Есть такие люди – люди-моно, фанатики. Они не умеют распыляться. Я как раз из таких. Меня всегда волновало одно – мое искусство. Может быть, даже отношения, любовь шли вторым планом, что вообще редко бывает у женщин.

Ляська жила недалеко, на соседней улице. Мы же когда-то учились в одном классе в школе по прописке. Но после четвертого класс почему-то расформировали, и меня отправили в более сильный, а Ляську в тот, что для троечников. Она и правда не блистала в науках. Зато было у нее что-то другое, чему я всегда как-то не до конца осознаваемо завидовала. Это была легкость отношения к жизни… Ляську трудно было прогнуть, она умела отстаивать свои границы. Да и вообще была жизнерадостной и острой на язык.

Ляська – прямой контраст Але. Блондинка с голубыми глазами, только не из тех, каких любил снимать в своих фильмах Хичкок, а славянско-курносого, плутовато-деревенского вида. Ляська – большая кокетка – обожала позировать, ее инста была испещрена фотками в ромашках, в люпинах, в маках с окологородских полей, в пионах с маминой дачи. Аля всегда казалась чуть-чуть зажатой на фотографиях, ее душа словно стыдилась разворачиваться перед всеми: взгляд исподлобья, недоверчивая мимолетная улыбка, хрупкие усталые плечи, тесно сжатые перед собой руки, старомодная косая челка. Ляська не стыдилась никого и ничего. Ей явно нравилось выставлять на всеобщее обозрение в соцсетях круглые коленки, стройные голени, изящные лодыжки, высокую аккуратную грудь, тонкую талию. Румяные щечки, пухлые губки, лукавые глазки, дерзкий язычок – ох, любила Ляська корчить рожи на публику. Ее самолюбие тешило внимание парней, она коллекционировала дикпики, присылаемые в личку. Порой скидывала мне скрины особенно забавных подкатов. При этом Ляська отличалась абсолютной верностью, изменять своему Лешке ей, кажется, просто не приходило в голову. Где-то внутри я даже чувствовала, что она вообще достаточно прохладно относится к сексу.

Все это было так. Для поднятия самооценки.

С художественной точки зрения мне была интереснее Аля, потому что красота ее была неочевидной и нестандартной. А Ляська была привлекательной для всех, как Ольга Ларина. До зевоты.

Я добралась до Ляськиного дома за пять минут. Она жила в старенькой пятиэтажке, облицованной мелкой красно-коричневой мозаикой. Открыла подруга сразу, стоило нажать кнопку домофона. Ждала меня.

– Как здорово, что ты пришла! – приветствовала меня Ляська с порога. – А я, честно, так замоталась… С утра с Данькой в бассейн, потом по врачам, Мирон вообще не спал…

Мирон с Даньком, уткнувшись в экран ноута, смотрели что-то невероятное, прыгучее, вопящее, шокирующее контрастным сочетанием цветом. Как и обычно бывало во время визитов к однокласснице, я задумалась о том, кто работает на современных студиях мультипликации, здоровы ли эти люди психически и есть ли у них свои дети.

– Будешь чай? Посидим спокойно, пока дети мульты смотрят.

– Чтобы я от чая отказалась? Да ни в жизнь.

И мы сидим на маленькой, но такой уютной кухне хрущевки, и Ляська трещит, а я больше слушаю. Ведь мне трудно поддержать разговор. Я вижу, что подружку, несмотря на бассейн и врачей, переполняет энергия, ей хочется выговориться. Но я не разбираюсь во всем том, о чем говорит она, во всех этих сложных нюансах материнской жизни, и способна только удивленно таращить глаза да давать односложные ответы.

Наконец Ляська доходит до сакраментального вопроса:

– Нет, а ты-то уже… когда?.. Ну… того-этого…

Я изумленно поднимаю брови.

– От кого? От духа святого?

– Ну ладно, у тебя никогда не было проблем с поклонниками. Тебе достаточно свистнуть – из желающих выстроится очередь.

– Это все не то.

– Ну а Вик? С ним же было то? Вы подходили друг другу.

Я в растерянности давлюсь чаем.

