И я не справилась.

Его отец в ярости.

Но смотрит он не на меня.

— Не могу поверить, ты посмел так оскорбить меня. — Иноуэ-сама напрягается, но не отводит взгляда. — Я дал тебе всё! Образование. Материальные ценности. Кодекс, которому нужно следовать. И чем ты мне отплатил? Этой, — заключает он, указывая на меня.

— Отец…

Пожилой мужчина поднимает руку, приказывая ему замолчать.

И он слушается.

Иноуэ-сама склоняет голову и молчит.

«Возможно ли такое?»

Я видела, как он угрожал, как угрожали ему, как убивал, заманивал в ловушку и даже как торговался, но никогда — ни в одном случае — я не видела, чтобы он позволял кому-то разговаривать с ним подобным образом. За те пять лет, что мы провели вдали от Сиэтла, он был не просто свирепым и жестоким мужчиной, а настоящим богом. Когда Иноуэ-сама сказал мне, что мы возвращаемся и я должна готовиться к худшему, я подумала, что он преувеличивает.

Теперь я знаю, что это не так.

Его отец вздёргивает подбородок и продолжает.

— Я не позволю тебе проявлять неуважение ко мне. В этой комнате я не твой отец, а твой Оябун.

Иноуэ-сама выпрямляет спину и поджимает губы.

— Да, Оябун.

— Что касается тебя, то ты в этой семье Вакагашира. — Он делает паузу, возможно, чтобы перевести дыхание, а возможно, чтобы убедиться, что Иноуэ-сама внимательно слушает то, что собирается сказать. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

(Прим пер: Вакагашира — «человек номер два» в структуре власти якудза).

Иноуэ-сама предупреждал меня, чтобы я не поднимала головы и ни в коем случае не смотрела на его отца, и всё же наши взгляды столкнулись. Всего на долю секунды.

Но этого достаточно.

Мужчина, с кем я прожила последние семь лет своей жизни, — тот самый, кто сделал её для меня невозможной, — встаёт. Он берёт меня за руку и ведёт к девушке, которая подавала нам чай. Всё это время она стояла у двери, устремив взгляд в пол и пряча руки под длинными рукавами кимоно.

— Уведи её, — приказывает ей. — Сейчас же!

Вместо того чтобы повиноваться, девушка поворачивается к Оябуну. И двигается только после его кивка. Она выводит меня в комнату, где ждёт один из тех, кому Иноуэ-сама поручил присматривать за мной. Голоса отца и сына сталкиваются друг с другом, становясь всё громче.

И более жестокими.

Они говорят обо мне. Его отец уверен, что я использовала свои чары, чтобы соблазнить Иноуэ-сама и присвоить его богатство. Это не может быть дальше от истины. Я ненавижу деньги Иноуэ-сама почти так же сильно, как и его, потому что знаю откуда они берутся.

Я не хочу их слушать и убегаю.

Выхожу в сад и иду к вишнёвым деревьям. Мне нужно избавиться от гнева и вернуть ясность ума. В Сиэтл я отправилась с надеждой. Я знала, что отец Иноуэ-сама будет против наших отношений. Мечтала, что он прикажет своему сыну отпустить нас с Брайаном и взять в жёны другую женщину, более близкую к их культуре. После этой встречи я поняла, что меня скорее убьют до утра, чем отпустят.

Бросаю обеспокоенный взгляд на мужчину, что следует за мной. Не имеет значения, нанял ли его Иноуэ-сама. Он наёмник. Если кто-то заплатит ему больше, он без колебаний перережет мне горло. Я не могу ему доверять, поэтому ускоряю шаг, углубляясь в деревья. Я не останавливаюсь, пока не появляется уверенность, что оторвалась от него.

И тогда я слышу.

Нечеловеческий крик и следующий за этим ужасный шум.

А потом… ничего.

Я испуганно оглядываюсь по сторонам. Это доносилось не из поместья, а с противоположной стороны. Я иду дальше в вишнёвые деревья. Их аромат становится всё более насыщенным, но в воздухе витает и другой запах. Кислый. Железа.

Земля хрустит под ногами.

По моей спине стекает капля пота.

Недалеко стоит он. Передо мной.

