Так ты звонишь, чтобы моим настроением поинтересоваться?
В том числе, — хмыкает он. — А вообще я жажду эпохальных подробностей, касающихся сегодняшнего вечера… Чем тебе так не угодил мой идеальный братец? Рассказывай.
Я вздыхаю и выкладываю ему все как на духу, парень посмеивается в трубку, а потом говорит:
Так, значит, ты теперь сможешь прийти посмотреть на моих бабочек?
Когда?
Завтра, например. Я весь день дома — сама знаешь.
Завтра не могу — еду навестить дедушку в Ансбах.
После секундной заминки Алекс снова интересуется:
А меня с собой возьмешь?
К дедушке? — уточняю я на всякий случай.
Ну да, к дедушке. — И добавляет жалостливо: — Ну, пожалуйста, Лотти-Каротти!
Я на секунду задумываюсь: почему бы и нет, взял же Алекс меня на свадебное торжество, но есть одно «но» ростом под метр восемьдесят…
А твой отец тебя отпустит? — осведомляюсь я с сомнением.
А разве вы сегодня обо всем не спелись, мои голубки?!
Алекс! — одергиваю я его строгим голосом. — Мы просто пили кофе, потому что я очень замерзла. Продолжишь в том же тоне — не видать тебе Ансбаха, как своих ушей.
Так ты все-таки готова взять меня с собой?
Да, если твой отец мне это позволит.
Слышу, как парень обиженно сопит, возможно, намеренно:
Мне шестнадцать и я могу сам решать, куда и с кем мне ехать. — Но все же добавляет: — У отца с Франческой завтра какие-то совместные планы, так что их весь день не будет дома… Так во сколько мне тебя ждать?
А во сколько они уедут? — задаю я встречный вопрос.
Алекс начинает посмеиваться в трубку:
Около девяти.
В таком случае жди меня в начале десятого.
На том мы с ним и порешили, и вот сижу я за рулем уже привычного мне «фольксвагена-Кэдди», а Алекс вещает мне по жизненный цикл Калиго Мемнон, бабочки с коричнево-желтыми крыльями, ареалом обитания которой являются страны Южной Америки.
Скажу честно, слушаю я его вполуха: все прокручиваю в голове события вчерашнего дня да гадаю, являюсь ли я все еще девушкой Юлиана или этот статус автоматически аннулируется после того, как девушка окатывает своего возлюбленного стаканчиком с пуншем… Ответа у меня нет да и не надо… пока. Я настолько поружена в свои мысли, что не сразу замечаю повисшую в салоне автомобиля тишину, а потом Алекс произносит:
Юлиан этой ночью дома не ночевал…
Я прикусываю внутреннюю сторону губы.
Мне все равно, — цежу я с насупленным видом, а потом все же добавляю: — Думаешь, эта виоланчелистка…
Всю ночь играла на его «инструменте»? — заканчивает парень со скабрезной улыбочкой.
Боже, ты такой гадкий! — кричу я, пихая парня рукой в бок. — Но даже если и так — мне все равно. Мы по сути были фейковой парой… Он меня никогда не любил.
А ты его?
Так я тебе и сказала! — снова повторяю я свой трюк с локтем, и мы оба заразительно хохочем.
Я паркуюсь в хорошо мне знакомом районе и помогаю Алексу выбраться из автомобиля — я уже почти профессионал в этом деле. Если не заладится с музыкой — буду водить такси для инвалидом… А что, тоже работа.
Надеюсь, ты предупредила деда о нашем визите? — говорит мне Алекс, вопрос которого выдает его внешне скрытое волнение.
Я сказала, что приеду с другом.
И он, конечно же, подумал, что я твой парень. Вот ведь будет сюрприз!
Но сюрприз ждет нас еще прежде, чем мы добираемся до дедушкиной квартиры и заключается он в том, что в нашем подъезде — да, вот такая я непредусмотрительная! — отсутствует лифт. Сколько раз сама сетовала на то, что деду приходится подниматься на третий этаж и это с его-то больными ногами, а тут так опростоволосилась.
Стоим мы, значит, перед нужным нам подъездом и чешем, что говорится, в затылках — как мне поднять парня-инвалида на третий этаж? Чувствую, как от разочарования и обиды на весь мир на глазах вскипают жгучие слезы…
Эй, парни! — выводит меня из ступора голос Алекса. — Не подсобите с подъемом — я заплачу.
