– Нет, – после долгой паузы и с немалым трепетом отозвалась графиня. Ей казалось, что в следующий миг Малгар произнесет три страшных слова: «Твой любовник – Райс», и если так случится, то ее сердце разлетится на куски. Или наоборот: сердце Малгара разорвется, потому что она тут же обернется зверем и вырвет его из груди того, кто доставил ей за последние годы столько боли.

– Узнаешь позже. Кстати, насчет твоего Ирдемса. Я с Кагиаром был у него. Как просто все решилось. Это ничтожество как девка-потаскуха лило слезы и падало нам в ноги. Найти убийц моего брата оказалось очень просто. Глупцы даже не пытались скрыться. Я мог бы убить их сегодня, но Кариаг, как всегда, хитер и придумал развлечение, которое и станет нашим отмщением. Ты, Ольвия, тоже примешь в этом участие, – Малгар наконец разжал свои сильные руки. – Именно поэтому нам стоит поторопиться с выездом. Нужно будет кое-что приготовить по пути.

– Кто они? – слабым голосом произнесла госпожа Арэнт.

– Узнаешь. Всему свое время. Что это за письмо, с которым ты так носишься? – граф перевел взгляд на свернутый листок в ее пальцах. – Мы редко бываем вместе. А, Ольвия? Уж не появился ли у тебя любовник?

– Написала кое-что герцогине Альгер, – отозвалась графиня, чувствуя, как сердце пустилось вскачь. Тут же нашла вниманием зону оборотня, готовая погрузиться в нее, если Малгар потребует показать письмо. Ольвии очень не хотелось стать убийцей. Если бы позволили боги – ее боги, а не нубейская Калифа, о которой часто говорил Малгар – то графиня не стала бы убивать ни своего мужа, ни магистра Дерхлекса. Но теперь она не была уверенна, что боги позволят ей не пачкать душу кровью. Ведь на ней уже была кровь.

***

Мечник, стоявший рядом с Гурвисом опасений у меня не вызвал. Я догадался, что они знакомы, и он, скорее всего, один из телохранителей графини.

– Что-то случилось, Гурвис? – спросил я, опережая на несколько шагов Салгора.

– Да, господин Ирринд, – ответил тот, и лицо его стало еще более скорбным.

– Пойдем ко мне в комнату или, если не возражаешь, в обеденный зал – проголодался, сил нет, – предложил я, махнув рукой Салгору, чтобы тот шел с Талонэль.

– Спасибо, Луриф, – Гурвис непонятно за что поблагодарил мечника, и тот неторопливо зашагал в сторону Железного моста. Мне же слуга графини, сказал: – Вам письмо, господин Ирринд. Очень важное письмо. В этот раз, как видите, доставил в полной сохранности. Если соизволите, можете прочитать его при мне и передать что-то для госпожи Арэнт на словах. Ее сиятельство запретила брать у вас любые ответные сообщения, сам понимаете почему.

Я кивнул, и сказал:

– Если не спешишь, пойдем в обеденный зал. Там прочитаю.

– Да, есть время. Тем более графиня потребовала дождаться вас и передать все это вам лично. Мы с Лурифом ждали тут долго, часа полтора, наверное. Но мне обязательно нужно вернуться к отъезду ее сиятельства, – сообщил он, уже входя следом за мной в таверну.

– Она уезжает? С Малгаром? – это известие стало мне особо неприятным. – И почему так неожиданно быстро, тем более не с утра, а под вечер?

– Не могу знать. Если честно, – он понизил голос, проходя мимо стойки распорядителя. – Ее муж любит уезжать в ночь. И по ночам любит гулять – уж такой человек, – на последнем слове голос Гурвиса дрогнул, будто произносил его с большим сомнением.

– Салгор, вы тут сами, – сказал я, видя, что мой ученик устроился с эльфийкой на нашем обычном месте – столике возле большого цветочного горшка.

Я же прошел дальше в зал и выбрал стол у второго окна. Людей в это время в обеденном зале собиралось мало, и подавальщица – полненькая, чернявая женщина средних лет – почти сразу подошла к нам. Приветливо улыбнулась, скороговоркой огласила меню, посоветовала грибной суп. Я его и заказал. К нему попросил гусиные крылышки, томленные с овощами.

– Гурвис, тебе что? – спросил я, выжидательно глядя на паренька. – Выбирай без стеснений, что понравилось. Или после графской кухни тебе все будет казаться невкусным? – я усмехнулся, хотя шутка вышла кислой, и настроения как-то не было. Голову полнили мысли о госпоже Арэнт, ее муже и письме, которое явно не должно меня обрадовать.

