Когда Саша прислушивался к считалкам, где-то на генном уровне всплывали отнюдь не детские песни. Сколько пройдет времени, прежде чем этот эффект исчезнет? Наверное, надо меньше смотреть фильмы.

Думая сократить дорогу, Данилов свернул с широкой штрассе в переулки. А вот таблички с названиями улиц могли бы и почаще вешать.

И тут он понял, что заунывное пение, которое уже какое-то время доносится до его ушей – это голос муэдзина. Публика стала темнее, и дело не в сгущавшейся темноте. Будто сдвинули ручку настройки. Появилось больше людей с бородами, которые у стариков были белыми и длинными, как у сказочных джиннов. Макушки мужчин прикрывали круглые шапочки. Где-то истошно блеял баран. Его не резали, но, наверное, он был заперт в узкую клетушку и ему там не нравилось. Видимо, знал свою судьбу.

Дальше снова пошёл европейский квартал, ещё беднее. Около мусорных баков копошились крысы, жрали гнилые фрукты. Несколько подростков, похожих на панков, катались на скейтах, высоко подлетая с пандуса, служившего трамплином. Один из них упал и ударился головой, Данилов подумал, что парень убился без шлема, но видимо гребень предохранил голову катальщика от сильной травмы. Тот отряхнулся, вытер кровь и закурил пахучую сигарету, достав зажигалку из карманчика кожаных штанов.

Младший заспешил пройти побыстрее, чтобы не переехали и вскоре снова вышел на большую штрассе.

Светило огнями казино – лампочки в латинской букве “C” в слове “Casino” не горели, в итоге давая непонятное слово. Мелькнула дикая мысль – не зайти ли сыграть в автоматы, хотя в Питере он смеялся над наивными игроманами, которые просаживали целые состояния и последнюю одежду.

Но нет. Получив от жизни большую порцию бед и неудач, Саша теперь старался понапрасну не рисковать. Если его судьба и особая, это не значит, что она будет помогать в мелочах. Да и ставить на кон или кидать в прорезь почти нечего.

Миновав казино, он увидел ещё несколько мрачных слабоосвещённых многоквартирных домов, а за ними невысокую стену из металлической решётки. Это она, граница цивилизованного города. А за ней уже Руины. Это и по здешней публике видно. Нет, не все тут бомжи, шлюхи и панки, но даже у тех, кто выглядит нормально, на лицах знакомая Младшему лёгкая печать деклассированности. Вроде бы так это зовётся. Маргинальности.

«На себя посмотри...»

А вот и последнее здание. Похоже на отель.

Идти пришлось далеко, но он нашел это заведение. Да, конечно, не апартаменты премиум-класса. Здание выглядело снаружи неухоженным, мрачноватым. Обычный многоэтажный дом, типовой, без изысков.

Вывеска: «Хостел «Марио».

И человечек из игры про водопроводчика. В детстве Саша играл в неё на приставке. Но ассоциации появились другие, странные.

У входа Младший столкнулся нос к носу со здоровенным чернокожим, самым большим, какого он видел, больше чем тусовщик с колонкой. Одетый в комбинезон, тот выносил гремящие железные бачки.

Похоже, грузчик или дворник. А может, заодно играл роль охранника и вышибалы – взгляд цепкий и совсем не расслабленный. Да и мышцы ого-го. Этот вышибет сразу и навсегда. Младший насмотрелся на такую публику. Если место не очень безопасное – хозяевам без подобного работника не обойтись.

Он поймал себя на том, что никогда не видел настолько чёрных людей. По сравнению с этим те, которых он встречал в порту и по дороге, не говоря уже о мулатах типа венесуэльца из Питера – казались просто «снежинками».

Перехватив Сашин взгляд, чёрный как ночь человек что-то буркнул на немецком, из фразы парень понял только одно слово «шварц».

Под испытующим взглядом чёрного «Шварца» Младший вошёл в заведение. И сразу оказался в баре, который занимал половину первого этажа. Публика была разная.

Ещё в переулках, недалеко от панков, он прошёл мимо двух держащихся за руки дам, сидящих на лавочке. Это бы ещё ладно… кхм, экзотично, но допустимо… Может, просто хорошие подруги.

