Среди русских кораблей были не только новейшие быстроходные клиперы, но и старые купеческие суда, неспособные уйти от быстрых барбарийских шебек. Кроме того, в период маловетрия или штиля можно было ожидать нападения на вёслах. Пиратские гребные суда действовали, применяя ту же тактику, что и их малайские «коллеги» — в безветрие они заходили с носа или кормы, где количество орудий было минимально, и старались как можно быстрее сблизиться с атакуемым судном, чтобы из-за высокого борта «купец» вообще потерял возможность отстреливаться. Так что защита торговли от пиратов была насущной необходимостью.

— От имени Королевства Швеции всецело поддерживаю ваш порыв! — уверил русских капитанов герр Блессинг.

Встречу и политическое согласие отметили широкой попойкой. Сторонам было что вспомнить: многие и с русской, и со шведской стороны участвовали в последней войне. Так, за чашей вина (увы, часто представлявшего собою смесь тернового сока, воды и свинцового сахара), стороны наперебой рассказывали друг другу те передряги, в которых им довелось побывать. Вспомнить было что: почти все офицеры оказались ветеранами последней Русско-Шведской войны.

Из общения со шведами выявилось два презабавных обстоятельства. Во-первых, почти все они успели побывать в русском плену, случившимся после несчастного для их королевства Выборгского сражения. При этом, однако, к России они не питали каких-то сильно враждебных чувств, возлагая всю вину за войну на своего покойного короля.

Во-вторых, политические предпочтения шведов оказались очень своеобычны. Множество их морских офицеров традиционно стажировалось на французском флоте и сочувствовало французам; при этом все они довольно враждебно относились к существующему во Франции республиканскому режиму, но при этом… люто ненавидели англичан!

— Нам стоит привлечь к своим операциям силы английской Средиземноморской эскадры — высказал предложение Пустошкин. — Хотя английское Адмиралтейство очень негативно настроено к нашей Лиге вооружённого нейтралитета, но всё же, англичане, как цивилизованная нация должны поддержать наши действия против варваров!

— Это англичане — цивилизованная нация? — со смехом переспросил Карл Густав Торнквист, подполковник, заместитель Блессинга. — Вы мало их знаете! Я во время американской войны имел честь служить адъютантом адмирала де Грасса. Однажды мы высадились в Каролине, дабы сменить воду и пополнить припасы. Места эти только что были оставлены англичанами. Взойдя в господский дом посреди прекрасной усадьбы, мы обнаружили там беременную женщину, заколотую штыками в своей постели; лютые варвары вырезали обе ее груди и на балдахине над ее ложем начертали: «Так не родишь же ты бунтовщика!» В другой комнате нашим глазам предстало зрелище не менее ужасное: пять отрубленных голов были расставлены на буфете взамен гипсовых статуэток, кои, вдребезги разбитые, лежали тут же на полу. Бессловесная скотина тоже не избежала жестокой участи: во многих местах на пастбище лежали убиенные лошади, быки и коровы… Нет, сударь: когда дело заходит достаточно далеко, англичане — точно такие же варвары, как и берберы!

— Ну что же, — рассудительно заявил Павел Васильевич, — вернёмся к нашим баранам, то есть берберам. Скажите, господа, каковы ваши военные планы?

— Сначала, — отвечал швед, — мы осуществим блокаду их портов: прежде всего, это Триполи и Дерна. Если мы не достигнем положительного для нас результата, придётся прибегнуть к бомбардировке!

— Хорошо, что наши планы совпадают. Добавим к этому освобождение христианских рабов и компенсацию наших потерь. У нас захвачено пока одно судно, а у вас…

— За последний год — пять!

— Ну что же, мы, пожалуй, не будем ждать столь печальных цифр. Наша эскадра будет готова через несколько дней. Правда, первой нашей целью будет не Триполи, а Алжир, захвативший наше торговое судно. Пока вы осуществляете блокаду Триполитании, мы произведём бомбардировку Орана. Если вы не достигните блокадою поставленных целей, мы окажем вам необходимую поддержку.

— В таком случае мы, с вашего позволения, отбываем, как только пополним запасы воды.

— Хорошо. Удачи вам, господа!

