Семья для Ладомира Семёновича составляла важный довесок к службе и оригинальному балетному хобби. Однако и старых связей он не только не утратил, а упрочил и расширил их. По уик-эндам, как и в молодости, прокурор продолжал встречаться с Юдовым. Последний, уже в ранге администратора театра, исправно поставлял сексапильных девочек в стихийно возникшую и замкнутую кастовую компанию, не без натяжки обозванную её завсегдатаями «Масонская ложа имени Восьмого марта и Двадцать третьего февраля».
В данное сообщество по интересам, помимо самого прокурора, на основах конфиденциальности были вхожи: директор горпродторга Айрапетян, заместитель директора по бытовым вопросам одного из оборонных заводов Обиходов, секретарь областного комитета партии Башмачников, а также ещё некоторые дельцы. Предпосылка их консолидации была понятна без пояснений: «одна, но пламенная страсть» – тяга к Телу Их Женского Высочества. Впрочем, на подобной почве не то что добровольно, но и охотно могла сплотиться энная часть продажного квазимужского сообщества – хоть профсоюз извращенцев создавай. Посему, кроме сексуального желания, как общей предпосылки для проникновения в ложу, требовался конкретный козырь – функциональная незаменимость. Так, Айрапетян олицетворял собой спецраспределитель продуктовых товаров для властных инстанций, а равно обеспечивал пикантные мероприятия «восьмимартовцев» бесплатным и высококалорийным «продпайком джентльмена». Обиходов предоставлял для увеселений загородные ведомственные апартаменты. Юдов и вовсе поставлял «творческий живой товар», наглядно подтверждавший, что грация – это красота в движении. Ну… В том самом движении… И, наконец, Башмачников и Сясин составляли партийно-правовое прикрытие.
Хотя, приключись огласка, самое бронебойное прикрытие не спасло бы. Излишне говорить, что ложа действовала в условиях строжайшей конспирации, ибо «восьмимартовцы» сознавали, что пуританская советская мораль их авангардное движение за свободу нравов без раздумий квалифицирует в качестве разврата. И за эротические лукулловские оргии, выплыви правда наружу, не то что по головкам не погладят (извините за двусмысленность выражения), а исключат из партии и снимут с занимаемых должностей. Ан, охота – пуще неволи, и «оргазменные масоны» не прерывали неформальных контактов.
С учётом неизбежного предисловия, вряд ли у кого-то вызовет недоумение тот факт, что отношения в «братстве фривольных каменщиков» носили союзнически-лояльный характер. И «не порадеть родному человечку» считалось дурным тоном. И вовсе не по той причине, что каждый из них сидел у другого «на крючке», а из благодарности за содействие в доставленном удовольствии. У областного бомонда общества развитого социализма как-то не принято было шантажировать, заводить компромат, подлавливать на чисто половой невоздержанности персон из своего круга.
С «маленькими просьбами» обращались и к Сясину. Было бы упрощением и искажением истины представить его поведение таким образом, что Ладомир Семёнович «радел» налево и направо, невзирая на обстоятельства. Отнюдь. Он был расчётлив и осторожен. И шёл навстречу исключительно в так называемых пограничных ситуациях, то есть тогда, когда тяжба сторон с точки зрения закона носила очень запутанный, неясный характер, с приблизительно равными шансами на успех. Вот тут-то Сясин нахраписто наваливался, давил прокурорским авторитетом, просчётами и ошибками оппонентов, и не терпел фиаско.
Сясин в меньшей степени зависел от иных «восьмимартовцев» и по той причине, что в прямой контакт с юдовскими девицами он по старинке не входил. А «за погляд денег не берут» – сей завет царствовал ещё на Руси-матушке. Ну что ему за это предъявишь? Ведь его проделки имели такую невесомую, неосязаемую и эфемерную природу. Единственное, с Левоном Айрапетяном он дополнительно «покорешился» на редком увлечении – на коллекционировании старинного холодного оружия. Однако его хобби носило легальный характер: коллекция была зарегистрирована, поставлена на учёт в органах внутренних дел, хранилась в отдельной комнате и «под сигнализацией». Покупки новых экземпляров, которые Ладомир Семёнович периодически выклянчивал у Левона, официально оформлялись. Правда, не все. Да и не столько уступал их Айрапетян за символическую цену, сколько презентовал Сясину. Ан кто ж осмелится тревожить заместителя прокурора области по таким пустякам?
