– …И прокурора нужно слушать, шесть, – остановил его Двигубский. – Не гундось, Алексей. Эдак ты и меня сосчитаешь, что тот козлёнок из мультика, который умел считать до девяти…
– …до десяти, – хмуро поправил «знатока мультфильмов» неуступчивый критик.
– Ну, до десяти, – тактически грамотно пошёл «на уступку» шеф. – Чего ты, ровно гудок заводской? Вхожу в твоё положение и, если грамотно разрешишь эту каверзу, обещаю премию от прокурора области. Никогда тебе не льстил, но тут объективно признаю: ежели тебе сей казус окажется не «по зубам», то его вряд ли кто-либо ещё «разгрызёт». Прими и это во внимание. А также иди и прими у Риммы заявление этих кумушек. А то, может статься, и отговоришь их. Однако, чтоб грамотно и без нажима. Будто бы вызрело само собой.
– Коли так, создайте мне условия, Яков Иосифович, – строптиво упёрся Алексей.
– Говори яснее.
– Без машины мне не поспеть. Давайте вашу «Волгу». У меня пять мест запланировано объехать. И завтра – столько же.
– Ишь ты, «Волгу» ему, – барски откинулся Двигубский в кресле. – Хм… А коли не дам?
– Тогда я умываю руки, – веско заявил Подлужный. – Вот завалю дела, и пусть нас с вами казнят на пару. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!
– Ты, Подлужный, у мёртвой бабы сношать выпросишь, – с несвойственной ему скабрезностью съехидничал прокурор, вообще-то отличавшийся высокопарной словесностью. – Уговорил. Сегодня и завтра машина передаётся тебе… кгм… не насовсем, но на приоритетное обслуживание.
– Один – один! – уже посмеиваясь, подытожил переговоры Алексей, шагая на выход.
2
Выйдя в приёмную, Подлужный забрал у Риммы заявление об изнасиловании, в получении которого расписался в журнале. Затем он подошёл к чете расфранчённых посетительниц и с тщательно скрываемым раздражением отрекомендовался:
– Следователь Подлужный. Вы Платуновы?
– Да-да, – поспешно вскочила со стула мамаша.
– Да вы сидите, сидите, – невольно смягчаясь, жестом усадил её Алексей. – Мне поручено рассмотреть ваш вопрос. Но, поскольку я после ночного дежурства и даже не успел позавтракать, вам придётся с четверть часа подождать.
– Мы понимаем-понимаем! – вновь привстала Платунова-старшая.
– Я постараюсь обернуться в два счёта, – пообещал следователь.
Возвратившись в свой кабинет, Алексей положил заявление в сейф и достал из нижнего ящика письменного стола мешочки с сахаром, индийским чаем и печеньем. Затем он направился в кабинет под номером пять, где размещались помощники прокурора Авергун Мелисса Марковна и Торхова Ульяна Васильевна. Туда он заглянул с традиционным шутливым возгласом:
– Добра-здоровья, милые барышни! А не попотчуете ли чайком странника?
– Здоровы будем, Ляксей! – отрываясь от бумаг, в тон ему ответила сленгом начала двадцатого века Авергун – крупная темноволосая 35-летняя женщина с неприступным от природы выражением лица. – Почифирить3 захотелось за чужой счёт? Так знай, Ляксей, ты – не медаль, и место тебе не у нас на шее! А шёл бы ты в люди… Работать!4
Мелисса Марковна, зная литературное пристрастие Подлужного к тёзке и великому пролетарскому писателю Горькому, которого тот зачастую обильно цитировал, сейчас «била» гостя его же «оружием».
– Так я же не задарма, – деланно обиделся визитёр, демонстрируя прихваченные атрибуты чаепития. – Я же только за кипяточком.
– Раз так, то милости просим, – «подобрела» Торхова – ровесница Авергун, поразительно внешне похожая на соседку по кабинету.
Метко подмечено, что кресло формирует чиновника. Профессиональная деятельность накладывает «несмываемый» отпечаток на лик и личность человека. Вместе с тем и сама персона тянется к тому занятию, что соответствует её внутреннему укладу. Симбиоз, как говорится. И в конечном итоге, в профессиональной прокурорской орбите удерживаются исключительно те, кто родился с инстинктом преклонения перед порядком, установленным свыше. Регламент для них превыше всего.
Поэтому закономерно, что обличье прокурорских работников несёт на себе печать строгости, читаемую сторонним оком «за версту». На челе у служителей права словно начертано знаменитое латинское изречение: «Пусть мир летит в Тартарары, но торжествует закон».
