Они не шли ни на какой риск. Хотя злой рок перестал висеть над ними, хотя этот маленький плавучий мирок был отрезан от других миров и ни один человек не мог ее настичь, они не стали ничем рисковать.
Они весь путь проделывали наедине и всеми силами старались не уменьшать ее шансов на спасение из-за какого-нибудь легкомысленного поступка.
Дверь каюты была постоянно закрыта. Она спала в дальней комнате, а он в ближней к двери. Около девяти утра раздавался стук в дверь — стюард ставил поднос перед их дверью. В каюту он не входил.
Около одиннадцати снова стучали. На этот раз стучала стюардесса, которая приходила убираться в каюте. Она была единственной персоной, которой разрешалось посещать каюту. Но и она не видела Мартину. Лишь по некоторым предметам, находящимся в каюте, она могла догадаться, что он путешествует вместе с женщиной. Но она не могла описать наружность этой женщины и, конечно, не знала, что она слепая. Никто на всем корабле не знал этого. Он привел ее сюда в темноте и после этого никто не видел ее в лицо.
Ей так и не удалось убедить его оставить ее хоть раз ненадолго одну, в каюте и выйти на палубу немного подышать свежим воздухом.
— Нет, — наотрез отказывался он. — Нет, пока не минует определенная дата.
Она знала, что он не назовет ей эту дату.
В Сан-Франциско он купил портативный приемник. Это помогало им коротать время.
Погода стала теплее, они прибыли в Гонолулу. Когда она проснулась, на корабле стояла тишина. Она заметила отсутствие равномерного покачивания. На сходнях корабля шла интенсивная жизнь. Было слышно, как пассажиры ходят по борту и носят багаж. Затем опять все стихло. Наступила полная тишина, казалось, снаружи все вымерло.
Оба они были возбуждены, нервничали больше, чем когда находились в открытом море. Здесь, в порту, корабль был окружен опасностью. Она могла прийти к ним с пирса, соединяющего с берегом, и войти к ним по сходням.
Наконец, он не выдержал.
— Я беспокоюсь, — признался он. — Я быстренько схожу посмотреть. Не бойся, я скоро вернусь.
Он запер за собой дверь и вынул ключ.
Очень скоро она услышала, что он возвратился, и поняла, что произошла какая-то неприятность.
— Что случилось? — испуганно спросила она.
— Гавайская полиция, — прошептал он. — Она явилась на борт и ищет тебя в каждой каюте. Камерон поднял тревогу.
— Что же нам делать? Мы попали в ловушку. Куда мне спрятаться?
— На это уже нет времени. Мы оба записаны в списки пассажиров, они найдут нас в любом случае.
Нервничая, он провел рукой по волосам.
— Они уже в конце коридора. Стюард мне все рассказал. Я случайно встретил его в коридоре.
— Как только они увидят меня, они могут…
— Нет, — возразил он. — Они не имеют твоего описания, даже не знают, в каком платье ты была. Очевидно, Камерон не придавал этому значения. Им известно только самое главное: они ищут мужчину, который путешествует в сопровождении слепой женщины. В этом наше единственное преимущество.
Он нервно скрестил руки.
— Они должны тебя увидеть, однако могут не заметить, что ты слепая, Мартина.
Она вдруг встала, приняв решение.
— Хорошо, тогда они не должны этого заметить.
— Как тебе удастся это сделать? — с сомнением спросил он.
— Для тебя, — ответила она, — для тебя я готова на все. Быстро. Ты должен мне помочь. Ты видел их в лицо? Ты должен сообщить мне некоторые детали.
— Стюард показал мне их, когда они входили в чью-то каюту.
— Хорошо. Сколько их?
— Двое в штатском в сопровождении двух полицейских в форме. Полицейские ожидают у дверей кают.
— Как выглядят эти штатские?
— Один гаваец, брюнет, коренастый, маленького роста. Другой американец, стройный высокий блондин. Мне бросилась в глаза его воспаленная кожа. Он, видимо, получил солнечный ожог.
Она торопливо продолжала спрашивать:
— Их голоса, быстро! Я должна их различать.
— У американца низкий голос, бас. У другого более высокий, вроде фальцета.
— Ну и об их одежде!
