Николай выдохнул про себя: — Слава богу!

А вслух сказал:

— Ты знаешь, Софья, я рад, давай разорвём помолвку. Сейчас пока его задержали мы можем это сделать без лишних объяснений, но скорее всего уже завтра его отпустят, поэтому, если ты уверена, то я бы сделал это сегодня

— Я уверена, Николя, я не смогу полюбить человека, который способен обидеть женщину, которую когда-то любил, — Софья помолчала и добавила— мне казалось, что это он был жертвой интриганки, но …, брат, мне понравилась Ирэн, она… она…. Ты знаешь, я хочу быть как она, — заявила юная княжна.

И Николай Обухов чуть не выругался, подумав, что возможно Балашов ещё был не самым страшным.

Он строго произнёс:

— Соня, это не та женщина, с которой тебе стоит общаться

Он посмотрел на сестру и, увидев упрямый взгляд, который возникал у Сони всегда, когда она что-то для себя решала, понял, что ни один аргумент, произнесённый им сейчас, не поможет изменить то мнение, которое сестра приняла для себя единственно верным.

Князь Обухов досадовал на баронессу Виленскую и сам не понимал почему. Сперва он увидел хрупкую девушку, которая нуждалась в помощи. Он не сомневался, что даже, если бы он знал, кто это, то он бы всё равно помог. Но отчего она не сказала, что её фамилия Виленская, почему скрыла. Это было неприятно.

Но, чёрт возьми, она не выглядела ТОЙ Ирэн Виленской, про которую вот уже много времени ходили разные слухи.

Наоборот, сдержанность в эмоциях, осанка, элегантность, не яркие, но и не скучные тона в одежде, необходимый минимум украшений, осанка. Да, есть некая эксцентричность, весьма привлекательная, надо сказать

Но отчего-то он был уверен, что это…

—Николя, Николя, ты меня слышишь? — голос сестры звучал нетерпеливо. Оказалось, что она уже несколько раз повторила его имя, а он так глубоко задумался, что не услышал.

— Да, Соня, прости, задумался, — мягко произнёс Николай.

— Николя, я бы хотела ближе познакомиться с Ирэн… Лопатиной, — Софья намеренно использовала то имя, которым Ирэн изначально представилась.

— Соня, нет, тебе с ней точно встречаться нельзя, — Николай и сам не понимал почему ему не хотелось, чтобы Соня общалась с этой … красивой и независимой баронессой.

На самом деле желание князя оградить сестру от общения с Ирэн было продиктовано прежде всего тем, что он сам пока не определился как к ней относиться. С одной стороны, репутации у баронессы Виленской почти не было, а с другой, он заметил и то, как смотрел на неё барон и граф Забела.

Хотя Забела и нарушил все мыслимые пределы этикета, радость его была неподдельной, но скорее дружеской, чем любовной. А вот барон держался не как муж, а скорее как мужчина, который хочет им быть.

Загадка, однако…

Но пока Николай не разобрался, нечего Соне встречаться с баронессой.

Но Николай, как и всегда, недооценил характер сестры. Ведь знал же, что если Софья Обухова что-то решила, то ничто её не остановит, но понадеялся на благоразумие.

По приезде домой, сразу послал за семейным законником. Надо было разорвать помолвку, пока Ставровский снова не вытащил своего племянника.

— Но всё же как хорошо, что Соня сама всё увидела и сама отказалась, — ещё раз пришла мысль молодому князю.

Конечно, как часто семнадцатилетние не верят любящим их людям, а предпочитают «набивать свои шишки», иногда очень болезненные.

***

Дождавшись, когда подъедут люди из особняка с запасными товарами, вместо испорченных, Ирэн с сыном и отцом, в сопровождении отряда охраны, графа Забела и барона Виленского, тоже выехали с выставки.

В особняке Ирэн ждал сюрприз. Приехал доктор Путеев, который высох ещё больше, а Ирина поняла, что за всеми этими хлопотами забыла рассказать ему о письме Анны. Сначала она решала каким образом донести до Николая, что «путь открыт», но так, чтобы соблюсти просьбу Анны, которая переживала, что любовь Путеева на расстоянии сошла на нет, потом закрутилась с мылом и со сборами, и так и не поговорила, а писать о таких вещах в записках не хотелось.

