Килиан с утра высматривал вашего сына в интернете, — говорит она моему спутнику, нервно проводя ладонями по своим голубым джинсам, — переживал, что тот забыл о его дне рождения, а тут такой… сюрприз. Муж сейчас на работе, — добавляет она со смущенной полуулыбкой, — его смена закончится через пару часов…

Я тоже смущенно ей улыбаюсь — выходит уж как-то очень неловко.

Тогда, я думаю, к этому времени мы и вернемся, — произносит молчавший до этого Адриан подхватываясь с дивана, на который его ровно три минуты назад вежливо водворили. — У нас есть дела в Мюнхене, которые требуют нашего внимания… Вы будете не против, если мальчики в течение этого времени пообщаются между собой?

Эти слова несколько взбадривают перепуганную мать Алексова друга и она стремительно восклицает:

Нет, конечно же, я не имею ничего против, даже наоборот… Это такой подарок для Килиана, такой сюрприз… Уверена, он очень счастлив встрече с вашим сыном, герр Зельцер. Спасибо, что привезли Алекса к нам… Это очень мило с вашей стороны.

По мне, так милым мой спутник сейчас явно не выглядит, хотя в какой-то момент одаривает женщину такой лучезарной улыбкой, что у нее враз вылетают из головы всяческие слова.

Но вы ведь потом выпьете с нами чая с тортом? — лепечет она уже на пороге, когда мы направляемся к нашей машине. — Пожалуйста, мы будем вас ждать.

Я вежливо отвечаю ей, что мы непременно останемся почаевничать, только вот решим для начала наши дела… те самые, о которых я не имею ровным счетом никакого представления. Адриан Зельцер скорее всего их просто-напросто выдумал…

Вы были грубы с этой милой женщиной, — пеняю я мужчине, занявшему мое водительское место. — Могли бы быть чуточку повежливее…

А вы могли бы думать, прежде чем врываться в чужой дом без приглашения! — обрезает он довольно грубым тоном.

Мы оба обиженно замолкаем, и Хмурое лицо выруливает на запруженную автомобилями улицу. Согласна, мы свалились матери этого мальчика, словно снег на голову, но у того в конце концов день рождения, и гости, пусть даже нежданные, не такой уж великий сюрприз, от которого стоит впадать в беспросветную панику.

Мы снова перешли на «вы»? — интересуюсь вдруг я, следя за уверенными движениями Адриановых рук, управляющихся с рулем. — Значит расстанемся злейшими врагами? Печально.

Не надо ультрировать, — одергивает меня тот, сворачивая на парковку перед «Макдональдсом». — Лучше помолчите.

Лучше всего я молчу в одиночестве…

Представьте, что меня нет рядом, — вздыхает он безрадостно.

Это сложно, ведь вы здесь со мной и не замечать вас у меня не очень получается, — честно признаюсь я и тоже вздыхаю.

Мой спутник одаривает меня быстрым, нечитаемым взглядом, а потом глушит мотор.

Боже, никогда не встречал девушки страннее, чем вы!

Правда? — улыбаюсь я в ответ на этот сомнительный комплимент. — Вы не первый, кто мне об этом говорит. Наверное, все дело в кларнете, на котором я играю…

А вы играете на кларнете?

Да, а вы не знали?

Нет, меня некому было просветить на этот счет.

А Юлиан играет на саксофоне, — без всякой видимой связи произношу я. — У него очень хорошо получается… Вы гордитесь им?

Мой вынужденный собеседник открывает дверцу нашего голубого «фольксвагена» и выбирается наружу.

А вы влюблены в моего сына, не так ли? — отвечает он вопросом на вопрос, захлопывая распахнутую дверь. Я тоже выбираюсь из теплого салона и осторожно осведомляюсь:

А какого из сыновей вы имеете в виду?

Он смотрит на меня, как на дурочку.

А вы влюблены в Алекса? — снова повторяет он свой трюк с увиливанием от ответа с помощью очередного вопроса.

Нет! — выпуливаю я так стремительно, что даже самой становится чуточку стыдно за самое себя. — То есть да… но не так… то есть…

Что и следовало доказать, — безапелляционно подытоживает наш странный диалог Адриан Зельцер, направляясь в сторону «Макдональдса».

Но… — начинаю было я, но замолкаю так и не договорив.