Но когда в баре увидел двух мужиков с пивом, Александр поморщился. Нет, ничего такого, просто сидели рядышком. Но в том, как они смотрели друг на друга, в body language, считываемом подкоркой мозга, ему почудилось что-то неправильное. Младший вспомнил фразу монаха с Жигулевского острова: «Святые угодники, обороните».

В Петербурге жили несколько человек, про которых говорили, что они не совсем традиционалисты. Но даже в Питере не афишировали такие наклонности. А в русских деревнях за такое изгоняли на мороз или просто топили как котят, в мешке: «Ибо нефиг».

А здесь, наверное, странным людям нет нужды скрываться. У Младшего возникло чувство нарушения естественного порядка вещей. Это примерно, как увидеть горящий снег или говорящий куст.

«Пробитые», – как сказали бы люди бригадира Кирпича, живущие по Понятиям. Монах же из Жигулевской Обители говаривал: «Бог создал козла и козу, а не двух козлов. Но люди посчитали себя умнее Его и возвели Содомскую и Гоморрскую башни, где предавались мерзостям. Что с ними стало, угадай? А всё потому, что нельзя предавать естество своё. Мужчине надлежит любить женщину, как реке – от истока течь в низовья».

Младший прошёл мимо, хмыкнув. Господь и угодники, не иначе, наблюдают с неба за каждой букашкой. Собаки вон как блудят, и любые твари, барашки, кролики. Понятно, что «надлежит». Не богами, а инстинктами. Надо как-то заново заселять Землю, ведь люди и сейчас мрут, как мухи. А вот такие кадры… отлынивают.

Впрочем, его это не касается. Тут чужой монастырь.

И ему вполне могло показаться… Поэтому – пофиг.

Чтобы пройти до лестницы, ведущей наверх, надо было пересечь зал, служивший пивной, ободранный и кое-как освещённый мигающими лампами.

Подозрительная пара была в баре всего одна (да и то, он мог ошибиться), а вот обычных – много, и никого не смущало соседство других людей. Похоже, местные отрывались после тяжёлой недели. Они не просто выпивали – они напивались, Саша не видел таких больших пивных кружек в России. И столько бутылок не опорожняли даже наёмники «бойцовые коты». Но почему-то только русских зовут пьяницами. Снова поклёп!

Немцы позволяли себе многое. Обнимались со своими дамами (хотя какие тут дамы, все явно из пролетариев), целовались взасос и сидели, развалившись во фривольных позах, например, посадив фройлян к себе на колени. Гоготали и шумно переговаривались. Видимо, в подобных местах только так и нужно. По телевизору с трещиной во весь экран транслировали фильм с выключенным звуком, хотя звук там был не особенно и нужен.

Нет, не порнуха, что-то помягче, про отношения, комедия, но тоже достаточно фривольная.

Почему-то захотелось уйти. Младший давно замечал за собой всё большую брезгливость к физическим контактам. Её не было, когда он жил вдали от людей. Но среди них – в казарме, на корабле – появлялась.

Ладно, пусть с кем угодно целуются, лишь бы к нему не лезли.

Какая же падла утащила кошелёк? И теперь он один в огромном чужом городе, где никого не знает. Без денег. Без крыши над головой. Без «крыши». И не факт, что его возьмут на нормальную работу. Вон сколько бездельников слоняется. Вернуться на корабль? Ну, нет.

Что-то подсказало ему, что выживать тут чужаку, может, и полегче, чем в ледяной пустыне, но специфические сложности могут сильно осложнить жизнь или даже погубить незнающего. А ведь ему надо ещё накопить на дорогу и снаряжение.

Но он должен справиться.

Александр буквально заставил себя пересечь зал, на него неприкрыто таращились, хотя разговоры не прекращались, и никто к нему не лез.

Подошёл к человеку за стойкой. Узнал цену. Расплатился. Получил ключ. Уложился в две минуты. Шестой этаж. Там дешевле.

Ночлежка напомнила социальное дно викторианского Лондона из книг Диккенса.

По лестнице, слабо освещённой несколькими тусклыми лампочками, он начал подниматься, перешагивая через мусор и лужицы воды. Стены были разрисованы похабными картинками. Да, тут грязнее, чем в караван-сарае при чайхане Рината.