Литмир - Электронная Библиотека

Лукаво подмигнув Мине, Денис Харитонович собрал последние, ещё имеющиеся в его теле, физические силы, и приподнял над собой фолиант. С большим удовольствием и непомерным азартом скульптор опустил его на голову Мине. На несколько минут с помощью этого неожиданного действия Друкову удалось отключить своего попутчика.

Этого оказалось, вполне, достаточно для того, чтобы добить доверчивого и открытого душой Миню железнодорожной шпалой среднего размера.

Добрые и заботливые дети трубопроводов принесли из ближайшего посёлка, состоящего из землянок, штыковую лопату. Торжественно вручили её Друкову и с любопытством смотрели, как Денис выкапывал глубокую могилу для своего, можно сказать, недавнего друга, и навзрыд плакали вместе со скульптором. Но когда Друков им громогласно объявил, что денег у него в наличии не имеется, то дети трубопроводов сразу же повеселели и отобрали у Дениса Харитоновича лопату, а заодно и тачку.

С некоторым презрением, плюнув по паре раз в сторону ваятеля, они организованным отрядом и почти строевым шагом удалились прочь. Их было не так уж и много, по численности около мотострелкового взвода, почти тридцать человек, не считая ветхих стариков и старух, да и грудных детей.

Кстати, находясь на руках неспокойных мамаш, малыши тоже, как могли, так и ругались матом. Что ж, подрастут, и научатся многому. Талантливый народ, но порой чем-то озабоченный, терпеливо находящийся во внутреннем, молчаливом и мысленном протесте. Но внешне босоногие господа и дамы виду не подают, что чем-то не довольны…

Он сбросил тело Мини не в такую уж и глубокую яму, но, вполне, подходящую для того, чтобы дать возможность своему недавнему попутчику быть тщательно и успешно зарытым. Ничего страшного. Друкова никто и ни в чём не заподозрит. Да и было бы кого жалеть. Миня, всего лишь, один не из самых лучших и ярких детей трубопроводов. А он, Друков, всё-таки, представитель творческой интеллигенции.

К тому же, если смириться с тем, что он теперь житель Разгуляндии, то ведь и не простой, а с особенными заслугами перед новым отечеством: Лауреат государственной премии и Кавалер Ордена Задорного Теннисиста Третьей степени. За отсутствием лопаты, которую конфисковали вместе с тачкой дети трубопроводов, Денис Харитонович зарыл своего недавнего провожатого, вернее, попутчика руками. Работал ладонями быстро и сноровисто.

Вместо надгробной плиты на могильный холмик Друков с большим трудом, но водрузил огромный фолиант в кожаном переплёте. Кое-где её края присыпал землёй, без лопаты, с помощью ладоней и пальцев. Получилось красиво. Но только он это сделал, произвёл полезные и гуманные действия, как книга о диктатуре научного и практического демократизма на его глазах удлинилась и расширилась в несколько раз и стала мраморной плитой.

Даже и слова на ней большими золотыми буквами были выбиты: «Михаил Терентьевич Куровальсов, лидер национально-освободительного движения детей трубопроводов». Время рождения и смерти в краткой могильной информации не указывалось. Вместо них имелась лаконичная запись теми же, золотыми буквами: «Вечно живой». Ни больше, ни меньше.

Но память такого замечательного человека Денис Харитонович просто обязан был почтить. Он, конечно же, снял бы шляпу, но на его голове таковой не имелось. Поэтому он с почтением склонился над свежей могилой своего недавнего проводника и попутчика и ещё, оказывается, видного политического и общественного деятеля.

Стоял перед мраморной плитой, в печали склонив голову. Жаль, понятное дело, что из жизни совсем молодыми уходят такие замечательные люди. Но ведь иначе Друков поступить не мог, он просто вынужден был ликвидировать Миню. Ведь, именно, ему, Денису Харитоновичу стоило продолжать жить, причём, для того, чтобы создавать и создавать шедевры.

Вероятно, в знак благодарности, его добрые мысли оценил тот, кого только что зарыли, в поле, среди великого множества самых разных трубопроводов. Из могилы, из-под плиты вылезла пухлая и крепкая рука Мини. Конечно же, Друков на прощание её трепетно пожал.