Это он обращается к трем парням на балконе соседнего дома — те курят и кажется смотрят что-то на своих телефонах. Я знаю их: это Оле Штойдле и его друзья по училищу.
Сколько заплатишь? — заинтересованно спрашивают они.
Двадцатку, — отзывается Алекс с озорной улыбкой, — десять сейчас и десять после того, как спустите меня вниз.
Те переглядываются между собой, и Оле наконец отвечает за них всех:
Идет, парень. — И вот один из них уже тащит Алекса наверх, а другие несут следом его коляску. То, с какой легкостью Алекс находит решение проблемы, до сих пор не укладывается у меня в голове… Надо, наверное, тоже такому научиться. Только получится ли, вот в чем вопрос…
Вот, герр Шуманн, принимайте, что говорится, с рук на руки, — гогочут парни, вваливаясь в маленькую дедушкину прихожую. — Вы когда назад собираетесь? — спрашивает меня Оле.
Вечером, — я неопределенно пожимаю плечами.
Давай телефон, — велит он мне и вбивает в мой сотовый свой номер. — Позвонишь, когда понадобимся. — Потом подмигивает мне и выходит из квартиры.
Здравствуй, дедушка, — говорю я все еще немного обалдевшим голосом. — Вот мы и приехали.
Да уж я заметил, милая, — отвечает мне тот, и морщинки у его рта так и разбегаются во все стороны от вспугнувшей их улыбки.
Моему деду шестьдесят пять и выглядит он еще довольно крепким для своих лет, хотя и жалуется подчас на свои непослушные ноги. Но и это бывает крайне редко — дед не любит говорить о своих болячках (в душе ему все еще тринадцать и он гоняет мяч с соседскими мальчишками, так что матери приходится палкой загонять его домой!).
— Это Алекс, мой друг, о котором я тебе и говорила, — представляю я своего гостя. — А это мой дедушка, Йоханн Шуманн, будьте знакомы! — обращаюсь я уже к Алексу. — Рада, что смогла сегодня к тебе выбраться. Как ты тут? Не скучал, я надеюсь?
Дедушка с Алексом пожимают друг другу руки, а потом дед прижимает меня к себе:
Скучал-не скучал, это дело одно, — говорит он своим слегка хрипловатым голосом, — а рад ли видеть тебя дома — другое, внуча моя ненаглядная. Лучше чай поставь, потом и поговорим.
Я иду на кухню и включаю чайник. Дед напек к нашему приезду блинов, и я мысленно облизываюсь — с малиновым вареньем они просто сказочно вкусные.
Потом мы пьем чай и я рассказываю деду про увлечение Алекса бабочками и о том, как это необычайно волнительно находиться среди них в Алексовой «берлоге», когда они пархают над твоей головой. Тот только головой качает и подкладывает нам с парнем блинчики, подливая в блюдце малиновое варенье. Дед его сам варит по рецепту своей покойной матушки… Поверьте, ничего вкуснее я в жизни не ела.
А в шахматы ты играешь? — любопытствует дед у Алекса.
А то, — отзывается тот с энтузиазмом, — я чемпион мира по вертуальной игре в шахматы.
Таки сразу и чемпион? — посмеивается мой дед. — А вот мы сейчас это и проверим, — он встает из-за стола. — Пошли, юнец, покажешь мне, какой ты у нас чемпион! — И дед, заядлый шахматист, увлекает Алекса к своему шахматному столику, за которым они и проводят ближайшие часы… Я тем временем занимаюсь привычными домашними делами: вытираю пыль, мою полы и несу развешивать постиранное белье на дедушкин чердак — все то, в чем я поднаторела со своих двенадцати лет, когда погибли мои родители.
Этот малец действительно умеет играть! — торжественно сообщает мне дед, когда я возвращаюсь в квартиру. — Он трижды обыграл меня, Лотти, можешь ты себе такое представить?
Нет, не могу, дедушка.
Алекс немного смущенный, но и довольный одновременно пожимает своими плечами.
Признайтесь, вы мне поддавались, — поддевает он своего соперника, незаметно мне подмигивая.
Никогда! — возражает тот с горячностью. — Йоханн Шуманн никогда не поддается, заруби это на своем длинном носу, молодой человек.
Значит, повезло, — разводит Алекс руками.
Мне бы такое везение, — ворчит дед себе под нос, а потом обращается ко мне: — Ты просто обязана привезти его к нам хотя бы еще раз, Шарлотта, — я намерен отыграться.
