Услышав про славу и смекнув, какие плюшки могут быть в случае успеха (а чего бы им не быть, случай вроде бы не запущенный, только соблюдать режим приема надо), Пашутин пошел на попятную:
– Ну, полноте, Александр Павлович, экий вы, право, вспыльчивый стали. Я не говорю, что ваши препараты плохие, напротив, прекрасные результаты! Особенно на этот, как его, тубецид. Вот я и профессоров наших пригласил, обсудим режим лечения.
– А Георгия ваши профессора обследовали, есть ли выделение бактерий туберкулеза? Начать лечение я все же советовал бы с ПАСК, то есть фтивастопа, он уже достаточно хорошо исследован, прошел апробацию у вас и способен остановить патологический процесс, а по завершении испытания тубецида – я думаю это уже скоро, назначим тубецид, если серьезных неблагоприятных эффектов от него не будет.
– Сами понимаете, Александр Павлович, я не в курсе таких деталей, это мы у наших специалистов сейчас спросим.
Постучал адъютант и сообщил, что профессора пришли, Пашутин сказал ему, чтобы просил их заходить. Фамилии светил медицины мне ровным счетом ничего не говорили, из знакомых был только профессор Иванов Иван Михайлович, тот, что проводил испытания ПАСК и теперь исследует тубецид. После того как Пашутин обрисовал ситуацию с лечением великого князя Георгия, было предложено высказываться, и слово взял самый старый и маститый. Как и ожидалось, началось перекладывание ответственности и оглядывание на Запад. В том же ключе высказались и два других незнакомых мне светила (я как-то не удосужился их фамилии и имена-отчества запомнить, они мне сразу не понравились – напыщенные и самодовольные).
Наконец, слово взял Иванов. Он начал с исследования ПАСК, которое уже завершено, напомнил результаты, которые в разы превосходят таковые лучших европейских клиник. Упомянул о публикациях и переведенных статьях для французских и немецких журналов (традиционно тогда наша медицина редко публиковала результаты в Британии – там их сразу встречали «в штыки»). Потом перешел к предварительным результатам исследования тубецида. Сказал, что результаты даже превзошли таковые ПАСК, по времени излечения, а следовательно, по эффективности.
– Скажите, коллега, – перебил Иванова кто-то из «мастодонтов», – каков процент летальности у ваших больных?
– Уважаемый коллега! Из сотни с небольшим человек, закончивших лечение, летальный исход был у двух больных, у обоих был кавернозный туберкулез, закончившийся фатальным легочным кровотечением, от которого и скончались эти больные. Мы взяли в исследование четверых таких больных, выделив в особую группу, поскольку поверили в чудодейственную силу препарата, которая, увы, не безгранична. То есть могу сказать, что для запущенных случаев туберкулеза ведущим остается хирургическое лечение, а прием препаратов является вторичным, закрепляющим успех[68].
– Вот видите, профессор, чудодейственных порошков или пилюль не бывает, поэтому я бы отправил великого князя лечиться за границу, – вставил свои «пять копеек» другой «мастодонт».
– Ага, протянуть с решением как можно дольше, обманывая себя и несчастного пациента с его родными, а потом отправить умирать в Ниццу, как случилось с великим князем Николаем Александровичем[69], – пробормотал я и был услышан.
– А вы кто такой, молодой человек? – вскинулся третий «динозавр».
– Я? Действительный статский советник Степанов, изобретатель «чудодейственных порошков», о которых идет речь, – съехидничал я.
Тут, поняв, что страсти накалились, вступил в бой линкор «Пашутин»:
– Коллеги, успокойтесь! Мы обсуждаем план лечения конкретного больного – великого князя Георгия. Все рассуждения о пользе препаратов господина Степанова считаю излишними – они уже доказали свою эффективность. Великий князь будет лечиться в России, это уже не дискутируется. Если кто-то не хочет брать на себя ответственность, пусть так и скажет.
После этого двое динозавров отказались, один пока воздержался. Отказавшихся Пашутин не стал задерживать (думаю, что скоро он их в отставку отправит). То есть остались лишь надежные, по мнению Пашутина, люди, которым можно открыть всю правду о состоянии Георгия.
