Пока внизу, в посёлке у большака, кипела жизнь, шут частенько наведывался туда и числился хорошим клиентом Уитера.

Несколько пригожих девиц, бесчинно затяжелев, говорили на него, но добродушные арендаторы им не верили — кто же прельстится такой рожей? Вероятно, они всё-таки ошибались, хотя — какая разница?

В последние дни шут Баркатрас был несколько уныл — предчувствия тяготили его. Он сидел на сыром чердаке и возился там со всяким хламом, читая старым совам бесконечные монологи из классических трагедий. Оживился шут только когда узнал, что в замке остановились пятеро гостей. Потихоньку присматриваясь к ним, он решил: скоро будет случай позабавиться. Предчувствие беды не исчезло совсем — только при-, тупилось, но это только раззадорило его.

— В нашем замке все помешаны, даже те, кто здесь впервые, — рассуждал он.

К тому же Баркатрас был человеком не без расчёта. Очень может статься, среди гостей находится сейчас будущий граф Амрок. Нужно понравиться ему, удачно разыграв его конкурентов. Но как бедный шут определит наследника? Баркатрас слонялся по галерее и изобретал. Жаль, что никто не видел, какие уморительные гримасы он при этом выделывал!

До обеда оставалось совсем немного, когда Грателло с озабоченным лицом появился на кухне.

— Ещё двое прибыли, — сообщил он Джоксу. Мажордом неожиданно отверз уста и проговорил:

— Несёт и несёт нелёгкая, словно замок превращён в постоялый двор!

От неожиданности кухарка подскочила, уронила шумовку и, не веря своим ушам, уставилась на мажордома с благоговейным ужасом.

— Кто они? — осведомился Джокс.

— Мужчина и женщина, — отвечал лакей. — Без посторонних ведут себя как любовники. Мужчина — варвар из Киммерии, силач и хвастун. Женщина походит на знатную горожанку.

— Значит, обед подавать на семерых, — распорядился Джокс.

Конан и Альвенель проделали остаток пути без приключений. Дорога увела их прямо в тучу, которая расползлась в воздухе, превратилась в свинцового цвета туман, сочащийся дождём.

К воротам замка вёл каменный мост через узкое, но глубокое ущелье. Опоры моста, замысловатой конструкции сооружения, словно врастали в скалы.

— Им сотни и сотни лет, — заметил варвар. — Так давно уже не строят. Секрет утерян.

— Это любопытно, — откликнулась его спутница. — Но, если ты не возражаешь, давай всё-таки войдём в замок. На мне нет сухой нитки.

Когда они проезжали по мосту, колокол на башне звякнул два раза, коротко и тускло, и звук его, тоскливо-пронзительный, отразился от скал.

— Прямо мороз по коже, — сказал Конан, прислушиваясь.

Альвенель молчаливо согласилась с ним.

Грателло встретил их за воротами. Варвару никогда не нравились люди такого типа — скользкие, бесцветные, обладающие умением косить глазами в любом направлении, лишь бы только не встречаться взглядами с собеседником. Лакей был худ, сутул и длиннорук, однако с полным лицом, двумя подбородками и мясистым, круглым носом, которым он беспрестанно шмыгал, будто вынюхивал что-то.

— Нам нужна одна комната на двоих, — распорядилась Альвенель. — Однако с просторной кроватью. Разожги камин, чтобы можно было обсохнуть и согреться. И принеси сухих полотенец.

— И кувшин красного вина, — добавил Конан, — с хорошим куском жареного мяса.

— Скоро обед, — растерянно произнёс Грателло. Он не ожидал такой прыти. Трое кузенов, явившихся вчерашней ночью, тоже распоряжались и требовали, но делали это бестолково. А эти точно знают, чего хотят, и держатся слишком уж уверенно.

Думая об этом, он пошёл предупредить мажордома. Конюх принял лошадей. Свою отсыревшую поклажу новоприбывшие бросили прямо в холле.

Явился мажордом — седой, как лунь, воплощение чопорности и скуки. Его кадык торчал, как зоб болотной цапли, а из носа росли пучки чёрных курчавых волос.

— Ты — Джокс? — спросил у него Конан. — Я наслышан о тебе. Не вздумай предложить мне прокатиться на кочерге!

Джокс сухо улыбнулся и поклонился.

