Мы с Исаевым под влиянием как собственных исторических штудий, так и работ Михаила Бакунина и Георгия Плеханова (а также разговоров с плехановцем Николаем Кузнецовым) пришли к выводу, что большевики были обречены на перерождение, что причина сталинской «контрреволюции» крылась в фундаментальных особенностях марксистско-ленинской теории.
В марте 1986 года, когда начались публикации о жертвах сталинизма – большевиках-ленинцах, каждый из которых верно служил Сталину до последнего вздоха, Исаев спросил: «Послушайте, а кто эти революционеры, против которых совершался переворот в 1934—1938 годах?» Ни Сергей Киров, ни прочие деятели сталинского политбюро под это определение не подходили. Николай Бухарин и тем более Лев Троцкий, которого участники кружка уже тогда считали предтечей Сталина, на эту роль также не годились. Дата «переворота» со всей очевидностью переносилась к началу 20-х. Но здесь нам пришлось остановиться перед монументом Ленина, работа которого «Государство и революция» во многом питала наши идеи. Пути Господни неисповедимы. Незадолго до разочарования в ленинской гвардии был совершен первый подкоп под фигуру, более фундаментальную, чем сам Ленин. Занимаясь историей I Интернационала, Андрей Исаев обнаружил, какими беспринципными методами Карл Маркс вел борьбу против Михаила Бакунина. Все это настолько напоминало сталинизм, что сработал привычный стереотип – здесь пахнет бюрократией. К февралю 1986 года марксова модель социализма была «разоблачена» как совершенно бюрократическая. Далее рука потянулась к философским и экономическим глубинам марксова учения. Если проработка марксистской философии привела меня к выводам, сильно расходящимся с философской концепцией классиков, то Андрей напал на золотую жилу ранних произведений Маркса и принялся разрабатывать теорию отчуждения. Это спасло престиж: основателя «научного социализма» в наших глазах хотя бы как большого ученого вплоть до весны 1987 года, когда удалось с карандашом в руках прочитать «Капитал».
Авторитет Ленина в глазах членов кружка был окончательно разрушен после прочтения переданного В. Прибыловским «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына весной 1987 года. К этому времени мы уже не были и марксистами. Я принялся писать философскую работу «Ф. Энгельс и конец марксистской классической философии», которую потом зачитывал в пропагандистских целях участникам полуподпольных кружков. Я изобличал Энгельса в отступлении от философского монизма и историософских натяжках, по ходу формулируя собственные представления об основном вопросе философии, соотношении материи и психики, месте сознания в истории, отчуждении и других вопросах.
Таким образом, участники группы быстро прошли путь иллюзий, который официальная публицистика преодолевала в 1988—1991 годы. В то же время теоретики с истфака «отставали» от большинства диссидентской интеллигенции, поскольку продолжали оставаться социалистами. Впрочем, мы увидим, что либерально-западническая позиция также была проанализирована «общинниками» и отвергнута. Печальный опыт западнических реформ начала 90-х годов показывает, что отрицание либерального пути было небезосновательным.
В декабре 1985 года началась выработка модели «общинного социализма». В основе концепции лежала идея самоуправления. Оба «отца-основателя» пришли к выводу, что права трудящихся не должны опосредоваться ни бюрократией, ни буржуазией. Поскольку производство осуществляется коллективно, то и распоряжаться предприятиями должны коллективы (общины) трудящихся. Низовой ячейкой территориальной самоорганизации должна была стать община жителей начиная с собрания жителей дома. Эта идея вытекала из нескольких источников. Большое влияние на нас оказали «Ранние экономико-философские рукописи» Карла Маркса. Критика «отчуждения» была развита Исаевым при моем участии в концепцию преодоления отчуждения в самоуправляющемся коллективе. В 1987 году мы обнаружили, что эти идеи разрабатывались во множестве полуподпольных теоретических кружков. Мы были типичным явлением времени, и затем узнавали «братьев по разуму» по одному слову, своего рода паролю левых социалистов – «отчуждение».
Направление теоретических изысканий студентов истфака во многом зависело от учебной программы.
К каким бы занятиям они ни готовились, в центре внимания были возможности самоуправления и преодоления бюрократизма (позднее – и этатизма). В центре внимания оставались не только история, но и педагогика. Студентам повезло с преподавателем педагогики Н. М. Магомедовым, который устраивал экскурсии в различные экспериментальные школы и обсуждал на семинарах социальные темы.
Вспоминает А. Исаев: «Еще Николай Михайлович (Магомедов – А. Ш.) любил ставить острые задачи. Он нас послал изучать религиозных детей. Я тогда попал в молитвенный дом к баптистам и сделал на этот счет несколько сообщений, – вспоминает Андрей Исаев об осени 1985 года. – А потом мы ходили в „интересную“ школу на Бронной. Там были бассейны, столы с подогревом, УПК в Государственном радиокомитете и КБ. Мы напоролись на то, что большая часть детей была из привилегированных семей. Предложили Д. Олейникову сделать доклад об элитарной школе и использовали его обсуждение для постановки вопроса о неравенстве в нашем „социалистическом“ обществе».
Исаев написал реферат о самоуправлении школьников, который (как и реферат Олейникова) занял призовые места на студенческих олимпиадах 1986 года. Он доказывал, что школьников необходимо приучать к самоуправлению с детства. Эта идея соответствовала духу времени и могла помочь выйти в народ под благовидным предлогом педагогической работы. Весной 1986 года преподавательница школы № 734 обратилась к А. Исаеву (когда-то он учился в этой школе и жил по соседству) с предложением создать дискуссионный клуб «К человеку». Идея дискуссионного клуба как формы агитации уже обсуждалась «заговорщиками», и они приняли предложение. Работа клуба началась осенью. Весной Исаев читал в школе свой пропагандистский рассказ «Исповедь общественного насекомого», сравнивавший бюрократический социализм с муравейником, доклад о Сергее Нечаеве с намеками на коммунистов XX века.
Занимаясь педагогическими изысканиями, я подошел к проблеме самоуправления с другой стороны, нежели Исаев. Культурные стереотипы нынешнего авторитарного общества передаются по наследству от поколения к поколению. Я пришел к выводу о необходимости создания воспитательных коллективов, основанных на передовых достижениях педагогики. В реферате, посвященном этой теме, я писал, что «общественные учреждения должны интегрировать семью в союзе с коммуной путем здорового свободного соревнования».
Педагогическая община (коммуна) должна была стать авангардом социально-культурной трансформации общества. По мнению юных педагогов, социальные изменения должны были идти рука об руку с формированием нового сознания, культурной адекватности нового поколения новым отношениям. Как показали последующие события, этот элемент нашей идеологии оказался вторичным, и «общинники» были готовы бросить свою теорию в массы до того, как сформирован культурный слой, способный адекватно воспринять эти идеи. Педагогические эксперименты воспринимались нами как вспомогательное направление, поскольку социальная система была враждебна неказарменной педагогике и неизбежно разрушила бы ее очаги. Социально-политическая революция должна была расчистить место и для педагогических инициатив. (По окончании революционных событий конца 80-х – начала 90-х я вернулся к идеям педагогического поселения как анклава будущего социального устройства, участвуя в работе общины «Китеж».)
Пока теоретики вели поиск модели общества, которая могла бы обеспечить демократические и справедливые отношения в масштабах целой страны, а не одного «детского дома». Это должно было быть общество (социум), в котором будет отсутствовать господствующая олигархическая группировка, общество, контролируемое не олигархией (феодальной, буржуазной или бюрократической), а объединениями (сообществами, социумами) тружеников. То есть социализм.
