— Очень.

Она ведет меня по коридору к пустой скамейке, уговаривает сесть. Она берет мою руку, и её пальцы холодные, как лед, прикасаются к моей коже.

— У него рак поджелудочной железы.

Я смотрю на неё, не совсем понимая. — Что? Как? — Я не могу сдержать сарказм. — Это же не простуда, которой можно вдруг заболеть... — Ужас заставляет меня замереть, как только до меня доходит. — Сколько ты знала об этом?

— Шесть месяцев.

Я редко испытываю страх, поэтому все, что я чувствую в данный момент, для меня ново. И это не просто страх. Это ужас. Это агония, которой я никогда не знал. Это ярость, когда я смотрю на свою мать.

— Шесть месяцев? — Я отталкиваю её руку от себя, не в силах осознать, что она говорит. Как она могла так поступить со мной. — Ты знала об этом шесть месяцев и не сказала ни слова?

— Это было его решение. — Голос мамы звучит устало. Побежденно. — Он не хотел, чтобы ты знал. Он не хотел, чтобы вы с сестрой знали.

Я внезапно вспоминаю свою младшую сестру. — Где Мэрианнн?

— Она наверху в комнате ожидания с твоей тетей.

— Она его видела? Она знает, что происходит?

— Да. Мы сказали ей этим утром, когда нам пришлось его госпитализировать.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки так сильно, что прокусываю. Вкус меди наполняет мой рот. — Почему его госпитализировали? Нужна операция?

Мама качает головой. — Это неоперабельно.

Я сглатываю. — Ладно. Значит, химиотерапия? Лучевая терапия?

— Это неизлечимо.

Мой лоб морщится. — Он умирает?

— Да.

— Почему, черт возьми, вы... — Я быстро замолкаю, когда несколько голов поворачиваются в нашу сторону. Медсестра в зелёном халате хмурится на меня, проходя мимо нас.

Я закрываю лицо руками и выпускаю беззвучный крик. Затем поднимаю голову и смотрю на маму. Беспомощный.

— Что, черт возьми, происходит? — Теперь и я звучу побежденно.

Тихим голосом она описывает все, через что им пришлось пройти за последние шесть месяцев. Все началось с вздутия живота, потом появились боли в животе. Боль, казалось, возникла из ниоткуда. Они предположили, что потеря аппетита была вызвана болью. И, конечно, меньше ешь и пьешь — худеешь. И я хочу ударить себя, потому что заметил, что он похудел. Боже, я думал, что он просто начал заниматься спортом. Он запустил себя в последние годы, слишком занят работой, чтобы посещать спортзал или ходить со мной на гольф.

А я думал, что мой папа выглядит отлично, поздравлял его с похудением.

Господи.

Моя тупость вызывает приступ неистового смеха. Мама бросает на меня резкий взгляд.

— Я такой идиот, — выдавливаю я, не в силах перестать смеяться. — Я думал, что он худеет, потому что занимается спортом. А тем временем, он умирает от рака.

Умирает.

Это слово засело в моей голове. Оно отдается в ней эхом. Как барабанный бой. Умирает, умирает, умирает. Мой отец умирает.

Мама продолжает говорить. Она рассказывает, что папа пошел на обследование, когда боль не проходила. Врачи провели множество тестов, и тогда — сюрприз. Рак поджелудочной железы четвёртой стадии. Метастазы. Папин рак распространился за пределы поджелудочной.

— Так что мы делаем? — Хрипло спрашиваю я. — Что мы можем сделать?

— Все, что мы можем сделать, это облегчить симптомы. — Она снова тянется за моей рукой. Наши пальцы ледяные. Мы как два ледяных кубика, касающихся друг друга. — Дорогой, сейчас мы говорим о паллиативной помощи. У нас даже нет времени подготовить дом для хосписа, так что он останется здесь до... Она не договаривает.

— Хоспис? — Повторяю я с удушливым стоном. — Все настолько серьезно?

Она кивает.

Как это могло произойти? И почему это происходит с ним? Мой отец — лучший человек, которого я знаю. Он всегда ставит других на первое место. Своих детей. Свою жену. Своих сотрудников. Даже незнакомцев на улице.

Черт с этим раком. Черт с этой штукой, которая пытается украсть моего папу. Я отказываюсь верить, что ничего нельзя сделать.

— Должно быть что-то, что можно сделать, — произношу я вслух.

— Ничего нет. Рак в его органах. Он распространился повсюду. — Она тяжело выдыхает. — Онколог дал ему несколько дней.

Я смотрю на неё в шоке. Во мне снова поднимается гнев.

— Почему ты не сказала нам раньше?

— Потому что он не хотел, — твёрдо отвечает она. — Он не хотел, чтобы его дети знали, что он умирает. Он не хотел, чтобы вы относились к нему по-другому. Он не...

— Нет, с меня хватит. — Я резко встаю. — Я хочу пойти к своему отцу.

Глава 50

Шейн

Плохие вещи

Мама поднимает меня наверх в отделение онкологиИ. Мы ненадолго останавливаемся в комнате ожидания, чтобы я мог увидеть сестру. Мэрианнн подбегает ко мне и крепко обнимает. Она не плачет, но выглядит испуганной, когда поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Папа умрет, — говорит она, и я едва не расплакался.

— Я знаю, — говорю я, опускаясь на колени, чтобы обнять её снова. — Я скоро вернусь, малявка, ладно?

Мама ведёт меня по коридору и останавливается перед закрытой дверью. — Он здесь. Я дам вам немного времени наедине.

Кивнув, я толкаю дверь. Комната белая и стерильная, наполненная гулом аппаратов, прерываемым периодическими звуками и приглушёнными шагами в коридоре. Жалюзи закрыты, и флуоресцентное освещение мгновенно режет глаза.

Я заставляю себя сосредоточиться на кровати. На моём отце, лежащем в ней.

Не могу поверить, что видел его всего несколько дней назад. Теперь у него тёмные круги под глазами. Морщины на его лице, вырезанные годами смеха, кажутся глубже. Кажется, он похудел на двадцать килограммов за одну ночь.

Как это вообще могло случиться? Как он мог так быстро увянуть?

— Привет, сынок. — Его голос, хотя и тихий, не дрожит. Он звучит так, как всегда. Как мой отец.

— Ты должен был сказать мне, — говорю я безжизненно.

Я останавливаюсь у подножия кровати. Не могу заставить себя сесть в кресло у его кровати. Я оглядываюсь на его руки, капельницы и трубки. Мама сказала, что он принимает много болеутоляющих, но его глаза бодры.