Логично, что такой внешностью обладали и Авергун с Торховой. Да и на себе Подлужный периодически «схватывал» черты чрезмерной пунктуальности и педантичности. Однако его бунтарский дух свободомыслия неизменно брал верх, когда догмы железной дисциплины входили в противоречие с основополагающими постулатами социальной справедливости. С истинной законностью. В этом плане Алексей всегда несколько выпадал из «общей обоймы».
Вот и сейчас, присаживаясь к приставному столику, за которым традиционно протекали чаепития, больше похожие на мини-паузы для разрядки, он хитроумно осведомился:
– А вот ответьте мне, пожалуйста, милые дамы, на один вопрос, а то я недавно попал в неловкую ситуацию в приличной компании… Вот с точки зрения этикета, какой рукой правильнее размешивать чай: правой или левой?
– Да мне думается, что хоть так, хоть эдак, – пожала плечами Мелисса Марковна, включая электрический чайник.
– Не скажи, – не согласилась с ней Ульяна Васильевна. – Ведь чай к нам завезли не то из Китая, не то из Индии. А у индусов, например, левая рука считается нечистой.
– Ну, хорошо, – простодушно согласилась с ней Авергун. – Правой так правой. А что нам Ляксей скажет?
– Да уж, не томи, – поддержала подругу Торхова.
– Вообще-то, – рисуя недоумение на лице, пожал плечами Подлужный, – воспитанные люди размешивают чай не рукой, а маленькой ложечкой…
Вот так, сопровождая разговор приятельскими подначками и «шпильками», которые были приняты в их среде, троица быстро приготовила заварку и принялась пить тонизирующий напиток с печеньем и конфетами. Под охи и ахи коллег Подлужный живописал им треволнения минувшей ночи, местами кое-что преувеличивая, и уже иронизируя по поводу пережитых страхов.
Кратковременный «релакс» взбодрил Алексея. И он, ощутив прилив свежести, отправился восвояси, попутно пригласив из вестибюля мамашу с дочкой.
Усадив Платуновых в кабинете, он известил их: «Слушаю вас». Подлужному было известно не только из курса криминалистики, но и из собственного опыта, что налаживать контакт с потерпевшей стороной лучше всего с так называемого свободного рассказа.
Раскрашенные «разноцветные фифочки» зашушукались, решая, кому из них начинать. «Стартовала» мамаша:
– По какому праву недоросля забирают в вытрезвиловку, – подвывая, нудила она докучливой осенней мухой. – Я справлялася у адвоката. Несовершеннолетних ващще не должны туда забирать. А Регинку без разбора ухватили. У нас что, Кампучия? Пол Пот командовает?5 Ну, выпимши была девка – нихто её за то не похвалил, так не значит, что её в тошниловку пихать надоть. Да ещё и учинили с дитём такое зверство! С девочкой незапятнанной… Я до Михал Сергеича Горбачёва дойду!
– Кгм-кгм, – кашлянул следователь, призывая тем самым Платунову-старшую «не распыляться».
– …Она ж нетронутая была-а! – в конце тирады опять взвыла фистулой рассказчица, по-матерински скорбя по нежданно-негаданно утраченной целомудренности дражайшей доченьки.
Н-да… Свободный рассказ явно не получился. И потому следователь, бешено подмываемый позывом завершить занудное нытьё несчастной мамаши мужским ехидно-неизбежным: «Аминь!», устало и с подавляемой зевотой спросил:
– Всё?
– Всё, – растерянно подтвердила родительница.
Она и сама удивилась тому, что та исступлённая материнская исповедь, которую она неимоверно долго готовилась излить, столь невероятно быстро иссякла и выплеснулась мимо. Вовсе не так, как она хотела.
Подлужный устыдился эмоционального порыва. Снимая неуместную неприязнь к размалёванным существам, он пробегал глазами по тексту заявления и корил сам себя: «Алый, ну ты чего?! Уймись. Ведёшь себя хуже чинуши. Вот сидят они, одна к одной, с одинаково выпученными остекленевшими глазами, подобно совушкам на ветке, с надеждой сопровождая каждый твой жест. Мамаша, так та вообще пялится на тебя, как на гинеколога-белошвейку, обязанного вернуть её чаду безвозвратно утерянную девственность. Люди же пожаловали с глубоко интимной и деликатнейшей бедой не куда-нибудь, а именно сюда, где им единственно в состоянии помочь».
