– Покрываете спекулянта, тёть Люд? – ехидно подражая Оборотову, осклабился зять. – Вы – коммунист или забронзовевшая партийная бонза? Молчите? Что ж, коль на то пошло, мы вас избавим от своего присутствия. У меня, кстати, есть на примете приличная комната.
И в наведённом им подавленном безмолвии Подлужный отправился в комнату молодых. Паковать вещички.
Людмила же Михайловна, под влиянием момента, сгоряча попробовала было прозондировать вопрос о разводе молодых. Однако от дочери она получила такой яростный отпор, что сочла за лучшее прикусить язычок.
И вот нынче зятёк, не впервой, «принялся за старое». «Как слон в посудной лавке, – ворочалась в кровати Людмила Михайловна. – Не-е-ет, надобно слить его, как дерьмо с унитаза!»
3
Не спалось не только Людмиле Михайловне. На ритмично тикающие часы-ходики, отмерявшие третий час ночи, уж в который раз нервно посматривала её дочь.
«Если вам не спится, попробуйте посчитать до трёх. Максимум – до полчетвёртого», – невольно пришла старая шутка в голову Татьяне, которая так и не сомкнула глаз. Неподалёку мерно сопел носиком Сергунька. Он устроился с отцом на узкой кровати. Сынишка безмятежно закинул руки и ноги на папу. Вот в такой позе его и сморил сон.
Алексей, допоздна игравший с детишками, тоже давно погрузился в мир сновидений. Дыхание его было неслышным. Хотя бы малейшее движение тела невозможно было уловить глазом. Посторонний мог подумать, что он впал в анабиоз. Здоровый мужской организм запросто обеспечивал жизненно-важную функцию.
Младшенького Татьяна уложила с собой на широкую кровать. Хотя он тоже просился к папе с братишкой. Сейчас у Мишутки наступила быстрая фаза сна, ибо наблюдалось едва уловимое движение век и мелко-мелко подёргивались ножки.
А вот сама молодая мама, вопреки разнообразным ухищрениям, не могла расслабиться – настолько её расстроил семейный конфликт. Она в сотый раз укрыла одеяльцем беспокойного сынишку. И, вероятно, в такую же по счёту попытку, наконец, погрузилась в историю своей любви к Алексею, которая рождалась ох как противоречиво.
Мужчины и женщины – два различных мира. В том числе и в
сфере психологии. Так, для сильного пола (творчески интерпретируя Канта) прекрасные создания значимы в качестве «вещи в себе». Они дорожат ими за лицо, фигуру, голос, улыбку, смех, нежную натуру. То есть, за фактуру и её наполнение. Упрощённо говоря. «За собственно аргумент», – подвели бы итог трезвомыслящие физики в отличие от лириков.
Что до самих фемин, то для них кавалер, в конце концов, это «вещь для меня». Они выбирают их за то, в чём они проявляются – за комплименты, цветы, дары, профессиональные достижения, феноменальные результаты, успех и общественное признание. «За функцию, которую производит аргумент», – прозаично подытожили бы неромантичные математики. И кому же ещё знать, как не прекрасным созданиям, что большу-у-ущий аргумент – отнюдь не стопроцентная гарантия искомого ими результата.
В стадии дикости человечества – это могучий вождь племени, сокрушающий хребет саблезубому тигру и приносящий в большую родовую семью сладкое мясо антилопы. В средневековье – благородный рыцарь, повергающий ниц турнирных соперников ради права преподнесения розы прекрасной даме. В эпоху первоначального накопления капитала – буржуа с туго набитой мошной, благодаря которой легковесные вертихвостки наделяются чудодейственной способностью приобретать все блага мира. В эру социализма… Ох уж этот социализм, что до века двадцатого существовал исключительно в воззрениях утопистов Мора, Оуэна и классиков марксизма-ленинизма. Социализм, воплощение которого, до Советского Союза, никто в объективной реальности не лицезрел и не ведал «с чем его едят»…
Так уж выпало, что Татьяна Подлужная родилась при экспериментальном социализме советского типа. Семейный быт, окружение семьи Серебряковых, а также нравы, господствовавшие в недрах провинциального советского общества семидесятых годов, выработали в воззрениях профессорской дочки эталон настоящего мужчины. Согласно её представлениям новый человек – это обязательно преуспевающий интеллектуал (как её папа), но, вместе с тем, и высокодуховный борец за счастье всех людей на Земле. Обобщённо говоря, это был своеобразный симбиоз новоявленных Павки Корчагина и Юрия Гагарина, Фиделя Кастро и Че Гевары, Женьки Столетова44 и Юрия Антонова, но «подредактированный» реалиями потребления хлеба насущного в условиях советской действительности.
И в этом плане Татьяне как будто повезло, поскольку всё детство и юность её неизменно сопровождал надёжный друг – Дима Озеров. К двадцати годам он превратился в высокого и красивого парня, по которому вздыхали десятки сокурсниц экономического факультета. Вот только искры, дерзновенности в нём не хватало.
…А тут объявился несносный ниспровергатель авторитетов Подлужный. Профессорскую дочку он впечатлил. Но не обаял. Тяготение Подлужного было столь же противоречивым, как и два полюса магнита. Будучи невысоким, он умел неподражаемо и захватывающе уводить слушателей в «заоблачные выси». Настораживающая оригинальность и непривычность суждений уживалась в нём с неожиданно добрыми и бескорыстными поступками. Даже его ясно-зелёные глаза, непривычно контрастируя, горели на фоне румяно-смуглых щёк и тёмных волос. Соответственно этому Татьяну натура Алексея одновременно привлекала и отталкивала. Импонировала и раздражала. Интриговала и внушала опасность.
Именно такие несовместимые чувства разом овладели профессорской дочкой, когда она впервые увидела Подлужного на трибуне. «Да-а, этот парень – не натасканная циркачом Дуровым болонка, как прочие, – подумалось ей. – Это дерзкий котище, который гуляет сам по себе. Одарённый. Прости, милый папочка, но мозгами даже ты до него… Конечно, пока это диковатое животное, но потенциал-то у него огромный. Жаль, что моментами отдаёт провинциализмом и неотёсанностью. Однако ж, при цивильной светской женщине он вполне может стать, что называется, «комильфо»45.
В результате Татьяна отдалась новому чувству, выйдя замуж за Подлужного. И привела избранника из студенческого общежития в профессорскую квартиру в «одних трусах» (как иронизировал Алексей). И принялась «ковать железо, пока горячо», ваяя из молодого мужа светского человека. И тот во многом двигался ей навстречу.
Идиллия длилась недолго – до оплеухи, которую Подлужный «навесил» спекулянту Оборотову. И тотчас хотел увести молодую жену «на свободу». Однако Татьяна оказалась практичнее его.
На следующий день после семейного скандала она отправилась к тётке Анне, которая души не чаяла в племяннице и питала глубокую симпатию к Подлужному. Анна Михайловна жила одиноко в собственном доме, который построила вместе с мужем в начале шестидесятых годов на территории частного жилого массива. Муж у Анны Михайловны умер. Детьми судьба её тоже обделила. Зато по живому семейному общению она истосковалась.
Выслушав Татьяну, тётка, известная своей прямотой, коротко резюмировала по поводу Оборотова: «Деляга и рвач. Поделом ему Алёша навесил! Тут и думать нечего: перебирайтесь ко мне и живите, как у себя дома».
Молодожёны дружно прожили с Анной Михайловной два года. Там у них родился и первенец Сергунька. Но в дальнейшем дом тётки Анны попал под снос: на месте частного жилого сектора стали строить высотные здания. На четверых им предложили хорошую трёхкомнатную квартиру. Да вот же незадача: Подлужный, вечно рвавшийся к независимости, «через колено» уломал-таки жену и тётушку «на разъезд». В итоге Анна Михайловна и молодые получили по однокомнатной квартире.
И вот, минули годы, а муженёк ничуть не изменился. Он снова принялся «крушить налево и направо». А ведь если бы Татьяна сразу поставила его на место, то и нового «ультиматума Подлужного» не случилось бы. Вот почему текущей беспокойной ночью она решила не уступать зарвавшемуся Алексею. Единственное, молодая мама терзалась в выборе «средств отрезвления», которым стойко препятствовали «два главных обстоятельства её жизни». Каждое из этих «обстоятельств» сейчас сопело носиками-курносиками в постели. И каждое из них было выше жизни Татьяны.