Но настроение Денису Харитоновичу немного подпортила мерзкая старуха и одновременно обаятельная госпожа Коромысло, пролетающая над полем. Она нагло и громко крикнула с высоты птичьего и своего собственного полёта:

– Свободу не убьёшь! Да здравствует вечно живой и неповторимый ни в каких вариантах Михаил Терентьевич Куровальсов!

– Да, ты, старая ворона, определись политически! – Друков за словом в кармана не полез. – То ты с партией власти, то пытаешься обосноваться среди явной запрещённой оппозиции! Есть же системная… Если ты популизатор диких нелепостей, так вот и лижи чужие задницы!

Старуха, используя великие и невероятные возможности свободного полёта, стремительно опустила до колен свои панталоны и решила прицельно нагадить на голову скульптора, но, к счастью, промахнулась. То самое, мерзкое и вонючее, вещество шлёпнулось в стороне от основных происходящих событий.

Глядя с некоторой тоской на могильную плиту, Друков тут же экспромтом сочинил и прочитал трехстишье-эпитафию:

– Если зарыли тебя среди белого дня,

значит, спокойно лежи.

Ведь вечно живых не бывает.

– Но тут ты, Дениска, заблуждаешься, – это сказал страшного вида, мешковатый, с огромной зелёно-бурой рожей человек, пусть в помятом и рваном, но в костюме и при галстуке. – Куровальсов ведь и на самом деле вечно живой. Этого агента разных иностранных разведок и активного борца за свободу уже сотни раз убивали и закапывали, а он из-под земли выгребался и продолжал пакостить нормальным людям.

На всякий случай Друков спрятался за ствол осины, растущей неподалеку. Он не сомневался, что от субъекта с мерзкой рожей, не с глазами, а с маленькими щелями вместо них, можно было ожидать чего угодно. Такой не только задушить может, но запросто сожрать живьём.

Тучный и жуткого вида, далеко уже не молодой, мужик присел на одну из шпал, торчащих из общего штабеля. Подобных уродцев никогда в своей жизни Друков не видел. Впрочем, нет. Знавал он одного господина, по внешности почти такого же, писателя-патриота Алексея Барханова. Но тот живёт, причём, безбедно там, в России, витиевато пишет и рассуждает о человеческой душе. Продолжает бредить, как и во времена существования СССР, но гораздо аккуратней, с оглядкой на существующую власть.

Таких господ и поныне там превеликое множество… От имени народа рассуждают о России, опираясь на условно дозволенные «ценности». При любой власти они чувствую себя, как рыба в воде.

Неужели из окон московских квартир и кабинетов умудрились они увидеть, разглядеть страну и её народ? Надо же! Какие молодцы! Сумели же… Но ведь такого быть не может. А-а, понятно! Они постигли суть России, пару десятков раз съездив в командировку, в самую глубинку, и при этом вдоволь начитавшись бредовых и сомнительных философских трудов, всяческой отсебятины таких же кабинетных патриотов, как и они сами.

Причём, ведь строят своё благополучие и стряпают личную «звёздность», опять же от… имени народа. Да чёрт с ними! Ведь каждой козявке – своё время! Муха ведь не слон, поживёт день-два и сгинет.

Но неужели пора ему, Друкову, навсегда забыть о том, что не так и давно он числился гражданином самой замечательной страны в мире, России? Вероятно, да. Придётся, видимо, привыкать здесь, в Разгуляндии, к тому, что, как бы, с ним всегда происходило. Но как же писатель Барханов оказался в этих странных местах? Да и он ли перед Друковым?

– Это ты, Алексей Григорьевич? – осторожно спросил мужика жуткого вида скульптор Денис. – Ты, правда, немного изменился, стал симпатичней, но и сейчас, прошу прощения, далеко не красавец. Так это ты, Барханов?

– С мозгами у тебя, Друков, явно, что-то не в порядке, – с обидой заметил мужик. – Какой там ещё Барханов? Какая Россия? Своих не узнаёшь. Иди сюда!

8
{"b":"913300","o":1}