– Интересно, у себя дома он выглядит таким же победителем. Или этот лоск они приберегают только для наших дам? Наши мужчины так не смотрят, – подумала Алина.
Она боковым зрением увидела, как мужчина по-хозяйски обхватил рукой плечи Наташи.
Алина перевела взгляд на площадку и услышала, как старший мальчик, вскарабкавшись на горку, громко напевал. Он повторял рекламный слоган, назойливо звучащий по телевизору:
– Окей, Оби!
Мальчик старательно растягивал последний слог, не подозревая, что рекламирует для своей маленькой аудитории фирму, выпускающую новый для советских женщин продукт: гигиенические тампоны.
Заметив улыбку Алины, рыжеволосая женщина перевела взгляд на мальчика.
– Сейчас по телевизору показывают эту рекламу по нескольку раз в день, вот он и повторяет эти глупости. А песенку про петушка на латышском, которую задали на подготовке в школе, выучить никак не можем, – как бы извиняясь, сказала она.
– Это понятно. Если бы песенка про петушка звучала так же часто и громко, как эта реклама, все было бы в порядке, – ответила Алина.
Женщина улыбнулась и хотела что-то ответить, но ее старший сын, увидев, что собеседница матери ушла, бросился к скамейке и с нетерпением запрыгал вокруг нее.
– Мама, ну мы идем в замок? – спросил он.
Его младший брат тоже подбежал к скамейке и в упор уставился на Алину.
– Конечно, идем, – сказала рыжеволосая.
Она поднялась со скамейки, улыбнулась Алине и добавила:
– Я им обещала прогулку к пруду и поход в кафе, но задержалась с приятельницей.
– Я иду в ту же сторону. Нам по пути. Если Вы не возражаете, я пройдусь с вами, – сказала Алина.
– Вы живете в замке? – догадалась женщина.
– Да, а к вам прихожу посидеть на этих чудных скамейках, – засмеялась Алина.
– У вас в военном городке гораздо красивее. Там парк, пруд. Один замок чего стоит, – добавила женщина.
– Да, замок и пруд очень красивы. Но это опасная красота. Пруд очень глубокий, его стараются обходить стороной. Поэтому наши там почти не гуляют. А детей туда тянет, как магнитом, – сказала Алина.
Ей расхотелось идти в Дом культуры. Она решила вернуться назад в компании новой знакомой. Ей понравилась рыжеволосая. Алине всегда были интересны люди, живущие не такой жизнью, какой жила она.
Рыжеволосую звали Людмила или Мила. Лет ей было около 30. Средний рост, средняя комплекция. Если бы не факел пушистых волос, ее было бы трудно выделить из толпы. Людмила работала инженером на заводе.
Женщины шли медленно, стараясь приспособиться к темпу детских шагов. Младший мальчик отпустил руку матери и бегал наперегонки с братом.
– Как тебе удается справляться с двумя? – спросила Алина.
Людмила была значительно младше ее, поэтому Алина сразу предложила ей перейти на ты.
– Это не так уж трудно. Главное – правильно распределить время. Трудно было вначале, когда приходилось кипятить бутылочки, пеленки и подгузники. Сейчас младший ходит в садик, старший скоро в школу идет. Взрослые мужики! Ну и муж помогает. А у Вас есть дети?– спросила Мила.
Она еще не смела обращаться к Алине на ты.
– Да, есть дочь. Она университет заканчивает, – ответила Алина.
– Где будет дальше работать? Сюда не собирается возвращаться? – спросила Мила.
– Навряд ли. Я ничего не знаю об ее планах. Она больше делится с отцом. Я не лезу в ее проблемы. Захочет, сама расскажет. Как говорила одна моя умная подруга: «Взрослые дети – чужие люди»,– ответила Алина.
– Это звучит странно. Что значит «чужие люди»? А как же родительская любовь или любовь к родителям? – недоверчиво произнесла Мила.
– Можно любить своих детей или сердиться на них, но они уже отдельные от тебя миры. Чужие. С этим бессмысленно спорить. Надо смириться. Можно только обсуждать терминологию, – ответила Алина.
Мила задумчиво посмотрела на своих детей. Она шла молча, ничего не сказала в ответ на удивившие ее слова собеседницы. Невозможно было представить, что ее малыши когда-нибудь станут для нее чужими.
Если бы эту фразу сказал кто-то другой, то Мила сразу бы заявила о несогласии с таким утверждением и попыталась бы доказать его ошибочность. Но в общении с Алиной она робела. Как-то само собой получалось так, что она не могла возражать.
Глава 3
Асфальтированная дорожка шла у самой кромки воды.
Обычно здесь было немноголюдно. Встречались лишь прохожие, идущие из военного городка в микрорайон строителей или обратно. На сей раз прямо на тропинке рядом с прудом два сидящих на корточках молодых человека возились с мопедом. Они пытались разобраться с заглохшим мотором. Парни рассматривали свечи, вынимали какие-то детали, обсуждали причину проблемы.
Сын Милы подбежал к мопеду и застыл, глядя на манипуляции ремонтников.
– Ну все, теперь мы здесь застряли надолго. Вадика невозможно оторвать от любой техники. Он может в точности рассказать все об устройстве двигателя. Пока не закончится ремонт, мы здесь будем стоять, – сказала Мила.
Младший мальчик стал рядом с братом. Он пристально смотрел на молодых людей, обменивавшихся репликами на незнакомом ему языке. Малыш пытался разобраться в том, о чем говорят эти серьезные люди – владельцы чудесного мопеда. Поняв, что ни одного слова из их диалога он разобрать не может, мальчик, повернувшись к маме, громко спросил:
– Мам, а когда они нормально разговаривать начнут?
В его голосе звучали нотки настоящего отчаяния.
Молодые люди замолчали и подняли глаза на женщин. Повисла неловкая пауза.
– Они разговаривают нормально, малыш. Они говорят по-латышски. Потому что мы живем в Латвии, – спокойно сказала Алина.
– А почему тогда я не понимаю их? – спросил мальчик.
– Вот ты в школе будешь хорошо учиться и все начнешь понимать, – сказала Мила сыну.
– А ты плохо училась в школе? – задал резонный вопрос мальчик.
– Нет, я училась хорошо. Десять лет учила немецкий, но по-немецки так и не заговорила, – смеясь, ответила Мила.
– Это потому, что мы слышим вокруг только русскую речь. Жили бы мы пятьсот лет назад в этом замке, еще как бы говорили по-немецки, – сказала Алина, кивнув в сторону замка.
К счастью, неловкая ситуация разрешилась быстро. После пары резких движений ногой одного из молодых людей мопед затарахтел и испустил облако сизого дыма откуда-то сзади. Парни уселись в седла и, ни слова не говоря, умчались в сторону города.
Сам того не подозревая, ребенок затронул одну из самых болезненных местных проблем, связанную с незнанием большинством жителей города латышского языка. Женщины заговорили о том, что этот вопрос еще только начинает приобретать свою остроту, но скоро от него невозможно будет отмахнуться.
Военный городок и строительный поселок только географически относились к городу, а по укладу жизни эти анклавы существовали в условиях почти полной культурной автономии. В строительном поселке жили инженеры, приехавшие в Латвию со всех концов страны по распределению после окончания институтов и техникумов, рабочие, уроженцы соседних республик.
Военный городок был в большей степени связан с городом. Многие из жен военнослужащих работали в местных школах и поликлиниках. Но они также жили и работали в русской языковой среде. Необходимости в изучении латышского языка просто не было.
Об этом и говорили женщины, соглашаясь и поддерживая друг друга.
Серьезный разговор скоро прервался. В конце дорожки перед поворотом подруги заметили неподвижно строящую фигуру. В этом не было ничего удивительного: люди нередко останавливались, чтобы полюбоваться отражением деревьев и замковой башни в зеркальной глади пруда. Странным было то, что женщина стояла в том месте, с которого можно было рассмотреть разве что заросли кустов и окна домов, стоящих на противоположной стороне.
Когда спутницы поравнялись с женщиной, та обернулась и, узнав Алину, воскликнула: