. Но, судя по всему, по прошествии десятилетий он все еще остается наиболее престижным. Даже поп-звезды хвастаются тем, что они авторы-исполнители.
О пользе прогресса
В начале 1970-х некоторые полагали, что будущее рок-н-ролла сложится совсем не так, как это в итоге произошло. Выпустив в 1967 году альбом “Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band”, с его оркестровками и студийными экспериментами, The Beatles показали, что прослушивание рок-альбома может быть иммерсивным опытом – сродни не столько мимолетному слушанию радио, сколько просмотру полнометражного фильма. Альбомы пришли на место синглов, а затем эволюционировали в так называемые концептуальные альбомы – разнообразные по звучанию, но объединенные общей темой. Некоторые группы отказывались от коротких, простых песен о любви в пользу громоздких композиционных экспериментов и мифопоэтических текстов. Для многих из этих музыкантов, а также для их поклонников, предположение, что рок-н-ролл навсегда останется в рамках трехминутных песенок, казалось абсурдным – ведь в музыке есть еще столько неосвоенных пространств. Кто-то из них полагал, что рок-н-роллу пора слиться с джазом и классической музыкой, чтобы, взяв лучшее из всех этих традиций, получить на выходе идеальную музыку будущего. И абсолютно все были уверены, что для того, чтобы оставаться актуальным, рок-н-роллу необходимо прогрессировать.
Поначалу “прогрессив-рок” был радиоформатом, описывавшим станции, на которых диджеям разрешалось проигрывать нехитовые альбомные песни и прочую некоммерческую музыку. Но в начале 1970-х термин “прогрессив-рок” также стал употребляться по отношению к нескольким амбициозным группам, в основном из Великобритании, которые стремились толкать рок-н-ролл вперед с помощью крайностей и излишеств: необычных музыкальных инструментов и фантастичных текстов песен, сложных композиций и мудреных концептуальных альбомов, эффектных соло и еще более эффектных живых выступлений. Целью, по словам фронтмена прогрессив-рок-группы Yes Джона Андерсона, было достичь “более высокой формы искусства”. Музыканты прог-ансамблей любили демонстрировать свое техническое мастерство: клавишник-виртуоз из Emerson, Lake & Palmer (ELP), Кит Эмерсон, играл в почти невероятном темпе – а иногда и еще быстрее; Роберт Фрипп, аскетичный ученый с гитарой, руководил пугающей группой King Crimson, используя нестабильные ритмические рисунки и хорошо темперированный диссонанс для того, чтобы производить на свет яростный, но контролируемый грохот. Билл Бруфорд, барабанщик-виртуоз, игравший и в Yes, и в King Crimson, однажды заметил, что старался сделать так, чтобы слушатели могли “одним глазком заглянуть в будущее”. В определенном смысле эта музыка была диаметрально противоположна развивавшемуся параллельно хэви-металу: ее представители стремились не заземлить рок-н-ролл, а наоборот, переместить его в сферу изысканного высокого искусства.
