Отворачиваешь от них стереотрубу. Всё-таки легче постичь секреты живых за этими «горами», чем секреты этих безмолвных, лежащих перед ними.

Райзигеру кажется, что он раскрыл секреты живых. За горами постоянно что-то приходит и уходит. Мимо один за другим снуют синие кепи. Нужно их посчитать! Но их слишком много, слишком много.

Райзигер припадает к стеклу.

Происходит нечто странное, нечто необъяснимое. Лес с ветвями перемещается в разные места. Словно там рука великана, способная раздвигать в стороны деревья.

Но не время для мечтаний! Что там творится? Ради всего святого: проволочные заграждения на невидимых зацепах осторожно подтягиваются всё ближе и ближе к окопу. Множество рук тянется к брустверу. И вот заграждения исчезают в глубине!

Кровь закипает в Райзигере:

– Алло, батарея, батарея! Срочно доложить капитану! Противник расчищает заграждения! Шустрее!

В ответ:

– Капитан идет. Доложите командиру роты. Конец связи.

Мозель приходит с унтер-офицером Улигом и канониром Гермером.

– Райзигер и Гермер, вы тащите Рашке на позицию. Райзигер, готовьтесь вечером сменить унтер-офицера.

Мертвый гораздо тяжелее живого. А еще жара в узкой траншее. Приходится несколько раз класть Рашке на землю и отдыхать.

За позицией пересохший ручей. Туда и положили тело. Сегодня его смогут забрать в тыл.

Настает полдень. День проходит. Ничего не происходит.

Райзигер слышит, как с утра его товарищи таскают боеприпасы. Колонны снабжения смогли подняться только до половины высоты. Оттуда пришлось нести каждый плетеный снарядный короб отдельно – по двадцать пять фунтов в каждой руке. То еще удовольствие! «Глянь! Обе руки уже до крови! А у этих, из колонны, поди полные штаны, трусливые твари!»

Сидят рядом с орудиями, греясь на солнце.

Райзигеру хочется рассказать о том, как всё было в траншее.

– Да уж, вот такой стереоскоп – сказочное изобретение!

– Вживую прям видел французов? Ну держись, скоро у нас тут будет преотличнейшая заваруха!

Рассказывать истории утомительно. Да еще и голод. Лучший способ справиться с ним – подремать. А к вечеру снова хлеба пришлют.

Райзигер ложится и закрывает глаза.

Он всё еще слышит, как унтер-офицер Гельхорн говорит, что теперь он снова встанет на место наводчика. Начинается разговор вполголоса. Йениш, Хорст и Ян обсуждают всякие домашние дела. В полусне всё становится настолько размытым, что уже непонятно, где он на самом деле находится. Он засыпает.

Внезапно вскакивает в страхе: где-то грохнул залп из четырех орудий. Хочется подпрыгнуть. Гельхорн смеясь держит его за колено:

– Зачем так нервничать? Сегодня за нами тяжелая батарея подошла. Прямо здесь, на скате холма. Она сейчас разрядится и уйдет.

За первым залпом второй, а затем еще множество, отовсюду. Ян говорит, что всего прошлой ночью прибыло восемь батарей – пять легких и три тяжелые:

– Францману лучше бы сидеть в окопе! Иначе прочешем так, что дыхалку перехватит.

Райзигер, потягиваясь:

– У них то же, что у нас: что прикажут, то и будет. Может, им придется наступать, даже если тут пятьдесят батарей поставят.

Гельхорн уводит разговор в сторону:

– Не неси чушь. Мне можешь не рассказывать. Как только погода наладится, вся эта канитель прекратится. Фронт, марш, марш! А потом мы раскатаем этих искалеченных собак. Чтобы всему этому дерьму наконец-то пришел конец.

Огонь батарей постепенно усиливается. Уже с трудом можно разобрать, что говорит твой сосед. Но к шуму привыкаешь. Это не нервирует, скорее настраивает нервы на нужные колебания, даже в чем-то приятные. Вот мы! Да, это мы! Райзигер встает, разводит руки. Можем гордиться тем, что мы солдаты! Я придан к батарее, которая стоит буквально лицом к лицу с врагом!

Хочется снова присесть, когда в воздухе раздается шипение. Да ну и что? Он видит, как товарищи сбиваются плотнее, то ли напуганные, то ли от любопытства. Метрах в восьмидесяти за позицией поднимаются четыре облака дыма. Тут же раздаются четыре надрывных взрыва.