Высокий, стройный. Тёмные волосы убраны назад, между губами зажата сигарета. Мою кожу покалывает. Аура тьмы и опасности, сопровождающая его, почти осязаема. Мужчина пугает, и не только потому, что его одежда и руки испачканы кровью, но и потому, что я знаю: он действительно может причинить мне боль.

Бòльшую, чем когда-либо причинял мне Иноуэ-сама.

«Остановись».

Сердце ускоряет ритм.

«Стой».

Я задерживаю дыхание.

«Стой».

Случайно наступаю на ветку, и его глаза устремляются к моим. От неожиданности я замираю. Он не мог меня видеть, но сердце всё равно подпрыгивает к горлу. На мгновение я замираю, раздумывая, бежать мне или идти вперёд. Этого достаточно, чтобы мужчина, который следовал за мной, нашёл меня, схватил за руку и увёл за собой.

Прочь оттуда.

Подальше от него.

Глава 7

Джун

Сиэтл, настоящее время.

С моих губ соскальзывает дым.

Я делаю ещё одну затяжку, пока смотрю на Глорию. Она спит в своей постели — тело сковано, а в подушку вцепилась так, будто от присутствия этого предмета зависит её жизнь. Дёргает пальцами. Кривит губы, бормоча что-то непонятное.

Она повторяет это снова. Громче.

— Прекрати…

Глория не просто спит: она борется. Она делает это постоянно: ночью и днём. Бодрствуя и засыпая. В этом она похожа на меня. Мои сны тоже не бывают спокойными. Иногда в них преследуют призраки убитых мною людей, иногда — принятые мною неверные решения.

Вернуть Глорию было самым худшим, а у неё — попытка снова манипулировать мной.

«Возможно, я никогда не умела лгать… Может, я никогда не лгала тебе.»

Я втягиваю очередную порцию никотина, прогоняя гнев.

Неужели она подумала, что я ей поверю?

Глория вздрагивает и зовёт меня по имени.

— Джун…

В раздражении едва касаюсь члена. Находиться в комнате, пропитанной её запахом, который дразнит чувства, не приносит мне никакой пользы. Только навевает воспоминания о ночах, проведённых за разговорами, размышлениями, траханьем.

Внезапная мысль ударяет меня по животу.

«Я не должен был её отпускать».

И я говорю не только о трёхлетней давности, но и о сегодняшней ночи.

Я совершил ошибку: когда Глория упала в обморок, я накинул на неё свой пиджак и отнёс обратно в машину. Мне следовало настаивать. Вынудить её назвать имя мужчины, напавшего на меня в переулке.

Она клялась, что не знает.

И я решил ей поверить.

— Прошу тебя…

Глория потягивается всем телом, а затем со вздохом расслабляется. Из-под простыней появляется нога. Я ласкаю её взглядом: от тонкой лодыжки до колена, потом выше и выше, пока не вижу, как она исчезает в путанице одеял.

Снова подношу сигарету к губам. Я крепко сжимаю её, выдавая напряжение, проходящее через моё тело. Я помню всё, что связано с этой женщиной: запах её кожи, как начинают блестеть её глаза, когда смотрю на неё, то, как на пике наслаждения у неё ломается голос…

Она не должна быть такой.

И не должна быть здесь.

Глория снова переворачивается в постели. Она всхлипывает, будто ей больно… Одеяла скатываются вокруг бёдер. Она отбрасывает их, открывая мне полный вид на своё прекрасное тело.

В тех редких случаях, когда спала рядом со мной, Глория делала это обнажённой. Но сейчас на ней чёрный кружевной комплект, который подчёркивает изгибы, как язык любовника. Она выгибает спину и вздыхает, а мне приходится напрягать всю свою силу воли, чтобы отвлечься от этих мыслей.

Я вспоминаю сон, что разбудил меня этой ночью, и беспокойство, которое он оставил во мне. Запах дождя проникает в мои ноздри, смешиваясь с запахом дыма.

— Джун…

В её голосе что-то изменилось, словно нотки паники. Я вижу, как она шевелится. Глория садится на кровать.

Она проснулась.

Я встаю со вздохом. Неспешным шагом приближаюсь к ней. Её глаза внимательно изучают меня. Я чувствую, как они исследуют обнажённый торс, задерживаются на спортивных брюках, а затем снова устремляются вверх, лаская татуировки на моих руках.