— Я приготовила твои любимые пирожки, мой руки и садись за стол. Замерзла, поди, пока до дома шла, — возвращается на кухню.

Бабушка приготовила не только любимые пирожки, но и любимый суп.

— А Матвей что не поднялся? — спрашивает бабушка, ставя передо мной тарелку горячего супа.

— Дела у него, бабушка, — вынужденно лгу.

— Как учеба? — суетясь вокруг меня. Бабушка старается быть в курсе всех событий, что происходят в наших с Тоней жизнях.

— Все хорошо… — пересказываю события сегодняшнего дня.

— А что хмурая такая, если все хорошо? — подозрительно смотрит на меня.

— Голова болит, — тру лоб. Не хочу ее расстраивать. Мы с Тоней решили не рассказывать бабушке о том, что происходит в Москве, но упомянули о смерти Алины. «Пусть земля ей будет пухом», — сказала она тогда.

— Отдохнуть тебе надо. Давай доедай и ложись, — командует бабушка.

Тоня приезжает спустя час. Жалуется, что еле добралась до дома. Из-за разыгравшегося бурана не могла сесть в переполненный транспорт. Бабушка, налив Антонине суп, поспешила к телевизору, там начинался любимый турецкий сериал.

— Эрик пригласил завтра сходить в кафешку, — сообщает сестра, выкладывая на стол из рюкзака корейскую лапшу. — Позже приготовим, попробуем, — быстро прячет упаковку в нижние ящики, пока бабушка не заметила. Она не одобряет, что мы едим всякую гадость.

«Эта химия вызывает кучу опасных заболеваний, а вы ее добровольно в рот суете!» — бурчит бабушка, заметив пустую упаковку в мусорном ведре.

Тоня ведет блог о всяких «вкусняшках», которые находит на прилавках супермаркетов. Привлекает меня участвовать в своих экспериментах. Записи со мной монтирует, чтобы я не попала в кадр, но пробовать приходится все, что она приносит. Плохо то, что это происходит ночью, когда бабушка ложится спать. Вес я пока не набрала, но еще полгода «ночных дегустаций» — и я не залезу в любые брюки, которые стала носить здесь.

— Ты пойдешь? — спрашивает сестра. Я не сразу понимаю, о чем идет речь.

— Я думала, вы вдвоем сходите.

— У нас не те отношения, чтобы вдвоем на свидания ходить, — важно заявляет. А мне кажется, что у них давно «те самые отношения», просто Антонина выделывается, мучает парня. — Тем более Эрик обещал взять Матвея с собой, — добавляет сестра.

— Я не знаю, — пожимая плечами. Тоня улавливает мое настроение. — Матвей обо всем узнал и обиделся, — пересказываю наш с Усачевым разговор.

— Он должен понять… — неуверенно. Вот и я не уверена, что Матвей мне что-то должен…

Теперь расстроена не только я, но и Антонина. Съемка блога откладывается, и, после того как бабушка уходит спать, мы просто общаемся. Тоня уговаривает меня пойти завтра в кафе, может, нам с Матвеем удастся поговорить.

Весь следующий день я пребываю в тревожном ожидании. Буран закончился, к обеду расчистили большую часть основных дорог в городе. Вечером мы самостоятельно добираемся до кафе, на такси быстрее. Эрик ждет нас за столиком. Сидит один. Мое настроение резко катится вниз. Я сегодня тщательно собиралась: накрасилась, накрутила волосы… надела платье выше колен, которое так нравится Матвею, а для меня открыть ноги — всегда барьер.

Усачев так и не появился. Весь вечер я чувствовала себя неуютно. Эрик выходил, звонил, почти не сомневаюсь, что говорил с Матвеем, но тот так и не появился, а я чувствовала себя лишней в компании влюбленных. Я собиралась вернуться домой на такси, но Эрик настоял, что отвезет нас домой.

Высадив меня недалеко от дома, они отъехали «поговорить». Иду до калитки, под ногами скрипит снег. Открываю калитку…

— Диана! — вздрагиваю от неожиданности, но тут же понимаю, что окрикнул меня знакомый голос. Оборачиваюсь, Матвей стоит возле дерева. Как давно он там стоит? А где его машина? Закрываю калитку, жду, когда он подойдет. — Ты ведь не любишь его? — спрашивает с надеждой в голосе, а я не могу ответить, язык словно задеревенел во рту.