* * *

Русская эскадра — два фрегата, четыре бомбических кэча и полторы дюжины других судов — медленно подступала к порту Алжира. В предрассветной дымке медленно прорисовывались очертания варварийского берега, а за ним — далёкие и бесконечно прекрасные Атласские горы.

— Просто удивления достойно, как столь благодатные места могут быть в руках столь диких племён! — заметил Чичагов, внимательно осматривая порт в подзорную трубу. — Вижу в порту два десятка военных судов, — галеры, шебеки, и прочее в том же духе, и около сотни «купцов»!

— Невеликие силы! — заметил контр-адмирал Пустошкин. С алжирскими пиратами Павел Васильевич уже не раз имел дело, и особого уважения к ним не питал.

Однако, более подробный осмотр заставил усомниться в столь оптимистичном заявлении: низкий песчаный берег красноречиво говорил о мелководье в бухте. Впрочем, это не стало для контр-адмирала неожиданностью: мальтийские рыцари посветили русских капитанов во все особенности местной навигации, поделившись картами и отчётами о ранее проводившихся операциях, в которых участвовали мальтийцы. И теперь двое из них — высокопоставленные рыцари Камилл де Роган и Буадерон дю Рансюйе, — участвовали в кампании, стоя рядом с Павлом Васильевичем на шканцах линейного корабля «Европа».

— Господа, — обратился к ним Пустошкин, — ваш славный флот неоднократно посещал эти воды. Что вы можете сообщить мне по поводу местных условий?

— Как мы уже обсуждали ранее, — отвечал дю Рансюйе, — всё африканское побережье на протяжении пяти кабельтовых от берега весьма мелководно. Сейчас, с запада мы видим мыс Матифу в окружении скал: от него надо держаться подальше. Вон там — вход в Алжирскую бухту; в качестве ориентиров мы будем использовать гору Бу-Зегзаг и горы в районе мыса Каксян. Эти возвышенности отделены равниной Матиджа от высоких Атласских гор, поднимающихся в глубине юго-восточнее Алжирской бухты, и сейчас, с расстояния около 15 миль кажутся лежащими отдельно от материка островами. Вон там, южнее равнины Митиджа, примерно в 30 милях к югу от мыса Пескад поднимается приметная гора Джебель — Мекауд, а в 8,5 милях к западу от нее — тоже очень приметная гора Джебель — Музая, с очень крутым восточным склоном…

По мере приближения к берегу становятся видны форты на вершинах гор, а потом и город Алжир, открывающийся в виде огромного белого треугольника, отчетливо вырисовывающегося на фоне гор. Утопающий в зелени город, сбегавший к берегу со склона горы, издали казался прекрасным. Тонкие изящные минареты, казалось, устремлялись прямо в небо, пытаясь утащить за собой приземистые мечети.

Береговые батареи, несомненно, присутствовали — их характерные очертания, заставлявшие подозревать руку и глаз европейских инженеров, виднелись по обе стороны порта. Особенно выделялась двухэтажная крытая батарея на моле, прикрывавшая стоявшие в гавани корабли. Но насколько эти укрепления окажутся действенны в руках берберов?

С главной батареи вдруг вырос клуб порохового дыма, затем ещё и ещё; через несколько секунд донеслись и звуки канонады. Ядра шлёпались о лазурную рябь сильными недолётами, стройными кипарисами поднимая фонтаны белых, пенистых брызг.

Лот показывал двадцать шесть футов. Дальше идти нельзя.

— Убрать все паруса! Встаём на шпринг. Действуем с левого борта! — приказал контр-адмирал.

Расстояние было слишком велико для сколь-нибудь прицельной стрельбы по берегу, но это не стало неожиданностью.

— Бомбардирские суда — вперёд! Ставьте сигнал! — скомандовал Пустошкин.

Приземистые кэчи выдвинулись из-за красавцев-фрегатов, вставших на якоря на расстоянии четыре-пять кабельтовых от берега. Их было шесть: два нашлись на Мальте, ещё четыре купили у Генуэзской республики. Пользуясь малой осадкой и почти полным отсутствием киля, они могли подойти бы и ближе, но опасались огня береговых батарей. Ими и следовало заняться в первую очередь.