4
В один из выходных к Сясину с ненавязчивым ходатайством обратился вышеупомянутый Айрапетян. Ведь дружеский долг дружеским платежом красен. Разговор состоялся как раз после «погляда». За бокалом классного армянского коньяка.
– Дарагой Ладамир Семёнович! – с выраженным кавказским акцентом обратился к нему директор горпродторга, размагниченный недавней близостью с женщиной. – Пазвол абреминит тибя ма-а-алиньким биспакойством.
– Левон, дорогой, я к твоим услугам, – в тон коммерсанту ответствовал Сясин, размягчённый «поглядом», и сохраняя, тем не менее, люфт для возможного дипломатического манёвра. – Говори. Что в моей власти – сделаю.
– Эсть у миня зимляк. Норик Назарян. Хароший мужик. Очен! Дирэктор магазинаф «Аметист». Мине памагал. Жене Башмачникаву памагал. Тибе, дарагой, знаю, ни памагал. Нэт.
– Пока нет.
– Паможет, дарагой! Как сваим мами-папи паможет тибе.
– Угу. И что же?
– Эсть у Норика пилмяник – Арминак Сукиасян. Ми его Арик завём. Хароший парен. Папал биду. Палюбил красивую дэвушка Маринэ. Силна палюбил. Ана жинатый. И какой-та нигадяй, панимаэшь, убил ыё. Задушыл. Ариставали Арика. А он ни при дилах. Путаница палучилас.
– Угу. Убийство – штука серьёзная.
– Канэчна сирьёзная.
– А кто его арестовал?
– Падручный у Двигубскый. Якав Иосыфавич хароший чилавек. Ниплахой. Но, панимаэшь, дела видёт маладой следавател. Малчишка. Ат ниво и Якав Иосыфавич заплутал.
– Убийство – штука серьёзная, – озабоченно нахмурился Сясин. – Попусту обещаниями кормить тебя, Левон, не собираюсь. Как приеду в Среднегорск, сразу озадачу кого надо. Да, а кто следователь?
– Какой-та Падлужный-Мадлужный, панимаэшь. Малчишка.
– Ааа…, – протянул Сясин. – Обязательно займусь.
Ладомир Семёнович давно «точил зуб» на Подлужного. Ещё до провокации с Женей Башмачниковым. Раздражал его «малчишка» независимостью суждений, пронафталиненной идейностью, отсутствием должного поклонения перед старшими по должности. Да удобного случая, чтобы «обломать когти» настырному следователишке, никак не предоставлялось. Противостояние Подлужного и Сукиасяна подбросило Сясину как раз ту, обожаемую им «пограничную оказию», на которой можно было широко развернуться и дать острастку дерзкому выскочке. Бесспорно, возникал и известный риск. Минимальный. Но уж он-то, Ладомир Семёнович, с его-то положением и опытом, обойдёт рифы. «Я тебя урою, недоносок, – зловеще шипел Сясин в тиши служебных апартаментов. – Ты предоставь мне незначительный повод, а в вескую причину я его сам раздую. Ты только подари мне ничтожный шанс. Ма-а-а-сенькую-примасенькую зацепку. И я заживо похороню твои прокурорские амбиции. Ишь, в Красносыльск он намылился! Голь перекатная!»
И тут Ладика осенило почти как Пушкина, когда тот писал «Евгения Онегина». Сясин вскочил из высокого чиновничьего кресла и пробормотал: «Как там говорил товарищ Сталин? «Нет человека – нет проблемы».78 Вот-вот. Этого выскочку надо подловить! Нет людей без человеческой гнилятинки. Надо только хорошенько покопаться. И пускай-ка, покопаются те, кому я помог. Долг платежом красен!»
5
Дождливым днём хоронили Энгмара Ивановича Козлова. Он умер от сердечного приступа. Подлужный поспел к выносу тела покойного из дома: под гробом уже протягивали полотенца. В душной квартире тошнотворно пахло не то пирожками, не то ещё чем-то печёным. Помимо родных, близких и знакомых умершего присутствовали немногочисленные представители прокуратуры и партийных органов. В числе последних присутствовал и посланец из Свердловского обкома партии. Когда он появился, родные Козлова зашушукались.
