— Александр Васильевич, — возражал ему я, — всё это хорошо, но в местности с недружелюбным местным населением этих самых кашеваров могут попросту вырезать!

Так или иначе, а дальше экспериментов дело пока не пошло.

Придумали мы для армии и передвижные хлебопечки, позволявшие солдатам хоть иногда отдыхать от сухарей. Начали внедряться консервы, пока тоже лишь в качестве эксперимента, поскольку основная масса консервированных продуктов уходила во флот.

Но экономии, по сути, никак не выходило. Наоборот — расходы на армию увеличились: пришлось заметно повышать жалование офицеров, огорчённых лишением их крепостных рабов; резко повысились расходы на разработку новых вооружений (ранее эти расходы практически равны были нулю); назревали гигантские расходы на устройство казарм… В общем, единственное, чего удалось добиться — это немного снизить рост расходов на армию, а о большем и помышлять не приходилось.

Однако, умывать мы не стали. Раз не получается сэкономить — может быть, попытаться заработать?

Благотворная идея добыть много-много денег и тем закрыть наши финансовые трудности не покидала меня — не проходило дня, чтобы я не думал об этом. Конечно, самой перспективной представлялась добыча золота, которая обещала принести значительные суммы, но требовали времени и средств. Была создана компания с большим государственным участием (назвали её «Восточная золоторудная е. и. в. компания»), поставив президёнтом её Аникиту Ярцева, и запустили в дело. Однако пока компания приносила больше расходов, чем доходов. Главная проблема была с людьми — ввиду тотального освобождения крепостных, пришлось ориентироваться на вольнонаёмных и ставить им хорошее жалование. Сразу же выявилась проблема: среди рабочих очень высока оказалась заболеваемость из-за необходимости иметь дело с ледяной водой. И тут очень кстати оказались высокие резиновые сапоги, производство которых в очень ограниченном количестве было налажено в принадлежавшем лично мне промышленном заведении. Этот каучуковый хайтек позволил наконец наладить добычу россыпного, или, как здесь называют, «песошного» золота на ранее разведанных месторождениях Урала.

Ещё одной из преудачнейших идей оказалась спичечная фабрика; причём, в отличие от добычи золота, это производство с самого начала рассматривалось как «личное» владение царской семьи.

Вполне приличный образец спички был разработан ещё несколько лет назад. Но лишь теперь, с появлением в лаборатории Лавуазье красного фосфора, они были доведены до, можно сказать, совершенства. Наладить производство оказалось довольно просто: две сотни работников щипали мелкую лучину, а шестьдесят женщин окунали её кончиком в смесь красного фосфора и бертолетовой соли. Коробков не было: вместо них каждую сотню спичек связывали верёвочкой и снабжали полоской зажигательного состава — «тёркой».

Спички сразу же начали поставлять за границу. Для доставки их морем использовали дубовые бочки из-под вина, привозимого в Петербург из Франции и Испании. Мы сразу же поставили на спички довольно низкую цену, чтобы в ближайшем будущем исключить появление конкурентов.

В первый год фабрика изготовила 12 миллионов спичек, в следующий мы планировали сделать 27 миллионов, а затем выйти на объём в 50–60 миллионов спичек ежегодно, и было совершенно понятно, что спрос на них был многократно выше. Спички продавали по цене от 50 до 80 копеек за тысячу, что за вычетом расходов ежегодно приносило нам с Наташей «семейного дохода» в 15–18 тысяч рублей. Это сравнительно небольшие деньги позволяли, однако, отказаться от части государственного содержания. По сути, прибыль эта была эквивалентна оброку от поместья в 5–6 тысяч душ.

Другой мануфактурой оказалось обувная. Нам удалось наладить производство резиновых подмёток из бразильского латекса. С такою подмёткой обувь была много удобней и долговечней. Главная проблема оказалась в крайне ограниченных объёмах латекса, имевшегося в нашем распоряжении. Мы, конечно, каждый год планомерно увеличивали закупки, но спрос многократно превышал предложение. Немного снизили остроту проблемы удачные эксперименты с введением в латекс добавок — наполнителей, например, тёртой пробки. Поиск добавок, которые позволили бы сэкономить дефицитный латекс, не снижая существенно потребительских свойств выпускаемых материалов, стали одним из важнейших направлений околонаучных исследований. Также на этой фабрике мы впервые начали массовое производство обуви по разным лекалам на левой и правой ноги. Надо сказать, что в этом времени фабричное производство одежды и обуви вообще было не очень развито — в основном одежду шили кустари-портные, а обувь тачали сапожники и башмачники. Массовое производство одежды и обуви применялась в основном лишь для солдат, и качество и того и другого было крайне низким.

