На другой день чуть свет мы были уж на ногах. В том положении, в котором мы находились, поспешность была необходима.
Пройдя километра два с половиной от бивака, мы вдруг совершенно неожиданно наткнулись на затески. Они были старые, заплывшие.
– Чьи это затески? – спросил Мерзляков.
– Китайские, – отвечал Паначев.
– Значит, и у вас в тайге есть китайцы? – спросили его казаки.
– Где их нет? – ответил старовер. – В тайге насквозь китайцы. Куда только ни пойдешь, везде их найдешь.
Затески были наделаны часто и шли в желательном для нас направлении, поэтому мы решили идти по ним, пока возможно. Паначев потому и заблудился, что свои знаки он ставил редко.
Он упустил из виду, что со временем они потускнеют и на большом расстоянии будут видны плохо.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них были старые, другие – новые, видимо только что выстроенные. Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались кости соболя. Очевидно, вскоре после того, как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему китаец не осмотрел свои ловушки, перед тем как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
Я вспомнил Дерсу. Если бы он теперь был с нами, мы узнали бы, почему соболь остался в ловушке. Гольд, наверно, нашел бы дорогу и вывел бы нас из затруднительного положения.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от С.-С.-В. на Ю.-Ю.-З. и в среднем имеет высоту около полукилометра. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина – глубокой ямой, дно которой терялось в тумане.
Обсудив наше положение, мы решились спуститься в долину и идти по течению воды. Восточный склон хребта был крутой, заваленный буреломом и покрытый осыпями. Пришлось спускаться зигзагами, что отняло много времени. Ручей, которого мы придерживались, скоро стал забирать на юг; тогда мы пошли целиной и пересекли еще несколько горных отрогов.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную дачу.
Густой смешанно-хвойный лес, по которому мы теперь шли, имел красивый и декоративный вид. Некоторые деревья поражали своими размерами. Это были настоящие лесные великаны, от 20 до 30 м высоты и от 2 до 3 м в обхвате. На земле среди зарослей таволги, лещины и леспедецы валялось много колодника, покрытого цветистыми лишаями и мхами. По сырым местам тысячами разрослись пышные папоротники, вайи которых достигают 0,9 м длины. По внешнему виду растения эти походят на гигантские зеленые лилии.
В Уссурийской тайге растет много цветковых растений. Прежде всего в глаза бросается ядовитая чемерица с грубыми остроконечными плойчатыми листьями и белыми цветами, затем – бадьян с овально-ланцетовидными листьями и яркорозовыми цветами, выделяющими обильные эфирные масла. Синими цветами из травянистых зарослей выделялся борец с зубчатыми листьями, рядом с ним – башмачки с большими ланцетовидными листьями, нежные василистники с характерными яркими цветами, большие огненно-красные зорки с сидячими овально-ланцетовидными листьями и группы оранжевых троллиусов.
Несмотря на постигшую нас неудачу, мы не могли быть равнодушными к красотам природы. Художники, ботаники или просто любители природы нашли бы здесь неистощимые материалы для своих наблюдений.
Перед вечером первый раз появилась мошка. Местные старожилы называют ее «гнусом». Уссурийская мошка – истинный бич тайги. После ее укуса сразу открывается кровоточивая ранка. Она ужасно зудит, и чем больше расчесывать ее, тем зуд становится сильнее. Когда мошки много, ни на минуту нельзя снять сетку с лица. Мошка слепит глаза, набивается в волосы, уши, забивается в рукава и нестерпимо кусает шею. Лицо опухает, как при рожистом воспалении.
Дня через два или три организм вырабатывает иммунитет, и опухоль спадает.
Люди могли защищаться от гнуса сетками, но лошадям пришлось плохо. Мошкара разъела им губы и веки глаз. Бедные животные трясли головами, но ничего не могли поделать со своими маленькими мучителями.
Самой рациональной защитой от мошкары является сетка. Металлической сетки никогда одевать не следует. Она сильно нагревается. Лучше мучиться от мошкары, чем задыхаться в горячем воздухе, насыщенном еще вдобавок собственными испарениями. Кисейная сетка непрочна, она все время цепляется за сучки и рвется. В образовавшееся отверстие набиваются насекомые, и тогда от них можно освободиться только сниманием головного убора. Лучшая сетка – волосяная, она достаточно прочна и не так нагревается от солнца, как металлическая. Некоторые рекомендуют мазаться вазелином. Я пробовал, и могу сказать, что это средство никуда не годится. Во-первых, к вазелину прилипают насекомые. Они шевелятся и щекочут лицо. Другое неудобство заключается в том, что вазелин тает и смывается потом. Разные пахучие масла, вроде гвоздичного, еще хуже. Они проникают в раскрытые поры и жгут, как крапивой. Самое лучшее средство – терпение. Нетерпеливого человека гнус может довести до слез.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же пошел на разведку. Было уже совсем темно, когда он возвратился на бивак и сообщил, что с горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса. Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
Незатейлив был наш ужин. Оставшиеся от сухарей крошки в виде муки были розданы всем поровну.
Часов в восемь вечера на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли на горизонте.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропу. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы. Паначев повел нас по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что деревня недалеко.
Через несколько минут мы подошли к реке и на другом ее берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки. Понукать лошадей не приходилось. Умные животные отлично понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую сторону реки.
После этого перехода люди очень устали, лошади тоже нуждались в отдыхе. Мы решили простоять в Кокшаровке трое суток.
Воспользовавшись этим временем, я отправился к китайской деревне Нотохоуза, расположенной около устья реки Нотохе. Последняя получила свое название от китайского слова «науту» (ното), что значит «енот». Такое название китайцы дали реке по той причине, что раньше здесь водилось много этих животных.
Деревня Нотохоуза – одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 г.) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские китайцы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
