Надя снова видела тот сон, который, как груз плотной влажной земли над гробом, давил на нее безысходно и неотвратимо, искореняя любую легкую мимолетную мысль, возвращающую в мир живых. Само настоящее и ткань мироздания, казалось, были пропитаны запахами гниения и скорби, когда она просыпалась и пыталась выкорчевать то горе, что несли ей эти видения.

… Ее четырехлетняя дочь играла на берегу, был серый и пасмурный конец октября, время увядания, когда бесконечная морось превращалась в туман, сливалась с воздухом и подменяла собой весь окружающий мир. Грязь размазалась по розовым резиновым сапожкам дочери, и они стали серо-коричневыми. Девочка зачерпывала воду маленьким ведерком, хотя и на земле влаги было достаточно. Но дочь заходила в реку так, что мутный ил закрывал ступни, и возвращалась на берег, чтобы налить воду в маленькое самодельное озерцо. Каждый раз, когда она оказывалась в реке, сердце Нади замирало, и ее внимание все сужалось и сужалось, весь остальной мир размывался и концентрировался исключительно на шагающих сапожках: не слишком ли глубоко они погружались в илистую муть?

Вдруг что-то отвлекало ее на секунду – голос мужа вклинивался в ее сознание, и концентрация рассеивалась. Когда фокус возвращался на сапожки, они уже шли вперед: шаг, шаг, шаг, и берег круто уходил из-под ног, все тело девочки погружалось под воду…

Этот пережитый ужас каждый раз заставлял ее вздрагивать, скидывать оцепенение сна, но материнский инстинкт принуждал сознание вернуться в опасный для дочери момент – всем сердцем Надя тянулась туда, где ее ребенку грозила опасность. Но это уже было невозможно – реальность, где все хорошо, где дети в безопасности, мешала погрузиться обратно в тревожный панический сон.

Надя каждый вечер, засыпая, загадывала себе снова увидеть тот кошмар и переиграть его, обмануть законы подсознания и задержать концентрацию на сапожках, или протянуть руки и схватить, нырнуть следом – сделать хоть что-нибудь, чтобы не оставаться наедине с той беспомощностью, которая сводила с ума и портила весь последующий день мрачной предопределенностью грядущего неизбежного горя. Сон повторялся и повторялся регулярно, то раз в неделю, то по две ночи подряд, накрывая суетливые будни привкусом кладбищенской земли. Порой ей за обедом казалось, как она хрустит на зубах, лишает пищу вкуса, общение – радости, любовь – легкости. Она уже не могла понять, в чем причина – в снах или в ней самой, потерявшей себя среди обыденных дел, ежевечернего приготовления еды, утренней беготни, когда она отводила детей в садик, когда читала обязательную сказку на ночь и полностью игнорировала свои желания. Да и желания постепенно пропадали, стоило открыть рот и начать разговор с мужем, как все мечты тут же разбивались о семейный бюджет, его баскетбольные тренировки, важные даты и болезни детей, срочный ремонт после затопления ванной соседями сверху и прочую кутерьму, наполняющую обычную городскую жизнь.

В то утро Наде показалось, что она во сне чуть быстрее среагировала на третий роковой шаг дочери, что она уже было вскочила и бросилась следом, но все же проснулась до того, как это движение могло бы подсказать ей, что она точно успела, что ребенку из страшного видения больше не грозила опасность.

Этот сон всегда резко отрезвлял, она просыпалась деловая и собранная, будто уже длительное время не спала, но на границе подсознания все же пряталась усталая, тупая боль, пульсировала в затылке и съедала все эмоции.

Зато голова начала работать очень четко: сначала Надя вскипятила воду и заварила чай, затем приготовила яичницу, после разбудила мужа, который обычно игнорировал свой будильник и просил ее дополнительно толкать его после того, как завтрак будет готов.

Далее наступила очередь детей – нужно было растолкать шестилетнего сына и отправить его чистить зубы, в этот момент дать младшему сыну теплого молока, чтобы он выпил его прямо в кровати и начал просыпаться, при этом выслушать лекцию мужа, что она избаловала детей, и они не собранные не потому, что маленькие, а потому, что она им во всем потакает.

