Увы, утро не было свежим или бодрым. Это понимала и медсестра, поэтому подошла к окну и слегка отворила его. Сквозь узкую щель засвистел лёгкий ветерок, дувший с канала. Он быстро привнес в атмосферу комнаты освежающую нотку Финского залива. Сквозняк прошелся по комнате ледяным порывом и разбудил Александра.

– А? Что? Куда? Где я? Почему? Отчего? Что за… хрень?! Твою мать! – Поток междометий и вопросов без ответов резко заполонил небольшой кабинет с безвольным телом новоиспечённого министра юстиции. Задремавшая было сестра милосердия резко очнулась от липкого сна и слегка раздраженно посмотрела на человека, чей сон чутко сторожила на протяжении всей ночи.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально я себя чувствую, точнее, хреново, – Ответил ей Керенский.

– Простите?

– Нехорошо я себя чувствую, – Поняв, что выбивается из образа, пояснил Керенский.

– Скоро всё пройдёт, – Успокоила его медсестра, – Вы уже можете встать?

– Попробую! – Он осторожно приподнял забинтованную голову с подушки, – Могу!

– Вот и хорошо, я сейчас же сообщу об этом, и вас отвезут домой.

– Домой, это куда?

– Ну, я не знаю, – Растерянно пролепетала сестра. – Туда, где вы живёте.

– А где я живу? – Продолжал допрос молодой человек, чувствуя нарастающее раздражение.

– Вы забыли? – Участливо спросила она.

– Да, – Ответил он, досадливо морщась. – Память совсем отшибло, но я разберусь. У вас есть зеркало? Хочу посмотреть на себя.

Сестра сделала неуверенное движение, но потом извлекла из недр своего платья небольшое зеркальце и протянула Керенскому. Тот жадно выхватил его из рук и поднес к лицу. В зеркальной глади он смог рассмотреть знакомые черты, но, к сожалению, не свои. Это было лицо главы Временного правительства Керенского, неоднократно виденное им на фотографиях, а не его собственная внешность. В полном отчаянии Александр откинул от себя зеркальце.

Зеркало упало в подол медсестры и едва не выскочило оттуда на пол, благо женщина успела проворно подхватить свою вещь рукой. Отбросив зеркало, Алекс Кей откинулся на подушку и крепко зажмурил глаза, чтобы сквозь веки не пробилась предательская влага.

Всё, чем он жил и к чему стремился, одним мигом полетело в тартарары. Александр был на пути к успеху, общался с сильными мира сего. Предвкушал дальнейшие перспективы своего служебного роста и уровень комфорта, которым мог бы обладать. Дорогая квартира в центре Москвы, лучшие девушки эскорта, престижный автомобиль, знакомства с известными и влиятельными людьми, планы на будущее – всё это обратилось в прах.

Кто он сейчас? Министр юстиции, который впоследствии стал главой Временного правительства да бежал из страны? Король без королевства? Диктатор без страны? Вождь революции? Кто он? Ктооооо?

Бурные эмоции захлестнули с головой. Хотелось кричать, выть, ударить кого-нибудь, наконец. А то и вовсе наброситься и искусать сидящую рядом с ним испуганную медсестру.

Но, неожиданно, перечисление всех должностей Керенского странным образом успокоило его, а потом осознание властных возможностей поневоле захватило мысли амбициозного молодого человека. Он ведь министр, и далеко не самого последнего ведомства! Не извозчик, не секретарь посольства, не крестьянин и не моряк! Министр! А впереди его ждёт пост главы Временного правительства. У кого еще были такие возможности? Кто мог похвастать таким карьерным ростом? Александр и не слышал никогда ни о чём подобном!

Да, Временное правительство недолго просуществовало, это факт. Но ведь оно все еще оставалось полноценным правительством страны, целой империи! И только бездарность, слабоволие, трусость, метания бывшего владельца этого тела помешали ему удержать в руках власть.

А у неожиданного вселенца, наоборот, сейчас есть шанс. Пусть небольшой, но вполне реальный. И теперь от него будет зависеть не только собственная судьба и благосостояние парочки подчиненных. Нет, сейчас он, возможно, держит в руках будущее страны, в которой он родился и вырос. «Рашка» – так презрительно называли её многие его знакомые. Но Алексу почему-то не нравилось это название, он считал подобное моветоном, уважал свою землю хотя бы за то, что на ней родился.

