Она ахает. — Дорогая. Ты действительно так думаешь?

— Я думала. Но теперь понимаю, что это была моя собственная неуверенность, заставляющая меня так думать. Я так привыкла, что я разочарование для тебя, что я недостаточно умна для тебя, и когда Перси сорвался на меня, я постоянно думала, как ты будешь разочарована или что ты подумаешь, что я слишком глупа, чтобы позволить этому случиться...

— Диана! — Она звучит искренне расстроенной. — Я никогда не подумала бы...

— Теперь я это знаю, — перебиваю я. — Все это исходило из иррационального места. Но… — Я снова вздыхаю. — У моего парня умер отец.

— О. — Она удивлена резкой сменой темы. — Мне жаль слышать это. Это хоккеист?

— Да, хоккеист. Но он гораздо больше, чем просто хоккеист. Да, он только что потерял своего отца. Его сестра осталась с ним на этой неделе, а их мама звонит каждый день.

Я слышу вздох на другом конце. — Не говори мне, что ты хочешь, чтобы я звонила тебе каждый день, потому что это не была суть наших отношений на протяжении всей твоей жизни.

— Этого не было, — соглашаюсь я. — И я не говорю, что хочу этого, но немного интереса к моей жизни не слишком много для просьбы.

— Я проявляю интерес.

— Нет, мама, ты не проявляешь. Ты критикуешь меня, когда я говорю тебе о чирлидинге или моем танцевальном конкурсе. Я понимаю, что тебе это не интересно, но знаешь что. Ты можешь притвориться. Я притворяюсь все время. Мне не очень интересен хоккей, но я делаю усилие и слушаю, когда мой парень говорит об этом. Потому что это его страсть. И когда папа говорит о своих глупых колбасах и мяснике, я притворяюсь, что мне это важно. Но знаешь что, мне не интересно мясо!

Мама смеется. — О боже. Он все еще говорит о Густаве?

— Да, и это надоедает. Но вот что ты делаешь, когда любишь людей. Поддерживаешь их интересы. Я не говорю, что хочу, чтобы ты начала приходить на мои соревнования по чирлидингу. Я знаю, что мы разные. Но я не хочу упускать возможность иметь отношения с тобой только потому, что мы совершенно разные люди. Мы должны найти что-то общее. Какое-то общее основание. Я просто не думаю, что мы достаточно старались его найти.

— Нет, — говорит она тихо. — Я тоже так не думаю.

— Ну, я готова это сделать, если ты тоже готова. Я готова приложить усилия.

— Мне бы это понравилось.

— Действительно? — Я никогда не могу понять, что думает моя мама. Она так хорошо скрывает свои эмоции.

— Мне бы это понравилось. — Ее голос дрожит. — Мне было больно, когда ты выбрала жить с папой после развода. Я, конечно, понимала это. Он веселый. Я строгая. И даже тогда, как ты сказала, у нас не было много общего. Наши личности так диаметрально противоположны. Но я чувствовала, что ты не хочешь проводить со мной время, и в конце концов я… ты права, я перестала пытаться. Я постоянно общаюсь с твоим братом.

Слышать это причиняет боль.

— И тем не менее, с моей дочерью, моим первенцем, я едва беру трубку. Это неприемлемо.

— Это на обоих нас, — говорю я.

— Нет, я родитель. Я беру на себя девяносто процентов вины.

Я фыркаю в телефон. — Ладно. Я приму десять процентов. — Мой голос становится серьезным. — Может быть, я смогу приехать к тебе на праздники. Я знаю, что ты говорила, что у тебя много работы по подготовке лекций на январь, но...

— Я могу выделить час или два для тебя. — Она шутит.

— О, спасибо. Так щедро. — Я тоже шучу.

— Есть отличный спа-салон на Верхнем Ист-Сайде, который я недавно обнаружила. Забронировать нам день в спа?

— С каких пор ты полюбила спа?

— С всегда, Диана. Ты знаешь, что я делаю массажи каждый месяц. Что ты думала, это значит?

— Мне даже в голову не приходило, что это может быть спа.

— О, это спа.

Мы прощаемся, и хотя у моего парня все еще есть огромный груз, я чувствую, что один с меня снят.

Глава 53

Шейн

Я не отдам тебя

Я не могу этого сделать.

Странная, паническая мысль проникает в сознание, когда я одеваюсь на сегодняшний матч, свой первый после смерти папы. Я игнорирую эту мысль, потому что она бессмысленна. Конечно, я могу это сделать. Я занимаюсь хоккеем большую часть своей жизни. Хоккей в моей крови.

Так что я отгоняю ее и занимаюсь своим делом. Надеваю свои накладки, форму. Завязываю коньки. Присоединяюсь к своей команде на скамейке Бриара. И играю в хоккей.

Я не могу это сделать.

Эта мысль снова беспокоит меня в середине первого периода. Пока я маневрирую между противниками и товарищами по команде, она гложет меня изнутри, как собака, жующая палку. И я ощущаю горечь во рту. Это не первый раз, когда я испытываю это разочарование со смертью папы, но сегодня оно ощущается иначе. Восклицания толпы, адреналиновый выброс от игры, знакомый запах льда. Если раньше это было освобождающим, то теперь вдруг кажется удушающим.

Мэрианна дома с Дианой, а я здесь, на этом льду. Я играю в глупую, бессмысленную игру, когда должен заботиться о своей младшей сестре.

Я не могу это сделать.

К началу второго периода эта мысль становится мантрой в моей голове.

— Меняй тактику, — орет Дженсен, и Беккет хлопает меня по плечу.

Я стремглав вырываюсь со скамейки и бросаюсь на лед для следующей смены. Я не отвлекаюсь. Я не играю плохо. Но я действую частично на автопилоте, когда меня сталкивают в борт, холодная поверхность проникает сквозь мою форму. Звуки скольжения коньков по льду и столкновений клюшек эхом раздаются вокруг меня. Я захватываю шайбу, мчусь к воротам Гарварда. Когда защитник противника бросается вперед, я перебрасываю шайбу назад к Остину, который ударяет ее в ворота, как ракету.

Гол!

Наши товарищи по команде ревут от одобрения, когда мы снова меняем линии. Уилл хлопает меня по руке, поздравляя с результативной передачей.

Я не могу быть здесь.

Я едва слышу финальный свисток над бесконечным гулом в моем собственном сознании. Моя мантра эволюционировала.

После игры я быстро переодеваюсь в уличную одежду, а затем нахожу тренера Дженсена, прося поговорить наедине. Я думаю, что он знает, что я собираюсь сказать, еще до того, как я это скажу. Он видит это в моих глазах.

— Я должен вернуться домой, тренер.

Он молчит на мгновение. Затем вздыхает. — На сколько?