Очень пригодился нам Воронцовский дворец. Это прекрасное, просторное здание, когда-то выкупленное казной у отца Александра Романовича, находилось в центре Петербурга, недалеко от Невской Першпективы. Едва его увидев, я сразу понял, что именно здесь расположится «Перинатальный гошпиталь», в котором родится мой первенец. Нет, конечно, роды вполне можно было провести и во дворце, но чёрт побери, какую рекламу получит клиника, в которой рожает российская императрица!

Теперь Петергоф: здесь у нас Большой дворец, Английский дворец, Монплезир. Последний — здание эпохи Петра I, уже ставшее по сути его музеем. Английский дворец недостроен, и что с ним делать — ума не приложу.

После тягостных раздумий, я решил устроить в Петергофе Морское училище для моряков торгового флота, а заодно — перенести сюда из Кронштадта Морской корпус, заметно увеличив в него набор. В Большом Дворце разместили военных моряков, а в Английском — гражданских. Монплезир же сделали музеем Петра Великого.

Рундальский Дворец в Курляндии был изъят у Платона Зубова и передан в пользование низвергнутому польскому королю Станиславу-Августу.

Многочисленные «путевые дворцы» тоже разошлись туда-сюда. Что-то продали, что-то передали местным властям или пустили в здравоохранение/образование. Петровский замок, несмотря на более чем спорную архитектуру, мы с супругою решили оставить, как свою московскую резиденцию.

Тем не менее, несмотря на все эти усилия и жертвы, существенно сократить расходы таким образом не получилось. Дело в том, что большинство дворцов так и осталось на попечении казны, просто из дворцового ведомства они перешли в ведение иных коллегий или губернских правлений. То есть расходы остались, только сменились статьи, по которым они производились! Иного можно было бы ждать, если бы я всё распродал; но за такие дорогостоящие вещи мало кто давал хорошую цену. Ну ничего, главное что теперь эти здания пойдут в дело, а не будут стоять в ожидании приезда на месяц-другой царского двора.

* * *

Но кроме дворцов, есть ещё ряд проблемных объектов; и сегодня я занят объездами петербургских строек. В наследство мне досталось несколько дорогостоящих проектов, польза от которых была неочевидна, а денег они требовали — мама не горюй.

Одна из них была видна ещё из окон дворца. Это, разумеется, Дворцовая площадь. Устройство мощённой регулярной площади перед дворцом шло всё время, что я здесь нахожусь (уже 10 лет!), а конца-края не видно. Дело, безусловно, нужное, но крайне медленное. К тому же из-за медленного хода работ и остаточного принципа их организации площадь выходила разномастной: где-то в ход шёл булыжник, где-то брусчатка, причём разных размеров и формы. Ещё одним печальным последствием оказался страшный шум: железные ободы колёс страшно громыхали по каменной мостовой. Зимой это не составляло особой проблемы, ведь тогда все ездили на санях, да и окна зимой обычно закрыты; но вот если жить в Зимнем Дворце летом, когда окна всегда открыты — этот шум будет невыносим! Нет, определённо надо переезжать в Каменноостровский дворец — там тихо, прохладно, свежо… и притом не так уж и далеко от центра Петербурга. Увы, в этом году навряд ли это получится.

Спустившись вниз, где меня ожидали офицеры охраны и Аргамак, я бодро вскочил в седло, и, звонко стуча подковами, мы верхом отправились к первому объекту: Исаакиевской церкви.

Строение это находилось именно там, где привыкли видеть его петербуржцы, но выглядело совершенно по-другому. Дело в том, что строили не привычное мне и людям моей реальности детище Огюста Монферрана, в то время, должно быть, ещё писавшегося в штанишки, а совсем другую церковь. План был разработан Антонио Ринальди, и мне этот проект совершенно не понравился — на фоне зарождавшегося неоклассицизма он выглядел откровенно архаичным. К тому же, сейчас в казне крайне не хватало денег.