Глядя на князя Шварценберга, он понимал, что для того Чехия не ассоциировалась ни с чем плохим. Он принимал участие в судьбе своей страны и пытался её сделать лучше. И уж его дети никогда не позволили бы себе таких высказываний. В конце концов, кому не нравится Родина, тот всегда может уехать, но обливать её помоями из-за границы – это унижать, прежде всего, себя самого.

Впрочем, сейчас извилистая кривая вывела его на новый, неведомый путь к вершине власти. И Александр твердо решил, что пройдёт этот путь несмотря ни на что. Он не такой, как тот, другой Керенский. Он будет биться насмерть. Нет, не ради своих соотечественников, не ради неизвестного ему государства, под названием СССР, и не ради всеобщего счастья. Он будет биться за себя! За свою власть, за своё будущее, а там, посмотрим, куда кривая вывезет. Посмотрим!

Постепенно, не сразу, но он заставит считаться с собой и тех, кто сейчас представляет собой будущих «белых», и тех, кто станет «красными», и тех, кто станет «зелёными»… Да хоть «бурыми» или «крапчатыми»! Все эти анархисты, махновцы, меньшевики, большевики, эсеры, монархисты и республиканцы, обычные бандиты, шпионы, провокаторы, а также националисты всех мастей и всех пределов почувствуют на своем горле его власть. ЕГО власть! За это стоило побороться. Вооружённый знаниями двадцать первого века, пониманием исторической перспективы, владея подвешенным языком и огромным опытом управления и переговоров, он сможет побороться, черт возьми!

В изнеможении от переполнявших его мыслей и чувств, Керенский откинулся на подушку. Он не обратил никакого внимания на сестру милосердия, смотревшую на него удивлённо-испуганным взглядом.

«Но смогу ли я? И как же быть с интересами англичан и французов? А ещё есть и немцы, и американцы со своими шкурными интересами. Межвоенное время – настоящий клубок со змеями!»

Керенский не был сильным любителем истории, но уж всей этой европейской братии навидался сполна и на работе. Эти холодные, словно приклеенные к лицу, улыбки и жёсткие равнодушные взгляды европейских коллег говорили сами за себя. Они уже давно считали себя хозяевами страны, в которой он родился и вырос, но не афишировали это. Они действовали опосредованно, но, правильно говорят, что «мягко стелет, да жестко спать».

Иностранцам принадлежали многие компании или контрольные пакеты государствообразующих предприятий. А там, где формально не принимали участие европейцы, были люди, которым позволили стать «Великими» коммерсантами в эпоху приватизации.

У этих товарищей все деньги лежали в европейских банках, у них были виллы, дома, огромные участки в Италии, Испании или на каких-нибудь уютных тропических островах. Дети учились в закрытых интернатах Великобритании, делали бизнес в европейских странах, а то и просто гоняли на иномарках, периодически давя под колесами русских ванек.

Высшие чины Родины Александра играли в интересную игру – независимость России. Они пыжились и отстаивали свою мнимую компетентность. На деле же всё было гораздо сложнее и гораздо проще. Никто из них и никогда по собственной воле не готов был отказаться от комфорта и денег, и лишиться всего ради интересов какой-то там Родины. Времена Фиделя Кастро давно прошли, и теперь миром окончательно правил холодный расчёт и здравый рассудок.

Алекс Кей что-то изменить был не в силах и потому подстраивался под новую конъюнктуру как мог. Так легче жить. А тех, кто не смог, давно выкинули из мира больших денег, и они влачили жалкое существование, трудясь обыкновенными бухгалтерами или менеджерами. Александр дураком себя не считал и прекрасно видел, что происходит вокруг, а также какими способами достигается.

Сейчас у него было послезнание. И это тот козырь, который ляжет на стол в самом начале игры. Ляжет и будет там лежать до тех пор, пока не окажется бит, или пока не появятся совсем другие карты. И он готов был играть любой колодой, хоть старой, хоть рваной, хоть неоднократно битой. Блефовать, идти ва-банк, подстраиваться и принуждать, обманывать и подставлять, шантажировать и вымогать. Разрабатывать разные комбинации всего вышеперечисленного, в общем, жить той жизнью, которой он до этого и жил.