Куда охотно встревали мужчины. Недаром же местный менталитет успешно характеризуется народной мудростью: «Если враг напал на кибитку твоего отца, пристань к врагу и грабьте папашу вместе».

Запрет поспешно отменили, но втихомолку начали поощрять женщин самостоятельно снимать паранджу. Когда были свои традиции у туземцев, свои у русских, им следовало большинство, то это было нормально. Кто хотел — носил паранджу, кто не хотел — не носил и последних было очень много. Сейчас же начинался какой-то всеобщий винегрет. Всех чесали под одну гребенку.

Беспорядки ушли в семьи. Разрушая отношения. Женщины стремились снять неудобную паранджу, мужчины старались им в этот препятствовать. Начались кровавые эксцессы в быту. И мужья били женщин смертным боем и жены не упускали случая пырнуть благоверного ножом в ответ. Были убитые и были раненые.

Все бы ничего, но навстречу шла волна политики с призывом опоры на национальные кадры. Я уже не раз рассказывал о прекрасном главвраче байрамалинской санитарной станции Архипе Архипыче Мезенцеве. Этот старый политкаторжанин был здесь царь и бог в области медицины.

Главврач пользовался большим уважением туземцев, был для них кумиром, и вероятней всего, при желании, мог бы организовать храм в честь себя, где бы местные аборигены славили его имя молитвами. Но возраст Мезенцева уже давал о себе знать. Архип Архипович стал часто болеть. В сентябре этого года Мезенцев отправился в санаторий на воды в Кисловодск. Дай бог, старый врач сумеет после лечения проработать еще год или два.

Хотя, Вы же знаете советские санатории? Где из развлечений больным предлагается обязательная колка и пилка дров? Да еще и в виде социалистического соревнования между пациентами. Такое не все больные переживут. Ох, не было бы беды…

На смену Архипу Архиповичу готовили молодого туркменского врача — Губадуллы Рахмона. При Мезенцеве этот Рахмон был на хорошем счету. Ему бы в Наркомземе отделом заведовать! Губадуллы, как папуас с Соломоновых островов, без труда выполнял простые команды: подай, принеси, делай то, делай это, а вот здесь — свали и ничего руками не трогай. Казалось, что молодой туркменский специалист будет хорошим новым главврачем.

Но пустившись в самостоятельное плавание молодой туркмен сразу напорол косяков. Вот что мне рассказала опытная медсестра Гюльбешэр, у которой я когда-то лечился после укуса змеи. А надобно еще учитывать, что и Губадулла и Гюльбешэр при Мезенцеве сдружились на национальной почве, и считались отличными туркменскими кадрами. Сладкой парочкой.

— Привезли к нам раненого женой ножом туркмена, — рассказывала мне Гюльбешэр. — Архип Архипович как раз только что уехал, и операцию взялся проводить молодой доктор Губадулла. Когда я утром вошла в операционную, первое, что мне бросилось в глаза — два больших анатомических атласа, лежащие открытыми на двух столах. Они были мне знакомы еще по занятиям в фельдшерской школе.

— Больной уже лежал на столе, — продолжала рассказывать свою историю медсестра. — Это был старый туркмен, и я до сих пор не знаю, каким образом его оперировали. И я не знаю, как этому доктору Рахмону Ташкентский медицинский институт выдал диплом врача, потому что анатомии человеческого тела он совершенно не знал. Он делал разрез, затем бежал к одному атласу, страницы которого переворачивала санитарка, затем к другому, потом снова что-то резал, что-то сшивал…

История продолжалась:

— Операция длилась уже более четырех часов, больной слабел, и я возмутилась: «Пульс очень слаб, человек может умереть. Вы скоро кончите?» Габадулла помолчал, потом произнес: «За операцию отвечаю я.» — «А я отвечаю за наркоз, и если больной умрет на операционном столе, то виновата буду я.» Опять молчание. Наконец я говорю: «Зашивайте. Если вы этого не сделаете, я кладу маску и ухожу из операционной». Угроза подействовала. Операция продолжалась больше пяти часов, и что мог там наделать наш «хирург» — одному Аллаху известно… На следующее утро я пришла пораньше, чтобы справиться о здоровье этого старика-туркмена. Дежурная санитарка сказала, что еще вчера ночью его отправили домой на арбе. Врач не хотел, чтобы пациенты умирали в его больнице.

