Моряки, портовые рабочие, мальчишки, пьяницы. Женщины непонятной профессии… вряд ли рыбачки, хотя их колготки, как и в Питере, похожи на остатки рыбацкой сети. Одна улыбнулась Александру и что-то зазывно произнесла, заставив грубый немецкий звучать мягко и мелодично. Голос её не успел ещё стать сиплым и прокуренным.

Он сделал вид, что не замечает и ускорил шаг, надвинув капюшон на лоб.

Чёрт. Больно. Почти физически. Женщинам, наверное, не понять, как можно чувствовать себя вечно голодной собакой. А это мало сочетается с духовным путём. Но он не попадётся в их сети… Обращаться к профессионалкам больше не будет. Унизительно и небезопасно.

Двигаемся дальше. Город явно и дальше будет подсовывать ему разные соблазны, но его дело – идти к своей цели. Дао.

Ещё года три назад Младшему пришлось бы нелегко среди такого количества людей, но Питер его закалил, и там он придумал, как не испытывать дискомфорт в любой толпе. Надо просто воспринимать всех как ходячие манекены или нечто абстрактное. Двигающийся фон. И никаких проблем. Не будешь шарахаться, если надо идти, буквально касаясь локтями, не будешь отводить взгляд, когда кажется, что на тебя смотрят, не будешь постоянно думать о выражении своего лица.

«Не смотрят. Им дела нет, есть ты или нет тебя».

А при вынужденном общении можно смотреть сквозь. В переносицу.

Первым, что он увидел, покидая территорию порта, был огромный плакат на нескольких языках:

Добро пожаловать в вольный ганзейский город Гамбург! Будьте как дома, но соблюдайте порядок.

Order. Ordnung. Этот индоевропейский корень вызывал у Александра неприятные ассоциации.

Когда-то город пережил ядерный взрыв, и даже не один, но пострадал неравномерно. Казалось, чем западнее, тем ущерб сильнее. Возможно, эпицентр находился на реке. И непонятно, что там к югу за Эльбой. Но ему туда не надо.

Высокие кирпичные здания, выходящие фасадами к реке, которая делила город на несколько частей, были в отличном состоянии и явно обитаемы. Их отремонтировали с большим тщанием, а нежилые огородили аккуратными ярко окрашенными дощатыми заборчиками.

Стена была в полтора человеческих роста, из бетона. Она покрашена в тот же цвет, что и дома, и вписана в окружение. Колючей проволоки не заметно. Можно перелезть, если что-нибудь подставить. Хотя в этом нет необходимости, ворота во Внутренний город открыты. Похоже, стена оставлена как своеобразный памятник эпохе «простуды». Но если болезнь вернется, она пригодится.

Наблюдательных вышек тоже не видно, но вполне могли быть не бросающиеся в глаза позиции в домах, примыкающих к периметру. А вот один пост с пулеметом расположен демонстративно открыто, за мешками с песком, на выезде из порта. Это оружие было знакомо Младшему по фильмам о Второй мировой. Немецкий MG-42, говорят, был очень хорош. Этому могла быть сотня лет. Хотя, возможно,, это не раритет, а новая реплика старого «машиненгевера».

При пулемете находились подтянутые, с хорошей выправкой здоровые бойцы в серо-черном камуфляже. У одного, видимо, главного, кокарда на фуражке с городским гербом: замок с башнями в окружении львов. Скорее всего, не ополченцы из ремесленников или купцов, а профессиональные солдаты или наёмники.

Намётанным после визитов в разные города взглядом Данилов видел, что силы охраны правопорядка тут основательные, хотя и не бросаются в глаза обывателям. Прохаживались патрули, (иногда проезжали конные) стояли шлагбаумы, на окнах маленьких будок из металла, предназначенных для охраны, были бронированные жалюзи. Могли быть и камеры видеонаблюдения, не привлекающие внимания.

Да, вскоре он заметил пару.

Выглядело это внушительно. Похоже, средств у Вольного Города завались, и к безопасности тут подходят серьезно.

Младший заглянул через ворота. Невысокие дома, красиво покрашенные и облицованные, узкие пешеходные улочки. Всё как будто вылизано. Скамейки, фонтанчики, Деревья, кустики, сейчас уже облетевшие. Прилично, но без форса, одетые люди. Магазинов мало, и никто никуда не спешит.