– Если можно, мне бы жареных карасей. Кусочек хлеба и все, – сказал он, когда подавальщица черкнула что-то на бумаге и отошла, добавил: – У ее сиятельства такое не готовят. Я никогда не ел у нее карасей, а я правда их люблю. Отец ловил карасей и пескарей, а мама жарила – так было в детстве. Мы жили очень бедно, но воспоминания бывают дорогими не только о богатой жизни.

– Это точно, – я кивнул, думая, что Гурвис уже считает себя совсем взрослым. Впрочем, как и Салгор. Забавно это было. В самой первой жизни и я считал себя взрослым уже лет в 17 или еще раньше. Но как это было наивно тогда с моей стороны!

Я молчал, ожидая, когда он достанет письмо. Слуга Ольвии расстегнул колет и бережно извлек из внутреннего кармана белый прямоугольник, заклеенный печатью с рельефом волчицы, той самой, которую я видел в первый день пребывания в этом мире на двери графской кареты. Это воспоминание шевельнулось во мне, при чем как-то болезненно, хотя не было к тому причин. Казалось, что все это: карета Ольвии, ее трогательная забота обо мне – совершенно незнакомом человеке – ее голос и ее глаза – все это было очень давно, хотя на самом деле не прошел даже месяц. Месяц Диких Скакунов – он был в самом деле диким, и столько успело случиться! С этими неожиданно нахлынувшими воспоминаниями я лишь сильнее утвердился в словах, сказанных вчера Яркусу, что теперь для меня важна только Ольвия. Да, да, именно так! С Ионой у меня ничего не вышло, и может оно к лучшему. С Флэйрин тоже как-то не сложилось, и неизвестно, увидимся ли мы когда-либо. Может, встретимся там в подземелье, когда я буду проходить по темному коридору с Ольвией к реке. Поэтому для меня была и есть только милейшая госпожа Арэнт, которую я, наверное, люблю. «Наверное» – потому, что для меня это всегда было сложным в определении, сложным состоянием души, ввиду особенностей моего восприятия. Ведь оно несло многие предыдущие жизни и воспоминания, в которых тоже было много любви, много женщин – их я не имел права забыть. Только это вовсе не значит, что моя любовь, вмещающая не одну женщину, стала для меня не настоящей.

Поддев ногтем печать, я сорвал ее. Образ волчицы на сургучной кляксе беззвучно упал на стол, но при этом она будто продолжала смотреть на меня. Я развернул лист бумаги и начал читать.

С первых строк я не мог поверить написанному. Слова Ольвии шли в такой диссонанс с мыслями, только что посетившими меня, что мое сердце сжалось и дальше не билось, а вздрагивало, словно кто-то сжал его холодной рукой.

Я оторвал взгляд от бумаги, и пальцы судорожно смяли ее, хотя я еще не дочитал письмо. Хотелось выкрикнуть: «Как это может быть? Как она может писать такое? Я не верю, что с ее стороны наши отношения были несерьезными! Не верю, что она решила остаться с мужем!». На самом деле такого просто не могло быть, ведь она много раз говорила, что Малгар сделал ее несчастной и она много бы отдала, чтобы навсегда порвать с ним! Как может такое быть, что она снова решила быть с ним?!

Подавальщица для меня появилась будто из пустоты, как появляется призванное магом существо. Со стуком поставила тарелки, сказала что-то. Я не понял ее слов и просто кивнул. Я почувствовал аромат грибного супа и жареной рыбы, но прежде, чем обратить внимание на еду, все-таки дочитал письмо, хотя не желал этого делать.

«Мы уезжаем, в ближайшее время. Не знаю точно когда. Может завтра. Я молю богов, чтобы это случилось скорее. Скорее потому, что очень боюсь за тебя: боюсь, что Малгар узнает о тебе и тогда случится непоправимое. Еще раз прости, мой дорогой. Наверное, тебе очень больно. Мне тоже, но такова жизнь, и мы должны не только играть в нее, но и жить в ней, а значит хотя бы иногда быть твердыми и принимать правильные решения. Целую тебя последний раз и на этом прощаюсь. Пожалуйста, не ищи со мной встречи, иначе ты погубишь меня и себя!», – были последние строки, написанные ей. Я свернул письмо, сунул его в карман, чтобы позже перечитать еще много раз и попытаться понять женщину, которую я особо выделил для себя и полюбил.