Я и Вик в роли родителей? Да, нас многое когда-то связывало, да, были времена, когда нам было хорошо вместе, вот только они давно прошли… да и вообще.

Я и Вик – это было не про брак, не про супружество. Про что-то другое. Мы были как друзья-любовники, соперники и соратники, вечные антагонисты, оппоненты и дуэлянты. Мы вели диалог, казалось, даже тогда, когда вообще не общались. Но родительство – это было как будто не про нас, не из той оперы.

Мы сошлись не для этих целей…

Да и вообще, все это уже в прошлом.

От необходимости объясняться меня спасает вой, доносящийся из комнаты.

Кажется, детям надоело смотреть мультики.

Может быть, оно и к лучшему.

Я узнал, что у меня

Есть огромная семья.

В. Орлов

7. С ДРУГОГО БЕРЕГА

Мне всегда казалось, что людей, имеющих детей, и бездетных разделяет как будто невидимая, но от того не менее прочная стена. А, может, не стена, а река или целое море. Я давно заметила, стоило подружке родить, перейти в категорию «мамочек», как она постепенно исчезает с горизонта событий, начинает жить какой-то другой, непонятной жизнью. Странно, что с Ляськой получилось не так – впрочем, она говорила, что ей даже нравится дружить с бездетной мной, что я ее отвлекаю. Мне нечего было сказать про режущиеся зубы, прикорм и прививки, и Ляську это устраивало – она могла вещать в гробовом молчании. Я даже как-то чувствовала себя рядом с ней немного дурой из-за своей некомпетентности. А Ляська, кажется, отчасти отыгрывалась за школьные годы, ведь контрольные-то списывала обычно она у меня, а не наоборот.

Надо отдать должное, Ляська была еще очень адекватной, одной из самых адекватных среди родивших приятельниц. Не из категории фанатичных «яжематерей» и не страдающих от депрессии нудех. Да, она занималась детьми почти все свободное время, но все-таки умудрилась сохранить еще какие-то свои интересы и не гнушалась пользоваться помощью бабушек. Среди многих «сознательных родительниц», которых я знала, последнее считалось западло, они предпочитали гордо тащить воз радостей и горестей в одиночку, пока однажды не свалятся без сил. Ляська инстинктивно избегала чересчур большой нагрузки, ее дети регулярно отправлялись к свекрови на выходные, и она могла спокойно посмотреть с мужем фильм и заняться сексом без риска быть прерванными через пять минут после начала процесса (с ее слов, после появления детей такое стало редкостью).

И все же дети Ляськи разделяли нас, сами о том не подозревая. Куда более ограниченная, не блещущая талантами, подружка после родов как-то автоматически как будто стала старше, взрослее, круче. Мне стало сложно поддерживать с ней диалог на равных, и я порой ловила ее недоуменный, какой-то вопросительный взгляд, словно она удивлялась, что я продолжаю заходить, что я вообще с ней общаюсь.

Она не поздравила меня с выставкой, ей вообще было до фонаря, чем я занимаюсь, она в этом ни черта не понимала. Но я не ждала от Ляськи никаких художественных замечаний, я знала, что она слушает попсу (и только ее), если и читает, то одни женские детективы и романтические истории в мягком переплете, а по большому счету ей нравится смотреть сериалы. Я знала, что с ней невозможно обсудить Достоевского, больше того, мысль попробовать это сделать просто не приходила мне в голову.

Она была ценна для меня чем-то другим.

Может, каким-то звериным умением жить, устраиваться получше, животным чутьем на людей и обстоятельства, инстинктивной расчетливостью – тем, чего у умной, благородной Али вообще не было. Пока Аля корпела над тетрадями, Ляська успевала сгонять на брови, маникюр и в парикмахерскую – и у нее с мужем как-то так было поставлено, что на это всегда находились деньги, и никто не смел осудить молодую мать за бесцельно потраченное время.

В глубине души я подозревала, что Ляська как будто умнее Али. Ведь Аля, при всей ее искренней любви к работе, все же перенапрягалась до неврозов, а Ляське это было просто чуждо. Она никогда не взваливала на себя больше, чем могла и хотела унести. При этом ее нельзя было назвать ленивой, она именно знала меру.