Профессор Иванов доложил историю болезни великого князя. Выяснилось, что впервые заболевание проявилось повторяющейся лихорадкой в конце 1889 года, когда лейб-медик Гирш лечил эту «простуду» домашними средствами. В июле 1890 года лейб-медик записал в своем дневнике, что «у Георгия опять лихорадка», но Гирш не стал препятствовать морскому путешествую великого князя вместе с наследником-цесаревичем на крейсере «Память Азова», который отбыл из Кронштадта на Дальний Восток 23 августа 1890 года. В походе, как потом отмечали газеты, происходили кутежи и полушуточные-полусерьезные драки, во время одной из которых Георгий упал и сильно ударился грудью. Потом это падение и удары в грудь при «занятиях английским боксом» связали с развившейся чахоткой.
Но реальной причиной, скорее всего, было переохлаждение – сначала на балу в Триесте, который проходил на палубе крейсера 18 сентября 1890 года, затем в Суэце во время поездки на поезде ночью, когда в пустыне холодно и Георгия банально продуло у открытого окна. Все это привело к обострению болезни с мучительным кашлем и постоянной лихорадкой. Сопровождавший «Память Азова» доктор Рамбах, начальник Морского госпиталя в Кронштадте, во время стоянки в Бомбее, когда Ники поехал на охоту, а брат не мог его сопровождать, лежа в постели, заподозрил серьезное легочное заболевание и настоял на возвращении Георгия в Европу, а Афины. В Грецию был направлен доктор Алышевский[70], специалист по легочным заболеваниям, который и диагностировал у Георгия, как он выразился, «категорический» (то есть несомненный) туберкулез.
Вопреки логике, Алышевский, разрешил Георгию в марте 1891 года поехать в Алжир, а потом, в мае, на Корсику. Тем более странное решение, что Алышевский был знаком с микробиологией и нашел при микроскопии мокроты «палочки Коха»[71]. Потом был Константинополь, наконец корабль прибыл в Севастополь, где состоялась встреча с царственной четой, которые не поверили в тяжесть заболевания. Доктор Алышевский настоял в лечении на Кавказе, в горах. Но при этом использовал холодный воздух и сквозняки, так, что визитеры, навешавшие Георгия, находились в верхней одежде в его комнате, так холодно было в доме[72]. В Аббас-Тумане у Георгия первый раз случилось кровохаркание, а прибывший микробиолог прозектор Мариинской больницы в августе 1891 года дважды провел микробиологическое исследование мокроты и обнаружил большое количество «палочек бугорчатки[73]». Поскольку Алышевский уповал исключительно на лечение воздухом и никаких препаратов не назначал вообще, то был прислан профессор Захарьин, который подтвердил диагноз и назначил лечение. По локализации процесса было установлено поражение верхней доли правого легкого[74]. Назначено лечение каплями креозота (это тот антисептик, чем пропитывают железнодорожные шпалы) по 3 капли 2 раза в день, кумыс и тресковый жир. Диета была разнообразной – с вином и пивом. Потом добавили патентованный швейцарский гваякол, о нем я уже упоминал.
В общем, оптимизма у меня поубавилось, больной уже давно бак-положительный, то есть выделяет во внешнюю среду возбудитель туберкулеза и потенциально опасен для окружающих. Склоняет к пессимистическому прогнозу и наличие кровохаркания, хотя и незначительного. Положительным моментом является ограниченность процесса в верхней доле правого легкого. В XXI веке сделали бы рентген и, если бы нашли большую каверну, просто бы сделали сегментарную резекцию легкого, убрав очаг инфекции, а потом додавили бы болезнь химиотерапией. Здесь никто не даст сделать Георгию резекцию всего легкого, даже доли, если найдется такой оператор, который остановит кровотечение и сошьет губчатую нежную ткань легкого. Ну а кто хочет продолжить лечение креозотом – пусть лижет шпалы, поэтому уповаем на мои препараты.