Но вы хотя бы дружите с Алексом не только ради его брата, я надеюсь? — подхватывает мое заглохшее «но» мой коварный собеседник и пытливо вглядывается в мое лицо.

Я краснею, да, беру и самым предательским образом краснею. Будь он неладен, этот Адриан Зельцер со своими провокационными вопросами!

Я дружила с Алексом ради него самого… и совсем чуть-чуть, — я развожу пальцы на два миллиметра, — ради его старшего брата. Но теперь это кончено, я вам уже сказала об этом.

Мы оба стоим у входа и ни один из нас не решается открыть стеклянную дверь, отделяющую нас от других посетителей за маленькими столиками с фастфудом. Я молча смотрю в пол и вожу носком сапожка по едва запорошенной снегом дорожке у меня под ногами… Куда смотрит мой спутник я не имею ни малейшего представления.

Возможно, так будет лучше, — произносит наконец он и впускает нас в ярко освященный зал. — Вы голодны? — совершенно другим голосом осведомляется он у меня. — Лично мне нужна порция кофеина — вы, то есть ты, Шарлотта… ты постоянно выводишь меня из себя.

Я вскидываю на него удивленный взгляд — с чего бы это ему так резко меняться? Ничего не понимаю.

Это выходит не нарочно, — кошусь я на него с полуулыбкой — как бы там ни было, мне нравится, когда Адриан Зельцер не злится на меня. — Может быть, у вас просто аллергия на меня?

И в чем же она по-твоему выражается?

В постоянно хмурых бровях? Хотя мне больше нравится, когда вы улыбаетесь.

Он смотрит на меня и качает головой, словно не верит, что такие дурочки, как я, вообще существуют на белом свете. И улыбка у него такая неожиданно теплая, что я враз вспоминаю и таблетку «аспирина» на прикроватном столике и стопку полотенец в ванной — тянусь и целую его в колючую щеку.

Он смущенно потирает место моего поцелуя и кажется почти человеком, а не вечно недовольным мной роботом с холодными глазами.

И за что же мне такая честь? — приподнимает он свои брови.

За вчерашнюю заботу обо мне, — пожимаю я своими плечами, испытывая жгучий порыв поцеловать его и в другую щеку. Так, ради равновесия! Но сдерживаюсь.

Мне определенно нужен кофе, — насмешливо тянет он, направляясь наконец к стойке заказов. — Выносить тебя без кофеина задача не из легких!

Думаете, вас легко выносить? Да Франческе медаль надо дать за мужество.

Так, может, ты ей ее и вручишь?

Может быть… если останусь в живых, — добавляю я безрадостно, снова припомнив зеленое платье, погребенное под ворохом одеял.

Адриан Зельцер все еще тихо посмеивается, когда мы наконец делаем наши заказы и выходим на улицу.

Здесь недалеко наш с Акселем итальянский бутик, наше второе по счету детище, — произносит мой собеседник, с которым мы глотаем кофе из картонных стаканчиков на вынос. — Ты, должно быть, слышала, чем мы занимаемся… У Алекса язык без костей.

А это было тайной, которую он не имел права мне раскрывать? — интересуюсь я с беззлобным сарказмом. И Адриан отчего-то давится своим кофе…

Боже, нет, конечно, — отвечает он только, — просто мне кажется, он слишком откровенен с тобой. Уверен, ты знаешь даже о том, о чем тебе вовсе не стоило бы знать…

Вы имеете в виду мать Алекса? — не могу удержаться я от вопроса, тем более тот давно разжигает мое любопытство.

Мой спутник делает большой глоток из своего стаканчика с кофе и только потом произносит:

И как много он тебе рассказал?

Все, но почти без подробностей, — пожимаю я своими плечами. — Вас это смущает? Если да, то напрасно: история очень романтичная, почти как в кино… Учительница и ее юный ученик, что может быть занимательнее?!

Занимательнее, — хмыкает мужчина, и взгляд его делается почти грустным. — Поверь, в нашей истории было мало чего занимательного… Я до мих пор до конца не уверен, нравится ли мне вспоминать то время. Было несладко…

Я жадно вслушиваюсь в его слова и понимаю, что во мне борятся два противоречивых желания: одно заключается в страстной потребности узнать, как можно больше подробностей той давней истории, а другое заключается в нежелании видеть своего собеседника таким задумчивым и погрустневшим… И второе, как я вдруг понимаю, берет верх над первым: