А он перевернулся на другой бок на жесткой койке и… проспал без снов до самой вахты.

Только утром узнал, что шторм продолжался всю ночь. У суперволн случилось еще несколько «заходов», хоть и не таких сильных. А уж сколько было «обычных» – со счета сбились.

Рано утром, когда они выбрались на палубу, а навстречу им шла уставшая «штормовая» смена, Младший услышал тихий голос молдаванина:

– Капитан – верующий протестант. Двое его знакомых подобную стену воды не пережили. Он принял все меры, а дальше решил вверить нас в руки Создателя и не осквернять Его волю суетой. Поэтому нас и не подняли. Команда сделала всё, что могла, а на остальное была Его воля! Провидение нас вытащило. Значит, нам ещё не пора. Я тебя не хотел пугать, но такую хрень вижу первый раз в жизни. А тебе «везёт»… Надеюсь, нам не встретятся…

Он осёкся на середине фразы, по суеверной привычке не произносить вслух нехорошее.

*****

На корабле не было лазарета. Если заболел чем-то пустяковым – будь любезен работать. Если это похоже на заразное заболевание, но ходить можешь – переселят в изолятор и будешь какое-то время выполнять «нерыбные» наряды подальше от коллектива (с вычетом из зарплаты). Если за неделю болезнь не проходит – спишут на берег при первом заходе, даже если там совсем чужие для тебя места.

А вот если «русский кашель» с кем-то приключится и он пластом лежит… тут всё гораздо хуже. Заболел один член команды и не приняты меры – через неделю сляжет весь корабль. И превратится в плавучий филиал чумного барака.. А судно, чья команда еле держится на ногах, горит в лихорадке и выкашливает свои легкие, налетит на скалы, сядет на мель или иным образом погибнет – к гадалке не ходи. Лет тридцать назад, когда симптомы ходивших по Европе респираторных заболеваний были ещё тяжелее, с этим было даже строже.

Значит, изоляция, но уже вообще без выхода. Ведро тебе дадут и в окошечко на двери еду и воду будут подавать. Да ещё чеснока и лука побольше в рацион. И в обед стопочку спирта разведённого, подогретого и с перцем.

Но если эти меры не помогали… а человек при этом не умирал… и болезнь недели через две всё еще выглядела опасной, к бедняге заходили двое дюжих матросов в прорезиненных костюмах и респираторах, словно чумные доктора, накидывали на него брезентовый мешок и выводили на палубу. Если верующий, читали молитву (в основном они были лютеране, а у них ритуалы простые). Если неверующий – еще легче, просто прощались. «Не поминай лихом», мол, все там будем.

В поселениях такого человека высаживать запрещалось по какому-то старому правилу. Сажали в лодку и выпускали его на голый песок или на скалу, и адьос.

Но и это еще не все. Раньше, если на судне у кого-то появлялись признаки «простуды», и оно не могло пристать к берегу, и отправить лодку не было возможности… тяжелобольных матросов и пассажиров могли просто выбросить в море. Из человеколюбия сначала пристукнув молотком.

Последние годы такого не встречалось, если верить Скаро. Но всё равно Младший – как и другие – очень боялся симптомов респираторных заболеваний.

Переохладив ноги во время смены, а может от нервов, Александр несколько дней проболел, покашливая и сморкаясь. Но переносил болезнь легко, на работу ходил, хотя и ставили его теперь подальше от всех и заставляли носить маску. И его временно перевели из кубрика в отдельную каюту, на двери которой сохранилась табличка с полустёртыми, но вполне читаемыми буквами «Амбулатория». Это и был изолятор на Короле Харальде.

Там было вполне удобно – подвесная кровать, откидной столик и такая же лавочка.

На четвертый день он пошёл на поправку.

И тут к нему, вернувшемуся в свой чулан после смены, завалилась целая делегация.

У Младшего даже глаза разбежались. Впереди стояли его товарищи по бригаде, швед Карл (да, как в фильме про ходячих мертвецов, и сам он немного напоминал зомби своей странной размашистой походкой) и здоровяк-моторист Олаф. Именно он с торжественным видом поставил на столик перед Александром металлическую банку без этикетки. Банка имела грубый шов. Ее запаяли, скорее всего, на борту.

– Вот. Хотим тебя поддержать, – сказал Скаро.

– Решили пока не бросать за борт, а дать шанс, – ехидно протянул Юхо.

– Я не болею! Просто промерз на вахте, от этого сопли. Уже прошло… – пытался отнекиваться Александр.

– Мы все равно решили угостить тебя особым фирменным блюдом, – ответил Василий. Ешь, ты такого ещё не пробовал. К тому же это здорово повышает иммунитет. Завтра будешь, как новенький.

Норвежцы забубнили одобрительно, и даже матрос-филиппинец залопотал по-своему.

– Окей, – Младший уже потянулся за своим ножом, которым удобно было открывать толстостенные банки.

– О нет! Подожди. Мы выйдем.

И так же гурьбой они вывалили в коридор. В проёме Финн хихикнул, но ему заткнула рот чья-то лапища.

Младший вооружился ножом, проткнул крышку резким нажатием и начал открывать. Он был зверски голоден, организм нуждался в материале для восстановления сил, и ему думалось, что он может съесть моржа.

Хороший знак. Значит, иммунитет работает.

С крышкой справился легко. Странное ощущение появилось, как только воткнул нож. Что за запах? Он начал наполнять каморку сразу после первого прокола.

Нос уже не был заложен, но обоняние сильно ухудшилось.

Пахнет… Сладковато-неприятно. Будто кто-то умер. Как бывает, когда идешь по тропинке, а в кустах валяется дохлая собака.

И тут Младший опять услышал за дверью пару сдавленных смешков.

Хлопнул себя по лбу. Но продолжил.

Положил на тарелку обыденно выглядящие кусочки рыбы. Селёдка и селёдка. Порезал черный хлеб. Достал луковицу и нарезал кольцами.

«Сюрстрёмминг… – догадался он, вспомнив. – Вот сукины дети».

Когда наклонился к банке, запах стал так силен, что пробился даже сквозь ослабленные нейроны обонятельной системы.

Запах уж точно стрёмный. Густой запах рыбной смерти. Зато в этой зловонной жиже мрут все бактерии.

Видимо, если бы не проблемы с носом, он одурел бы от вони. Говорят, эта штука пахнет, как выгребная яма на рыбном рынке.

Ну! Наколол на вилку, сунул в рот и зажевал. А вслух громко сказал по-английски:

– Very tasty fish. Thank you! Спасибо, вы настоящие друзья.

За дверью хохотнули.

– С крещением, – узнал он голос Юхо.

– Приятного аппетита, Саня! – это уже пробасил Скаро. – Ешь до дна, ха-ха.

Они, поди, думали, что его вырвет, но он уже съел несколько кусочков, и был жив.

А ничего… горьковатый, солоноватый вкус. Хорошо, что есть ржаной хлеб. И картошка, которую ему принесли с камбуза. Можно съесть всю банку, чтобы перестала вонять. А то не дай бог вернется обоняние.

Благо, она не большая. И ему встречались довоенные консервы и похуже. Вот только эта «свежая». Если это слово применимо к сему деликатесу.

Весёлая компания, наконец, убралась.

«Ну а если умру, значит, судьба такая. Пройти столько раз через ад и сдохнуть от тухлой… или квашеной селёдки?..».

Карантинная каюта находилась в стороне от остальных кубриков. Тут, случалось, «склеивали ласты». Но теперь стало казаться, что один из умерших поселился прямо здесь.

Вентиляция была естественная, а не принудительная. И работала она хреново. Свежим тут воздух не будет, даже если открыть дверцу, потому что недалеко разделочные цеха.

Но все равно дверь он открыл, как только эти черти ушли. А то глаза резать начинает.

Жаль, открыть иллюминатор нельзя… его здесь нет.

Жестяная банка медленно пустела, сильный и едкий запах гниющей рыбы внезапно стал ощущаться сильнее.

Похоже, носоглотку отпустило, отек спал. И скоро обонятельные нервы заработают в полную силу. Надо к тому времени сожрать всё.

Конечно, можно было и схитрить, спрятать банку в плотный мешок, в три слоя, а потом незаметно выкинуть.

Но он предпочел добить её. Аппетит требовал. И вера в полезные свойства. Ел с хлебом, соль была не нужна.