— Следующий удар колокола предваряет начало обеда, — объявил он. — Стол накроют в save графской короны, там, где надпись. Это на третьем этаже. Ваша комната — на втором. Позвольте отнести ваши вещи.

— По крайней мере, здесь нет сквозняков, — сказала Альвенель, осмотрев комнату. Окно выводило на однообразный, в сером тумане, скальный пейзаж.

— У меня такое чувство, — произнесла она, глядя в окно и улыбаясь, — что это я уже видела. У тебя не бывает так?

— Бывает, — отвечал киммериец. — Как по-твоему, скоро зазвонит колокол?

Туман за окном медленно пришёл в движение, и сразу же завыло и забормотало в каминной трубе.

— Не хватало ещё и бури, — пробормотала Альвенель про себя.

Они едва успели высушить одежду, когда, на радость варвару, раздался призыв колоколу. На этот раз он звучал куда менее тоскливо.

За длинным обеденным столом все, кроме стряпчего, постарались усесться так, чтобы видеть надпись перед глазами. Бедовые кузены несколько пришли в себя и сидели, высоко вздёрнув подбородки. Их камзолы отличались друг от друга только расцветкой, волосы тоже были уложены одинаковым способом, очень модным в городах, — коротко остриженные спереди торчали ежовыми иглами и длинные на затылки — курчавились, завитые щипцами. Законодателем моды у них явно был Ченси. Фаэрти и Тью, незаметно подглядывая, копировали его жесты и развязно-взвинченные движения.

Учёные мужи сидели чинно. Впрочем, Тьянь-по всё время улыбался с лукавым видом. Гаспар созерцал надпись и бормотал себе под нос — это была привычка, выработанная в университете. Когда он, бормоча таким образом, прохаживался по аллее никто не смел отвлекать его от «размышлений».

На почётное место уселся Баркатрас, разодетый в лучшее своё шутовское платье и рогатую шапочку, обшитую бубенчиками. Время от времени он встряхивал головой, и по зале разносился нежный, хрустальный перезвон.

Альвенель дважды улыбнулась ему на это, и шут преувеличенно заважничал. Сложив хитрым образом полотняную жёсткую салфетку, Баркатрас изготовил из неё подобие бумажной игрушки в виде куропатки, уложил её на пустое блюдо перед собой и принялся терзать салфетку ножом.

Конану очень хотелось есть. Выходку шута он принял на свой счёт и ухмыльнулся. Чинная обстановка угнетала его. Наконец подали первое блюдо. Это был бульон. От разочарования киммериец едва не замычал. К счастью, сразу за бульоном принесли сыр. Варвар отхватил себе почти половину сырной головы, распластал её неудобным серебряным ножом и поглотил в считанные мгновения. Ему совершенно было безразлично, как поглядят на это остальные. Впрочем, когда подали наконец жаркое, все вздохнули с облегчением. Волнения способствуют хорошему аппетиту, а им было из-за чего волноваться.

— Не просто будет нам разгадать ребус графа, — заметил Гаспар сытым голосом. — Как вы полагаете, Фаррел?

Стряпчий вежливо пожал плечами.

— Уважаемый судейский чиновник останется поверенным хозяина замка даже если им станет герцог? — спросил Тьянь-по.

Фаррел глубоким кивком подтвердил его слова.

— Мудрым человеком был граф, — сказал кхитаец. — И мудрость эта — государственного уровня. Четыреста лет назад великий Хон Пу Си сказал: «Хочешь, чтобы твой исполнитель был честен, — сделай так, чтобы он ничего не терял от своей честности».

— Разве так бывает? — усомнилась Альвенель.

— Как все мы видим — бывает, — улыбнулся Тьянь-по.

— Граф действительно был умён, — глубокомысленно заявил Гаспар. — Я вижу в этой надписи комбинации из письменных значков по меньшей мере восьми языковых групп… Древние, так называемые «ледяные» руны соседствуют с «коралловыми завитками» островитян и «кубическим» шрифтом северо-востока. Очень любопытно…

— Мы так и не поняли, как эта мазня попала на стену! — высказался Конан. — Что за существо её оставило? Пьяный штукатур?

— Да! — рявкнул Фаэрти. — Пусть нам расскажут!

Тью хотел высказаться по этому поводу, махнул рукой, перевернул соусник и сконфузился.