— Гаваец одет во все белое. Безупречно чистый. Другой одет в коричневый изрядно помятый костюм. Он, кажется, сильно вспотел.
— Он вытирает пот с лица носовым платком?
— Да, но прежде шею.
— Откашляйся, когда он будет делать это. Только один раз, не больше. Как выглядят их галстуки?
— На гавайце кричаще зеленый. Какой на американце я не заметил.
— Они курят? И что?
— Маленький не курил. Янки выбивал свою трубку, когда входил в каюту. Он сунул ее в нагрудный карман.
— Ее черенок торчит из кармана?
— Да.
За дверью послышались голоса.
— Поможет ли тебе все это?
— Испытаю свои возможности, — ответила она. — Иди, помоги мне. Положи всю мою косметику на туалетный столик. Также ту, которую я не употребляю.
— Что ты собираешься делать?
— Я хочу подкраситься. Это заставит меня сидеть и сконцентрировать свой взгляд на одной точке. На зеркале.
В дверь постучали.
— А ты на самом деле сумеешь обращаться с косметикой? Ты ничего не перепутаешь?
— Я знаю на память все банки и карандаши. Кроме того, все равно мужчины не обращают особого внимания на такие дела.
Постучали вторично, на этот раз настойчиво.
— Не бойся, милый.
Затем она вдруг крикнула измененным голосом:
— Милый! Кто-то стучится в дверь! Открой, пожалуйста!
Дверь открылась. Она глубоко вздохнула, обратила свой взор в непроглядную тьму, которую представляло для нее зеркало, и начала тщательно подкрашивать губы.
— Мистер Бейер? — спросил высокий мужской голос.
— Да?
— Очень жаль, что мы вам помешали. Мы из полиции Гонолулу. Проверяем всех пассажиров.
— Входите, — сказал Аллен.
Дверь закрылась, послышались шаги.
— Пожалуйста, садитесь.
Два стула были придвинуты. Низкий голос донесся со второго стула:
— Вы мистер и миссис Брейер?
— Да.
— Вы сели в Сан-Франциско?
— Да.
— Куда направляетесь?
— Сначала в Иокогаму, оттуда хотим…
Вдруг наступила тишина. Они с типичным мужским восхищением уставились на нее. Она начала подкрашивать ресницы.
— Сигареты? — предложил Аллен.
Она не дала им ответить:
— Но, милый, зачем ты предлагаешь сигареты курящему трубку?
Аллен удивленно поднял брови.
— Откуда ты знаешь…
— Я вижу мундштук его трубки в нагрудном кармане.
И продолжала беспечно, будто действительно видела американца в зеркале:
— Вы, вероятно, сюда прибыли недавно, не так ли? Ваша кожа, кажется, еще не привыкла к солнцу. Жара здесь почти невыносимая.
Аллен тихо откашлялся.
— Видите, вашему коллеге не приходится вытирать шею. Вы должны, так же как он, носить белое. И такой же яркий галстук, какой он носит! Я говорю так всегда: яркое солнце — яркий галстук.
Она слушала, как оба мужчины вдруг встали.
— Пойдем, — пробормотал гаваец. — Мы только потеряем здесь время.
Аллен проводил их до двери.
— Вы ищите кого-нибудь конкретно? — спросил он их.
— Да. Одну слепую женщину. Нам поручено задержать ее. Для ее же собственной безопасности.
Она услышала, как оба мужчины ушли.
Аллен захлопал в ладоши.
— Ты здорово сыграла, милая, — восторженно похвалил он.
Немного позже, для полной уверенности, он вышел на разведку.
— Они отбыли, — сообщил он, вернувшись. — 60 минут назад они сошли на берег.
Затем добавил:
— Они оставили одного полицейского на борту. Я встретился с ним, когда возвращался. Он стоит в конце коридора… Поразительно.
В пять часов вечера пароход двинулся в путь. Мартина снова услышала приглушенный шум машин. Началось равномерное покачивание, подул свежий бриз.
Когда Аллен снова позже вышел на палубу, полицейский исчез.
Была полночь. Море было гладкое, как зеркало.
Они сидели в полутьме рядом и держались за руки. Они ждали напряженно, неподвижно, затаив дыхание.
Они погасили в каюте все огни. Только свет луны, проникающий через иллюминатор, скудно освещал помещение.