Услышав такую историю, я сразу понял, что теперь мне предстоит лечиться самостоятельно. Так как национальные кадры, вечно учившиеся по теме «научим управлять любым бизнесом за месяц», явно не вывозили. Любую работу делали в состоянии коматоза. А любая железяка, типа автоклава для стерилизации инструментов, для аборигенов — ужасная и непонятная «шайтан-арба».

Так что я выкупил у Рахмона и Гюльбешэр стеклянный шприц в жестяной коробочке, иглу, жгут и несколько ампул с противозмеиными сыворотками. А наши любезные нацкадры все это добро спишут.

Зайдем с другой стороны. Если трудолюбивые маргианцы продолжали тщательно ухаживать за своими личными садами, то совершенно иная картина наблюдалась в национализированных ханских и царских садах. Там работали «на отвяжись».

Кроме того, слишком уж много с триумфом и трескотней под фанфары говорилось о «стахановском движении», когда вместо десяти работников, теперь действует один «героический оператор совковой лопаты», работая за всех, но кое-как. В результате рабочий человек стал забывать, что такое добросовестная работа…

А уж зеленые насаждения на улицах и вовсе чахли. Все же вокруг народное, а значит — ничье.

Даже более того, стала распространятся вредная мода спиливать на улице деревья на дрова. Зимой же здесь холодно. Да и готовить каждый день надо. А дрова покупать лень. Гораздо проще ободрать кольцом кору с ближайшего дерева и когда оно засохнет, то спилить его как аварийное.

А надобно помнить, что вокруг города расположены пустыни. А раз в зеленом щите Байрам-Али стали появляться дыры, то в последнее время, когда я выходил на улицу, часто мелкая лёссовая пыль местами покрывала улицы таким толстым слоем, что с непривычки, прежде чем рискнуть перейти дорогу, я поначалу останавливался на краю тротуара.

Такое впечатление, что проходит какая-то компания под лозунгом «Засрем нашу страну вместе!»

Подобная же картина наблюдалась и при чистке городских арыков. Вода в них застаивалась и дно заиливалось. А тут жаркий юг. В воде начинали немедленно плодиться личинки малярийных комаров. И избавиться от них было крайне сложно. Если травить воду химикатами, то потом и отравленная ядами вода губила и зеленые насаждения и плохо действовала на здоровье людей. Это еще полбеды. Главное, что в накопленном на дне арыков иле заводилась сущая гадость.

В стоячей гнилой воде и в жидком иле дна поселялись мельчайшие насекомые, а в их телах гнездились личинки страшной «ришты».

Тонкий, как волос, червь-паразит переселялся под кожу человека, вырастал там в громадных нарывах. Это стала одна из самых распространенных в священном Байрам-Али болезней. Лечение — многодневная, мучительная операция. Червя вытаскивали постепенно, наматывая его на палочку. От оператора требовалось большое терпение. Если ришта разрывалась, то на месте одного нарыва появлялось несколько, и нужно было вновь ждать, чтобы черви созрели.

Но и это была еще не беда. Это только присказка, сказка будет впереди.

Как я уже упоминал, при Советской власти Средняя Азия стала ареной больших афер и хищений народных денег. Национальные партийные руководители, в дикарском желании подгрести под себя как можно больше, чего угодно и любыми средствами, вечно выпрашивали в центре деньги на грандиозные стройки века. Плотины, каналы, гидроузлы, великие фабрики и заводы. Затем эти деньги успешно разворовывались.

Даже знаменитый литературный герой «подпольный миллионер Корейко» с размахом проворачивал в этом регионе свои темные делишки. В последние годы, при Сталине, некоторый порядок навели. Но приписки и хищения ушли вглубь, как торфяной пожар под землю и медленно тлели. А когда-то количество должно было перейти в качество.