Даже такую мелочь заметил – все провода аккуратно убраны, не висят над улицей, как бывает в поселениях, где много жителей, и все заселяют дома, как попало.

Скучновато. Поэтому он решил ещё побродить по улицам Внешнего, чтобы составить полное впечатление.

Во Внешнем оказалось гораздо больше жизни. А порядка разве что чуть-чуть меньше.

Улицы здесь были уже пошире. И по ним нечасто, но проезжали автомобили! Младший сбился со счёта на втором десятке. И это за несколько минут. Конечно, были и брички (кареты?) и основательные повозки на рессорах с широкими шинами, были велосипеды и мотоциклы (или мопеды?), даже грузовые трехколёсные. Такого движения он нигде ещё не встречал.

Саша ожидал увидеть обычные примеры разрушения – скелеты сгоревших автомобилей, обломки зданий, спрессованные завалы мусора. Но обитаемая часть Гамбурга была прибрана, вычищена и облагорожена.

Сложно представить, сколько было проделано работы и сколько понадобилось лет. Младший видел другие города, даже такие, куда не упало ядерной бомбы. И обычные пожары от засух и молний способны нанести огромный ущерб.

Наверное, в первые годы ещё оставалось достаточно тяжёлой техники. Иначе как объяснить, что все разрушенные дома смогли разобрать, а все обломки вывезти? Проплешины в городской застройке, где на старых картах были обозначены здания, стали парками, скверами, рыночными площадками.

Впрочем, и сейчас работа продолжалась. На отгороженном пустыре возводились невысокие жилые дома из красного кирпича. Город жил и менялся.

В одном месте исторические руины вписали в архитектуру, облагородили, оставили как памятник. Младший не знал, чем знаменит этот дом, но уже видел такую традицию.

Как и в Петербурге, каналы здесь заменяли часть улиц. Через них были перекинуты такие же винтажные мосты, по воде сновали лодки.

Кирпичных домов в стиле «модерн» (кое-что всё же осталось в памяти после рассказов Денисова) с башенками и другими украшательствами, как те, что на въезде в город, попадалось немало. Над одним, в три этажа, вился флаг, а на флаге он узнал знакомую символику.

Руна сол. Молния. Электрический разряд.

Вот и Северный легион. Их представительство. Выходит, Вольный город имел с ними дела, раз открыто что-то вроде посольства.

«Ничего нового, везде одно и то же. Политика, дипломатия. Но это лучше, чем война».

У крыльца с фронтальной части стояли несколько стражников, как статуи: в касках и с автоматами. На касках небольшие рожки. Наверно, церемониальная форма. Смеяться при взгляде на них не хотелось. Грозные, мощные.

Младший спокойно прошёл мимо, они даже не шелохнулись, хотя парень готов был поклясться, что взгляды у них цепкие.

Над площадью, примыкавшей к порту, работал большой, очень большой проекционный экран, закрытый ячеистой решеткой, на которой были видны вмятины от камней. Младший не сразу понял, что это не огромный баннер, а именно гигантский «телевизор», не видел ещё таких больших. Кое-где экран был поцарапан, некоторые участки горели чуть тусклее, но в целом был в очень приличном состоянии.

По экрану нон-стоп крутили новости. Динамики чуть хрипели, но немецкому языку это не сильно вредило. Александр на слух плохо воспринимал беглую речь, и объявления казались ему грозными указами. Но, вчитавшись в бегущую строку, он понял, что рекламируются разные услуги – парикмахерские, какие-то салоны и даже кинематограф.

Впрочем, с интервалом минут в десять пробегало и официальное объявление. О том, что неграждане могут находиться во Внутреннем городе только до 20:00. Нарушители будут «задержаны». Оно дублировалось на английском, русском (!) и еще паре языков.

«И расстреляны», – так и хотелось добавить.

Он вырос не только на фантастике, но и на фильмах про Великую Отечественную. Поэтому, хоть никогда не видел живых немцев, но немецкий был для него… примерно как для некоторых европейцев его русский язык. Не ненависть, даже не страх, но подсознательное отторжение. Иррациональное чувство. Он вспомнил охотника за головами из Прибалтики. У того тоже, наверное, была генная память о чём-то. Каждый помнит плохое, которое причинили ему, но никто не хочет помнить, что сделал он сам. Или его предки. И даже Война эти узлы не распутала.