И сейчас, глядя на Николая Ворсовича, жалела, что не нашла времени. Выглядел Путеев словно месяц ничего не ел и не спал. Круги под глазами, на лице только его замечательный нос и остался.

Прасковья Валуевна спала, к ней Ирина побежала первым делом, чтобы узнать, как она себя чувствует. Но ей позволили только взглянуть на лежащую в кровати госпожу Гайко и пообещали сразу послать за Ирэн, как только та проснётся.

Ирина очень устала и ей очень хотелось побыть с семьёй, а барон Виленский пока в семью не входил. И дело даже не в официальном статусе, а в тех ощущениях, что дарила семья: тепло, спокойствие. С семьёй было комфортно находится вместе, не надо было ничего из себя изображать.

Ирина пока барона толком и не узнала. Но приглашать на ужин Забела и не приглашать барона было бы странно, поэтому Ирэн предложила остаться на ужин обоим, в надежде, что оба и откажутся. Но, похоже ни один из них не собирался отступать и оставлять её одну. Вдруг «соперник» передумает и вернётся, даже если сначала откажется.

В общем ужин получился шумным. Путеев рассказывал про то, как идёт оснащение больниц и полевых госпиталей шприцами и сетовал, что стеклодувная мастерская, которую запустила Ирэн, еле справляется, и что надо бы расширяться.

Завтра на выставке Путеев договорился встретиться с бароном Виллье на стенде у Ирэн.

Ирэн стало весело, и она рассказала историю со своим стендом и часовней. И то, что теперь у неё два стенда.

Граф Забела, выслушав историю с мануфактур-коллегией так сжал зубы, что у него обозначились желваки на лице, и, переглянувшись с бароном Виленским, едва заметно кивнул.

Что означал этот молчаливый диалог Ирина так и не поняла. Но решила не спрашивать на какую тему они глаза щурят и головой кивают.

Вдруг дверь открылась, и слуга доложил, что Ирэн Леонидовну спрашивает какой-то офицер.

— Зови, — сказал Леонид Александрович, за что Ирина была ему очень благодарна.

Через минуту в столовую в сопровождении слуги вошёл человек, по виду которого можно было сказать, что ехал он «три дня и три ночи». Высокий, с русыми волосами, убранными в хвост, широкоплечий, несмотря на заметную усталость он вошёл ровно, держа спину прямо, хотя Ирине казалось, что чуть толкни его и он рухнет, чтобы сразу заснуть.

— Вадим, — встал из-за стола барон Виленский, — какими судьбами?

Мужчина вздрогнул, как будто он спал, а слова барона его разбудили.

— Серж? — удивлённо спросил офицер и пошатнулся. Виленский подхватил его и усадил на стул, поднесённый слугой.

— Поручик Головин, — представился мужчина, попытавшись встать, но барон не позволил, — я должен передать письмо, срочное, Ирэн Лопатиной, — немного «зажёвывая» некоторые звуки, как будто в горле у его пересохло, проговорил офицер.

Ирина встала и вышла из-за стола.

— Я Ирэн Лопатина, — сказала она, глядя на мужчину, и, замечая, как Виленский недовольно морщится.

Офицер всё-таки встал и, вытащив из-за пазухи немного смятый конверт, передал Ирине.

На конверте рукой Якоба Морозова было написано:

«Ирэн Лопатиной, лично в руки, срочно»

В полной тишине такой, что Ирине показалось даже дети перестали жевать, Ирина раскрыла письмо, начала читать про себя. Читала и с каждой строчкой понимала, что это крик о помощи человека, который не видел другой возможности передать информацию и быть уверенным, что она дойдёт по назначению.

Ирина посмотрела на детей и обратилась к братьям и сыну:

— Мальчики, можно вас попросить проводить Глашу с Танюшей и подождать меня наверху в гостиной.

Дети не стали спорить, что было не совсем обычно. Только Саша подошёл к Ирэн и обнял, вслед за ним от Глаши вырвалась Танюша и тоже подбежала к маме с обнимашками.

Когда дети ушли, остались только Леонид Александрович, граф Забела, барон Виленский и доктор Путеев.

Офицер продолжал сидеть на стуле, держа спину прямо и…спать.