«Не люблю?» — я много думала и рассуждала на эту тему. У меня остались какие-то чувства к Эльдару, их сложно назвать любовью, но мне до сих пор неприятно вспоминать, что он завел себе любовницу.

— Разведись с ним, — Матвей обхватывает замерзшее лицо такими же замершими руками. Он выпил, я улавливаю легкий запах алкоголя. — Я буду любить тебя всю жизнь, — подается вперед, целует мои губы. Я не сопротивляюсь и не отталкиваю. Хочу попробовать и понять, понравится мне или нет. Матвей нежно сминает мои губы, толкается языком между губами…

На улицу заворачивает какая-то машина. Свет фар бьет прямо на нас. Возможно, это возвращаются Эрик с Тоней…

Глава 49

Диана

Я не вовлекаюсь в поцелуй, только поэтому замечаю автомобиль, который плавно двигается по улице в нашу сторону. Он еще далеко, можно оттолкнуть Усачева, Эрик и Антонина даже не поймут, что мы целовались, но я не решаюсь, чувствую, что это обидит Матвея. Переживу подколы сестры, знаю ведь, что она порадуется за меня.

Матвей не замечает света фар, поглаживает лицо подушечками больших пальцев. С таким удовольствием это делает, что складывается ощущение, будто он кайфует от того, что касается единственного участка обнаженной кожи. Водит кончиком языка по губам, нежно их целуя. Легкие стоны, срывающиеся с мужских губ, его изменившееся дыхание… Он словно путник, дорвавшийся до источника жизни. Продолжая ласкать губами, ждет, что я отвечу.

Тоня сначала будет подшучивать надо мной, а потом засыплет вопросами. Не думала я, что наш первый поцелуй будет происходить при свидетелях. Вот и призналась, что думала о поцелуях. Свет фар все ближе, а значит, скоро можно будет рассмотреть, чем мы занимаемся.

Закрыв глаза, размыкаю сжатые зубы, язык Матвея тут же устанавливает господство — ныряет в мой рот. С его губ срывается протяжный громкий стон. Покорил несговорчивую крепость.

Меняется характер поцелуя, в нем больше страсти и напора. Мне приятно, но я не чувствую бабочек в животе, как это было с Эльдаром, когда мир вокруг перестает существовать, когда забываешь дышать, боясь упустить даже незначительный виток удовольствия, что дарят его губы. Тот поцелуй помнит мое тело, мое сердце, мой разум. Тот поцелуй записан генетическим кодом у меня в крови...

Нельзя их сравнивать! Это нечестно по отношению к Матвею. Его чувства искренние, и они принадлежат только мне.

Осмелев, Матвей опускает одну руку на талию, притягивает меня к себе. Старается сильнее прижать. На нас слишком много одежды, его усилия ничего не дают, через зимние пуховики и свитера не ощутить тепла друг друга. Сейчас я жалею, что мы не сделали этого летом, может, тогда я бы ощутила те самые бабочки в животе…

Автомобиль тормозит прямо возле нас. Какой же ты гад, Эрик! Неужели нельзя было остановиться чуть дальше и сделать вид, что вы ничего не видели? Разорвав поцелуй, прячу лицо в меховом вороте куртки Матвея. Щеки обжигает огнем от смущения, даже холод перестаю чувствовать. Усачев кладет руку мне затылок, словно хочет спрятать и защитить от насмешек друга и Антонины.

Гаснут фары, вокруг сразу становится темнее. Открывается дверь. Вторая. Кажется, открылся багажник… Зачем? Хлопок дверей… Рука на затылке тяжелеет, вдавливает лицо в ткань пуховика с такой силой, что на короткий миг мне становится нечем дышать, приходится увернуться немного.

Волоски на теле поднимаются дыбом. Сердце начинает быстрее биться в груди. Не могу объяснить, почему смущение сменилось чувством тревоги. Откуда оно взялось? Ответ находится тут же.

— Добрый вечер, — тянет знакомый голос. Внутри все леденеет от этих интонаций. Только на миг я позволяю себе поверить, что это иллюзия, что Гасанова здесь не может быть. Паника бьется в горле, не дает дышать. Дергаюсь, но рука Матвея фиксирует голову с такой силой, что не получается пошевелиться, не нанеся травму позвонкам.

«Откуда от здесь взялся?!»

«Разве аэропорты уже открыли?!»