Карабкаясь по отломанным стенам, переступая через сохранившиеся блоки, я достиг эпицентра разрушения. Оглянулся несколько раз, и глаз зацепился за слабый отблеск.

Мне не хотелось, чтобы прогулка оказалась напрасной, и я, не спуская взгляда с мерцающей точки, пополз к ней. Зацепился джинсами за острый край, чуть не повалился лицом на землю. По итогу только руки содрал, но к «искре» вышел.

Это оказался нож с широким ржавый лезвием и деревянной гнилой ручкой, которая еле удерживала остатки металла.

Я взял его в руки, и неожиданно землю под ногами продавило. Единственное, что я понял, что нужно бежать. И я ринулся, но камни провалились вниз.

– А-а-а! – И я вместе с ними.

Туда, где черным-черно.

***

Ничего не вижу. Слишком темно. Где я? Я ещё жив? Не могу пошевелиться. Дышать… дышать так тяжело…

– А-А-А! – уши пронзил мальчишеский крик.

Здесь кто-то есть!? Что… что происходит?!

– Прекрати! П-пожалуйста, хватит! – Он кричал из-за всех сил, голос его срывался, и казалось, что он плачет.

Да что за хрень?! Что здесь происходит?!

– Отец!.. Не надо!.. – умолял он из последних сил.

«Отец»? Твою мать, и почему я ни черта не могу сделать?!

– Б-больно… п-пож-жалуйста… – Его голос совсем затих.

Я слышал чьё-то сбитое дыхание и щелчок замка…

Проснись уже!

Не знаю, сколько это длилось, несколько минут или часов, но тянулись они нестерпимо долго, и только тогда, когда я готов был вылезти из кожи непроглядной тьмы, я смог открыть глаза.

Я лежал на чём-то мягком. Это далеко не камни, среди которых должен был проснуться. И не земля, которая меня засосала.

Лицо мучительно горело, будто на него вылили чайник только что закипевшего кипятка. Подняться я не мог. Сил нет. Совсем. Их высосали через миллиарды маленьких трубочек, которые присосались к порам.

Долго всматриваясь в потолок, я понял, что нахожусь в чьей-то комнате. Не на улице, не на руинах, не у обрыва. На потолке висела маленькая лампочка, она излучала мягкий дрожащий свет, и глаза совсем не резало. На них я и смотрел: на потолок, который был моим новым небом, и на лампочку, которая заменила солнце. Но надо было вставать. Надо было идти. Надо было разобраться с тем, что произошло… Кто кричал? Почему?..

Собравшись с силами, которые я отобрал у маленьких трубочек, я смог сесть на кровать. Увидел, что ни одежда, ни руки не принадлежали мне. На пальцах множество шрамов, которых у меня никогда не было.

Что за?..

Вдруг на ладонь упала капля крови, за ней ещё несколько.

А это откуда?

Я поднял голову, но поток был всё тем же. А затем побежало по шее, и меня осенило. Дотронувшись до лица, я почувствовал длинные впадины.

Моя рука в крови. Моё лицо в крови.

Я подскочил и заметил впереди разбитое зеркало. Я подобрался к нему и попытался оттереть рукой налипшую грязь. Что-то сошло, что-то окрасилось свежей грязью.

– Какого?.. – сказать «шокирован» будет недостаточно.

Я действительно видел это, значит, смотрел я, но видел вовсе не себя.

В отражении мальчишка, на года два, наверно, младше меня. У него очень короткие каштановые волосы, большие от моего удивления замученные глаза. Тело… до безумия тощее – рубашка висела лохмотьями. Но «шокировал» даже не его вид, а шрамы на его лице.

Один шёл через лоб до правой щеки, второй пересекался с первым. Третий перерезал левую бровь и рассекал весь лоб. Четвёртый резал левую щёку, а пятый – верхнюю и нижнюю губы.

Шрамы всё ещё кровоточили и затягиваться не собирались. Наоборот, они раскрывались и показывали, что кожа каждый день прячет под собой. Вот, оно выглядывает, красное-красное, свежее мясо…

Я закрыл себе рот, чтобы не закричать. Не от боли, а от врезавшегося на скорости двести километров в час понимания того, что сейчас я – это он. Доказательств не надо: я чувствовал эту боль, свои прикосновения, кровь, стекающую по лицу, даже это изувеченное лицо сейчас показывало мои эмоции, а не чьи-то другие.