Мужу нужно было собрать контейнер с едой, потому что в промзоне, где располагался его логистический офис, не было приличного общепита. Она красиво уложила дольки помидоров и огурцов поверх плова и похвалила себя за то, что муж питается здоровой пищей благодаря ее стараниям. Однако тот красоты не оценил, начал ныть, что плов слишком зачастил в его рацион, на что Надя пригрозила паровыми котлетами с гарниром из брокколи, муж обиженно сморщился и затих.

Далее она несколько минут уделила себе: расчесалась, нанесла крем, подвела глаза и губы. Зеркало в ванной подтвердило, что она слишком красива для этих невыносимых условий, в которых она никак не могла по-настоящему ощутить себя женщиной. По дороге в садик она выслушала от детей список требований, которые нужно выполнить к вечеру: приготовить борщ, именно такой, как делают в группе, купить необычные сладости, каких нет в ближайших магазинах, и забрать детей пораньше, желательно, перед тихим часом.

Добравшись до работы в юридическом бюро, она поблагодарила богов тайм-менеджмента, что не опоздала ни на минуту и благополучно заняла свое рабочее место до того, как в приемном зале появились первые посетители.

До обеда она обычно находилась в продуктивном рабочем трансе, перелистывая человеческие судьбы и их документы один за другим, действуя четко по нормативам, не вникая в лишние подробности, которые посетители невежливо пытались в нее впихнуть, завести какие-то отношения, войти в положение… в общем, создавать этические ловушки, мешающие работать эффективно.

В обеденный перерыв на кухню привезли контейнеры с едой. Доставщик работал не слишком качественно – часто путал заказы, своевольно менял состав блюд. Ошибки были систематическими, но не слишком критичными, все давно уже свыклись с тем, что обед приносит неприятные сюрпризы, и даже не писали претензии, как поначалу, а безропотно смирились с этой особенностью доставки.

Наде привезли отвратительный гороховый суп вместо привычного куриного, и она хмуро ковыряла его ложкой, не то чтобы она не любила такой вид супа, но у него был странный привкус испорченной колбасы, и она представила себе, как технолог заставил поваров отставить в сторону курицу и срочно нарезать покрытый плесенью сервелат. Если у нее в пластиковом контейнере была еда с тонким “душком”, то наверняка на большой производственной кухне подпорченная колбаса создавала невыносимую вонь. Надя глотала суп и думала о том, что поварам на кухне было гораздо хуже, чем ей, что они с шести утра без устали резали и варили, находясь в отвратительном смраде.

– О чем думаешь? – бодро спросила ее Женя, непосредственная начальница.

Женя была моложе Нади лет на пять, но по мощной женской энергетике казалась старше своей подчиненной. Она была женой директора этого бюро, но никому бы в голову не пришло сказать, что ее служебное положение зависит от воли мужа. Скорее, те, кто знал ее хорошо, сказал бы, что именно она должна быть главой коллектива – соответственно списку ее обязанностей, благодаря уверенному и демократичному стилю ее работы.

– Думаю о супе. – невнятно ответила Надя, помня о том, что именно начальница отвечает за договор с поставщиком еды.

– Да, неплохой сегодня супчик. – энергично кивнула Женя. – Задержишься сегодня минут на пятнадцать, мне шкаф привезли, нужно переложить кучу бумаг.

Надя автоматически согласно кивнула. В коридоре раздался звонкий стук тонких каблучков, и Женя тревожно обернулась: там мелькнула фигурка Даны, молоденькой девушки, которая недавно уволилась из их конторы. Дана бодро шагала в сторону кабинета директора. На кухне повисла пауза, сопровождаемая звуками поглощения еды.

Надя привычно провалилась в мысли о своем сне, она думала, не поделиться ли им с коллегами, рядом с ней сидело еще четыре женщины разных возрастов, но две из них были новенькие, и ей не хотелось посвящать их пока в личные разговоры, так что Надя заварила себе чай и интровертно уставилась в кружку. В голове закрутились мысли о том, какие нужно купить продукты домой, чем обедать и прочие хозяйственные хлопоты. Коллеги тем временем разошлись, рядом осталась сидеть Женя, она тоже задумчиво пила чай, что было удивительно – обычно она быстро расправлялась с едой и убегала работать. Надя собралась вернуться на свое место и мимолетно подумала, что почему-то Дана очень долго сидит у директора, а много ли нужно, чтобы забрать трудовую книжку? Надя кивнула Жене и ушла, думая о том, что хорошо бы сходить на какой-нибудь массаж: от долгого сидения на одном месте у нее заныла спина.