Особый интерес покупателей вызвало появление непромокаемой обуви — резиновых сапог и калош. Правда, желая сохранить в тайне использование нами бразильского латекса, мы поначалу не отправляли этот товар на экспорт, сбывая его исключительно на внутреннем рынке.

Также очень востребованным оказалось производство непромокающих тканей. Спрос на этот продукт был крайне высок, и мы начали выпускать прорезиненную ткань, производя непромокаемые епанчи**, одежду для моряков и китобоев. Но, пожалуй, самым важным изобретением в этой сфере оказалось изобретение паронита — материала, применяемого при изготовлении уплотнений.

Разумеется, я не мог пройти мимо самарской нефти. Француз-гипнотизёр сумел выудить из моей головы понятие «крекинга» вместе с картинкой из школьного учебника, и наши химики на этой основе быстро разработали способ получения керосина и битума; сырая нефть служила прекрасным топливом в топках только появлявшихся на Волге пароходов.Для глубокого бурения скважин нами применялись инструменты, давно уже разработанные русскими соледобытчиками; добавив к ним паровой привод, мы наладили бурение на глубины до трёхсот саженей. Однако глубина залегания большинства нефтеносных пластов в Поволжье, судя по всему, была много больше, поэтому я уже задумывался про добычу нефти на апшеронском полуострове, к тому времени плотно контролировавшемся нашими войсками.

Расширялось производство волжских пароходов. После первого удачного эксперимента, в котором я поучаствовал два года назад, первые колёсные суда стали вводиться в эксплуатацию. Поначалу паровая машина с Балтийского завода доставлялась речным путём в Нижний Новгород, где её монтировали в корпус будущего парохода. Дело это оказалось крайне сложным — паровые двигатели были очень тяжелыми и неудобными в перевозке. Передо мною во вес рост встала необходимость постройки давно уже запланированной системы каналов, связывающих Волгу с Балтикой через реки Вытерга и Ковжа. Каналы эти в моём мире известны как «Мариинская водная система». Поначалу я собирался обойтись без них, проложив вместо постоянно мелеющих и замерзающих водных путей железные дороги; однако они оказались совершенно необходимы. Те же самые паровые двигатели, как и масса других грузов, доставляемые на Волгу и на Урал, требовали хорошего водного пути; а железные дороги — когда они ещё будут…

Пришлось выделить финансирование. В этом году удалось сделать немного: шлюзный мастер Свендсон расчистил заросшие просеки, прорубленные ещё до Шведской войны под руководством де Витте. В следующем году инженер-майор Б. Б. Барклай-де-Толли должен будет провести нивелировку по проекту, опять же, согласно проекту. де Витте: от места впадения реки Тагажмы в Вытегру к реке Серьге и Матко-озеру и далее, через канал к рекам Ваткома и Ковжа. Строительство же предполагалось начать в 1799 году.

Пока же приходилось с большими трудностями доставлять судовые механизмы в Нижний Новгород. Но тут вдруг в моём поле зрения появился господин Всеволодский. Этот молодой кавалерийский офицер (звали его Всеволод Андреевич) оказался большим энтузиастом парового судостроения, и, к тому же, богат как Крез. Я, услышав впервые эту фамилию, сначала напрягся, вспоминая былое… но оказалось, что к прелестной и коварной Софи он имеет очень отдалённое отношение, происходя из другой (княжеской) ветви этого обширного рода. В общем, на аудиенции господин сей предложил наладить производство судовых машин прямо в Нижнем Новгороде, чтобы не затрудняться перевозкой громоздких котлов из Петербурга. Идея мне показалась здравой, и вскоре мы начали производить в Нижнем Новгороде пароходы с типовыми паровыми машинами, а заодно и организовали компанию по перевозке грузов, названную «Волжская экспедиция грузов».