Именно так выглядел безумец, чьи голодные глаза полны безысходности.

Что мне делать?

Я отвернулся от отражения.

Не мог больше на него смотреть. Нужно найти хотя бы то, чем можно остановить кровь или обеззаразить раны. Ведь сейчас они мои.

В комнате нет окон, только одна дверь. Под ногами – осколки зеркала, перья вспоротых подушек и синтепон из кровати. Пока я смотрел на осколки, перемазанные в крови, у меня подкосились ноги, но я всё равно устоял.

Что это было?

Словно мимолётный страх своими руками вцепился мне в лодыжки и потянул по полу…

Нет, у меня нет времени думать об этом. Нужно скорее выбираться отсюда. Ничего нужного я пока что не нашёл.

Я осмотрел тумбочки под зеркалом. В них прятались стеклянные банки перекиси водорода и спирта, но обе были пустыми. Ни бинтов, ни ваты, ничего, что могло бы помочь мне.

Я снова посмотрел на постель. Можно было использовать ткань простыни, но неужто нет ничего лучше?

Наверняка здесь ещё есть комнаты, и, возможно, в них что-то будет.

Надежда во мне зародилась и тут же умерла, едва я дотронулся до ручки.

Если сейчас моё тело находится в таком состоянии, значит ли это, что меня пытались убить? Как я могу выйти отсюда? Должен ли я выходить отсюда?

Я отступил.

Этот человек может быть всё ещё здесь, а у меня даже оружия нет. Он меня убьёт, убьёт… Закончит своё дело… отрежет нос, уши… Выколет глаза, а потом начнёт отрезать конечности. Ведь он это может. Он уже начал это делать…

Но… и здесь я не могу остаться. Тут ничего нет, и тут слишком тихо, как в том лесу.

Внутри всё начало сжиматься, всасываться мощным потоком торнадо, который бередил периферию души.

Если я останусь здесь, ничего не произойдёт, но это точно не поможет мне вернуться назад…

– Нужно действовать… – чуть дрожащим голосом произнёс я, пытаясь унять медленно захватывающие мой разум волнительные чувства, как нарастающие при шторме волны.

Я снова осмотрел маленькую комнату.

И как я раньше этого не заметил?

Я подошёл к кровати и заглянул под неё. Там находилась небольшая коробка. Внутри лежали фонарик, какие-то бумаги и конверт. Первым я, конечно, взял фонарик, и подумать не мог, что он окажется в рабочем состоянии. Неужели чудо-таки случилось? Я не смог не обрадоваться этому, а за радостью пришла улыбка, а за улыбкой – треск разрезанных губ. Я прошипел и замер на несколько секунд, чтобы забыть о боли.

Дальше просмотрел бумаги. Речь шла о доме, его жильцах, о прислуге и двух членах семьи, которым дом принадлежал: Оливер Итан МакГрегари и Хэрри Оливер МакГрегари. Отец и сын?

Отец?

В голову возвращаются секундные воспоминания отчётливой вспышкой, как мальчишеский голос кричал о пощаде и просил её… у кого? У отца…

Мальчика хотел убить его родной отец?

Только сейчас я понял, что родителями уродливых шрамов могли быть осколки зеркала, которые валялись повсюду в комнате – и на кровати тоже. Означает ли это, что у преступника попросту не было другого оружия, и он взял первое, что попалось под руку? Если так, это значит, что у него сейчас нет оружия, как и у меня. Это нас немного уравнивает…

Я взял тяжёлый конверт. В нём находились фотографии. Почти на всех них была изображена пара: немного полный мужчина с тёмными волосами и женщина с длинными русыми локонами. На некоторых фотографиях она была беременна. Эти фотки мне ничего не дали, поэтому я убирал их обратно в коробку.

По итогу, у меня есть лишь фонарик. Если учитывать, что мой убийца – взрослый мужчина, то мне его никак не одолеть.

Тут я вспомнил, что бутыль из-под спирта стеклянная. А ведь в качестве оружия она могла подойти, разбить и… Да, подойдёт.

Пока я ходил по комнате, то понял, сколько лишнего звука издавали туфли. Снял их, а носки оставил.

Я попытаюсь не наткнуться на неприятности, если это возможно.

Взяв фонарик в левую руку, а бутыль – в правую, я медленно открыл дверь и тихо вышел из комнаты.