Враг стреляет!

Это всё меняет. Стрельба собственных батарей начинает чертовски бить по нервам. Вокруг ругаются.

– Так и думал, что чертов грохот от тяжелой батареи со временем не пойдет нам на пользу, – ворчит Гельхорн.

Райзигер собирается ответить, но тут снова раздается шипение, заставляющее его и товарищей кинуться вплотную к орудию. Взрыв! Миг спустя по траве черным облаком расползается зловоние. Больше никто не ругается. Чувство, словно ты в ловушке. Не можешь встать, потому что бессмысленно поднимать голову над защитным щитом. Не можешь шутить, как будто что-то застревает в горле. Пытаешься говорить, но и это не выходит, ведь удары уже настолько близко, что приходится снова и снова падать на землю.

Батареи оборвали огонь после первых ответных залпов противника. Это не заставляет его остановиться. Напротив, кажется, две его батареи начинают систематически прочесывать высоту. Вскоре они доберутся до 1/96. Ближе! Дальше! Дальше! Ближе! Снова ближе! Еще ближе!

Наконец, четыре взрыва бухают прямо на правом фланге их позиции.

У Райзигера болит спина. Гельхорн и Ян подползают к нему совсем близко и теперь грузно навалились всей тяжестью своих тел ему на плечи. Только когда они приподнимают головы, чтобы посмотреть на взрыв, становится немного легче.

Гельхорн дает краткие пояснения. Говорит сквозь зубы:

– Шестьдесят метров перелет! Черт, дьявольски близко кладут! Пригнись!

В тот момент, когда раздается очередная серия взрывов, между Гельхорном и Райзигером запрыгивает какой-то человек. Косятся вверх: лейтенант фон Шторк.

– Эх, если б мы могли стрелять в ответ! – говорит он дрожащим голосом.

Это немного успокаивает. Чувствуют: да, это было бы облегчение! Если б не эта вынужденная скованность! Если по вам стреляют, то в ответ надо разрешить стрелять. Ждать невыносимо! Но капитан пока не отдает никаких приказов.

Противник изменил тактику: сыплет беспорядочно с короткими промежутками, делая много одиночных залпов.

Одно облако за другим кружится в танце вокруг позиции. Спереди и позади, ближе и дальше, порой так близко, что на левом фланге четыре березы с оглушительным треском вместе с корнями взлетают перед орудием и со скрипом падают на бок.

Минуты тянутся всё мучительнее. Если б тоже пострелять! Расчеты орудий лежат на животах, вцепившись руками в траву, ждут приказа открыть огонь.

Наконец перемена: в бой вступает тяжелая батарея слева за 1/96.

Первый залп по врагу! Через две минуты следующий. И так выстрел за выстрелом.

Облегчение.

Противник машинально сосредоточивает огонь и переносит его дальше по склону, дальше от 1/96.

Теперь можно поднять голову. Можно даже встать на колени. Подумаешь, огонь уже совсем далеко позади, там, возле пехоты. Можно даже уже совсем подняться.

Фон Шторк идет к окопу связиста подчеркнуто медленными шагами. Буссе сидит, телефон возле уха.

Секунды спустя команда: «Орудия к бою!»

Возвращаемся к жизни. Теперь понятно, зачем мы здесь. По телефону слышно спокойные приказы оберлейтенанта. Целимся, заряжаем.

Батарея дает первый залп.

Лица у всех расслабляются.

«На двадцать восемь сто, неспешно, продолжаем огонь».

Слава богу, есть занятие!

– Хорошо ложится, – кричит Буссе.

– Но нужно хотя б видеть, куда стреляешь, – говорит Райзигер.

– Держи пасть на замке и наводи как положено, – отвечает Гельхорн. – Остальное не твое дело.

Приходит лейтенант:

– Райзигер, нет связи с капитаном. Бегом, залатайте линию! Возьмите с собой Йордана. Гельхорн, вы пока управляетесь сами.

Райзигер отправляется в путь вместе с Йорданом. С собой у них аппарат, провода и изолента.

Вжимают головы, бегут. Над ними со свистом пролетают вражеские пули. Но к этому уже привыкли. Это уже не так уж и неприятно.