Уходи, — хриплю я что есть силы, отталкивая руками прижавшееся ко мне тело.
Не уходи, а входи, — шипит он мне в самые губы, шаря рукой под моим халатом, — вот что должна говорить папочке послушная девочка. Ты ведь у нас послушная девочка, Лотти-Каротти, не так ли?
Не называй меня так, чертов урод! — шиплю я в ответ, отбиваясь от опутывающих меня рук — злость горячей волной ударяет мне в голову. — Ненавижу тебя, слышишь. Не трогай меня! Отпустиии…
Ненавижу тебя… Не трогай меня, — передразнивает он меня ехидным голосом. — Небось перед моим папочкой и сама бы ноги раздвинула, помани он тебя только пальцем… Что в нем такого особенного, черт тебя подери? — злобно рычит он мне в лицо. — Думаешь, я чем-то хуже его, да? Поверь, ты не почувствуешь разницы… — И парень пребольно впивается пальцами во внутреннюю часть моего бедра. Я вскрикиваю, и мы в тот же момент опрокидываемся на кровать, так что Юлиан всем телом придавливает меня сверху, почти лишая кислорода.
Я смотрю, ты приготовилась к моему приходу, хотя и строила из себя девочку-недотрогу, — шепчет он, распахивая полы моего халата и обнаруживая под ним свой подарок, который я успеваю возненавидеть всеми фибрами своей души. — Посмотрите только, какая бесстыдница! — чувствую, как его рука проникает под тонкую ткань моего нескромного наряда и касается меня между ног.
Юлиан, — сиплю я, как можно убедительнее. — Я согласна, давай сделаем это… только, только не так… я сама, хорошо.
Он ослабляет хватку и заглядывает мне прямо в глаза.
Знал, что ты одумаешься, — тяжело хрипит он, поглаживая рукой мою грудь. Меня едва ли не тошнит от его прикосновений, но я улыбаюсь почти завлекающей полуулыбкой.
Хочу быть сверху, — шепчу я с придыханием, и парень удивляет меня, тут же позволяя мне это.
Боже, не тяни, детка! — хрипит он полупридушенно, и я наклоняюсь пониже к его губам:
Знаешь, — шепчу я в ответ, превозмогая яростное желание съездить по его красивому лицу, — мне кажется я кое-что поняла про тебя…
О чем ты, черт возьми? — рычит он в яростном нетерпении.
О тебе и твоем отчиме, — отвечаю невозмутимо. — Тебе ведь не я нужна, правда? Ты просто-напросто хочешь насолить Адриану, не так ли, чертов ты ублюдок?! — выкрикиваю я ему в лицо, а потом единым махом соскакиваю с кровати и бегу прочь из комнаты, ощущая, как полы распахнутого халата вьются за мной, словно победное знамя прославленного полководца. Успеваю добежать до середины лестницы, когда шаги моего преследователя раздаются совсем рядом, и тот резким рывком дергает меня за полу халата… Я успеваю выдернуть руки, словно скидывающая кожу саламандра, и юркнуть в благодатное тепло Алексовой «берлоги»… Мне даже не нужно запирать дверь — я вижу, как Юлиан застывает за порогом комнаты с тяжело опадающей и поднимающейся грудной клеткой… Я дышу не менее тяжело, если не более — у меня почти темнеет в глазах и черные «мушки» так и метутся перед ними беспорядочным роем.
Зайди и достань меня! — выдыхаю я с неожиданным ожесточением в голосе. — Что, испугался? Думаешь, бабочки закусают тебя насмерть? Знаешь, я бы с удовольствием посмотрела на то, как эти маленькие, безобидные создания обглодают твое жалкое мужское достоинство под корень, — потом растягиваю губы в язвительной улыбке и добавляю: — Спокойной ночи, Юлиан. Аривидерче, мой милый! — в последний раз взмахиваю рукой и хлопаю дверью перед его носом.
Рано или поздно ты все равно выйдешь оттуда, — слышу его голос по то сторону двери. — Бабочкам не защищать тебя вечно, Шарлотта…
А это мы еще посмотрим, — отвечаю я самой себе и включаю свет, осматриваясь посреди зеленых, тропических зарослей. В комнате тепло, почти душно, но мне в моем практически обнаженном виде все равно зябко и холодно — чувствую, как начинаю стучать зубами (возможно, тому виной еще и адреналин, медленно покидающий мое тело) и почти со стоном облегчения обнаруживаю в стенном шкафу старое покрывало, в которое тут же и укутываюсь. Потом ложусь на диван и долго-долго всматриваюсь в пархающих по комнате ночных мотыльков… Ощущаю, как моя голова делается легкой и практически невесомой, словно крылья все тех же пархающих по комнате бабочек, а потом — сама не замечаю как — закрываю глаза и засыпаю.