Вскоре мы были возле стройки. Стены здания, покрытые частоколом лесов, были возведены примерно на ⅔. Подле него, на площади, лежали стройматериалы — обработанные белые блоки, известь в больших бочках, брёвна и доски. Рядом находилась небольшая группа господ — губернатор Петербурга Архаров со свитой советников и председателей палат.

Николай Петрович Архаров — это страшно колоритный тип, прославившийся своей любовью к полицейскому порядку. К сожалению, принцип «усердие всё превозмогёт», часто ставившийся Архаровым в основу своей деятельности, нередко играл с ним злую шутку.

Я подошёл к складу белого камня. Оказалось, что это мрамор — дорогущий привозной мрамор! Лежит тут уже несколько лет, и никто не знает, когда это всё пойдёт в дело!

— Это всё стоит тут очень давно, — сразу напал я на Архарова, — леса уже скоро сгниют, а церковь так и не построена. Вы собираетесь хоть что-то с этим делать?

— Ваше величество! Проект церкви высочайше утверждён до того, как я получил счастье возглавить Петербургскую губернию! — извиняющимся тоном отвечал Архаров. — Господин архитектор Ринальди уехал в Италию, и там, как сообщают, умер три года назад. Право, губернское правление не находит, что делать с этим строительством!

— Где чертежи? Покажите хотя бы эскиз!

Эскизы впечатления не произвели. Перед глазами у меня стояло помпезное творение Монферрана, а то, что я видел перед собой на бумаге, выглядело как средненький барочный собор, не то, чтобы совсем плохой, но явно не столичного размаха и вида.

— Ваше величество, здание почти готово, строительные материалы к нему завезены. Прикажете продолжить работы? — подобострастно-вопросительным тоном обратился ко мне Архаров, самым любезным образом заглядывая в глаза.

— Что-то, мне кажется, не то́строится тут уже много лет…

— Прикажете снести? — услужливо вопросил Архаров.

— Надобно хорошенько подумать, что тут сделать! — в задумчивости, рассуждая сам с собою, ответил я.– Кроме того, поскольку церковь теперь отделена от государственной власти, встаёт вопрос — почем вообще здания храмов строятся за казённый счёт? Теперь церковь независима, и должна сама возводить свои капища!

У чиновников округлились глаза.

— Неужели вы, Ваше Величество, желаете оставить православную нашу церковь безо всякого воспомоществования? — поразился Архаров.

— Николай Петрович, ну вот подумайте сами: всё казённое строительство в нашей Империи происходит за счёт средств, собранных в виде налогов. Платят их в равной мере и православные, и католики, и лютеране, и мусульмане, и даже иудеи. У армян тоже своя церковь, да ещё и старообрядцы разного толка… в общем, много у нас конфессий.И почему мы должны на налоги, полученные в том числе от инородцев, строить православные храмы? Мусульмане или католики, вернее всего, были бы против этого! Нет, пусть уж церковь наша сама себе строит соборы за свой собственный счёт.

В общем, я приказал до разбирательства законсервировать стройку.

— Что там у нас ещё? Биржа? Поехали к Бирже! — довольный, что смог сэкономить немного казённых денег, я вскочил в седло, и бодрой рысью погнал к мосту через Неву. Охрана двинулась следом, петербургские чиновники поспешали за мною.

Итак, следующим долгостроем екатерининских времён была Биржа. Это, безусловно, нужное здание начали возводить ещё 13 лет назад по проекту Джакомо Гваренги, на месте, назначенном ещё Петром I. Но после нападения Швеции строительство остановили. Состояние финансов после войны тоже не внушало особого оптимизма, так что постройку здания до сих пор не возобновили. Была идея привлечь к финансированию купцов — ведь биржа нужна была прежде всего для них; однако, негоцианты не проявили никакого интереса к проекту Гваренги. В результате, у нас имелся недострой, стены которого, не укрытые крышей, медленно разрушались от атмосферных осадков, а вид здания в почерневших от времени леса́х портил и так не очень привлекательный пейзаж Васильевского острова.