Будит меня чье-то настойчивое потряхивание за плечо — мне кажется или такое уже однажды было? — и я наконец открываю глаза. Передо мной — Адриан Зельцер (ну конечно!) с моим банным халатом в руках.
Что ты здесь делаешь? — задает он мне лобовой вопрос, и я в ответ улыбаюсь:
За бабочками присматриваю, разве не заметно?
Вижу, как он пытается сдержать улыбку, и сама улыбаюсь еще шире, но ровно до тех пор, пока не вспоминаю, что на мне сейчас надето… вернее, толком ничего не надето и резко запахиваю свое покрывало… Мамочки, как долго он тут стоял и смотрел на меня?!
А халат почему на лестнице валялся? — задает Адриан новый вопрос, делая вид, что не замечает стыдливого испуга на моем лице.
Бабочки не любят девушек в халатах? — полуспрашиваю-полуутверждаю я, и мужчина с молчаливой укоризной качает головой, а потом уже произносит:
Честное слово, никогда не знаешь, чего от тебя ждать в следующий раз. Может быть, однажды я зайду в эту комнату и увижу, что ты и сама превратилась в одну из Алексовых бабочек! Как знать…
Уверена, вы будете рады от меня избавиться…
Он окидывает меня улыбчивым взглядом и снова покачивает головой:
Иди уже в свою комнату, Шарлотта, — только и говорит он. — Уверен, бабочки как-нибудь обойдутся и без твоего пристального внимания… И еще, — добавляет он следом, наблюдая за тем, как я ковыляю в запахнутом покрывале к выходу, — лучше бы тебе не появляться в таком виде перед Алексом… Не думаю, что он дорос до подобного, извини меня, зрелища!
Мне становится очень щекотно прямо где-то у горла, словно веселые смешинки, засевшие прямо в моих миндалинах, теперь булькают в них, подобно пузырькам шампанского…
Вы имеете в виду вот это самое зрелище? — любопытствую я, распахивая полы покрывала ровно на тысячную долю секунды, а потом снова стягивая их руками.
Адриан откашливается в кулак.
Да, я говорю именно об этом зрелище, — почти смущенным голосом подтверждает он и потирает заднюю сторону своей шеи. Слежу за движением его пальцев, как зачарованная… Черные волоски на его предплечьях как будто бы шепчут мне: «Прикоснись к нам, Шарлотта! Почувствуй, какие мы на ощупь…» — я прикрываю глаза и заглушаю этот настойчивый шепот неожиданным вопросом:
Почему Юлиан так непримирим к вам, Адриан? Какая кошка между вами пробежала?
Тот, явно не ожидавший от меня подобного вопроса, строго сводит брови на переносице.
С чего ты так решила, Шарлотта? Между нами нет никакой вражды…
Возможно, с вашей стороны и нет, а вот Юлиан…
Не думаю, что это тема для утреннего разговора, — резко обрывает он меня. — И тебе стоило бы уже поспешить в свою комнату, пока не проснулись остальные домочадцы…
Теперь в наших взглядах нет и тени улыбки — вижу, что мужчина напротив схлопнулся, словно створки морской раковины. Нечего и пытаться хоть что-то из него вытянуть…
Так я и сделаю, — с кислым видом отзываюсь я, а потом топаю наконец в свою комнату.
От вида развороченной кровати на меня с новой силой накатывают воспоминания о вчерашнем вечере, и я с ожесточением пинаю прикроватный столик… Ощущаю в себе горячее желание крушить и ломать, которого прежде в себе никогда не наблюдала, и тут-то мой взгляд и падает на собственное отражение в зеркале… Медленно скидываю с плеч Алексово старое покрывало, обнажая кружевной подарок его же брата… Тут же срываюсь с места и бегу в ванную, где хватаю с полочки маленькие маникюрные ножнички, а потом с мстительным блеском в глазах начинаю крамсать дорогую вещицу без зазрения совести.
Наверное, если бы кто-то увидел со стороны, как голая девица, прикрытая одним одеялом, сидит на кровати и старательно портит красивую, кружевную одежку — вызвал бы, скорее всего, санитарный наряд из психиатрической клиники, но, к счастью, свидетелями моих безумных манипуляций с ножницами стали только салатово-фисташковые стены моей комнаты, которые, опять же к счастью, не имеют языка, чтобы поведать кому-либо о моем неадекватном поведении, а потому когда все было готово, и я ссыпала в розовый пакет сотни две мелких клочочков — на душе моей снова воцарились мир и покой, о которых в противном случае я могла бы только мечтать.
