Пока мужчина ехал, он вспоминал все особенности сына, которые врезались в его память, и страх за малыша окатывал его волнами. Через пятнадцать минут Эндрю был возле больницы. Оставив машину на стоянке, он влетел в приемное отделение. Почти сразу он увидел рыдающую Кэтлин. Его всегда спокойная Кэтлин рыдала в голос, держа в руках ползунки, которые он купил для сына. Пожилой доктор с участливым видом давал ей выплакаться у себя на плече.

У Эндрю засосало под ложечкой от страха и тревоги. Ведь по телефону Кэтлин не плакала, что могло измениться? Он быстро подошел к жене и поздоровался с доктором. Доктор кивнул в ответ и передал девушку в объятия мужа.

– Дорогая, почему они сняли с нашего сына ползунки? – спросил он хриплым голосом, боясь услышать ответ, в то же время надеясь, что если услышит его, то он непременно будет сносным.

– Нет больше у нас сына, – всхлипнула она отстраняясь и глядя на него красными глазами. Она язвительно добавила: – Теперь, как ты и хотел, я принадлежу только тебе…

Она снова разрыдалась, уткнувшись уже в плечо мужа.

– Что ты такое говоришь?! – возмутился Эндрю, ощущая себя так, словно его только что ударили ножом прямо в сердце, от услышанного и от последней фразы жены, двойной удар. – Я никогда этого не хотел… Я никогда не желал… – он замолк, силясь сдержать слезы и глотая возникший в горле ком. – Я не хотел… – Его слова перешли в шепот, а из глаз потекли горячие слезы.

– Это не важно, – всхлипнула Кэтлин, когда первые порывы рыданий прошли. Она вытерла глаза и вновь отстранилась от мужа. – Прости меня. Я тебя ни в чем не виню. Ты пытался полюбить его или хотя бы не показывать неприязнь…

Кэтлин была не права. Она должна была винить его. Должна была винить, хотя бы за то, что он не приехал и не отвез их в больницу раньше. По крайней мере, Эндрю думал так.

– Ты уверена, что правда ничего нельзя сделать? – спросил он, привлекая ее к себе и прижимая еще крепче.

– Что можно сделать, Эндрю? – резко спросила она, сдерживаясь от нового приступа рыданий. – Ничего уже не изменить. Я хочу слетать к родителям на месяц. Они скоро прилетят, чтобы забрать меня. Доктор обещал позвонить им, потому что я попросила его об этом. Я не смогу сейчас вернуться в дом, Эндрю. Я не бросаю тебя, Эндрю, не думай. Ты не виноват. Когда я вернусь, пожалуйста, сделай так, чтобы дома ничего не напоминало бы о прошлом.

Кэтлин давала ему указания, думая о том, что для него эта трагедия не была столь тяжкой, и потому только он может теперь помочь ей преодолеть непреодолимую боль. Она думала, что только Эндрю сможет спокойно избавиться от вещей сынишки, чтобы она снова могла жить в том доме, который наполнялся его смехом и капризами, она сама ни за что бы не смогла.

В тот момент, когда Кэтлин покинула аэропорт вместе со своими пожилыми родителями, Эндрю почувствовал еще большую опустошенность в душе. Еще несколько дней назад, когда он раздражался на малыша за разные мелочи, он и не предполагал, что все повернется таким образом.

Он прилег на кровать, которую они с женой теперь редко делили, потому что все внимание уходило маленькому сыну, так как он был совсем маленький.

«Теперь, как ты и хотел, я принадлежу только тебе…» – прозвучали в его голове слова жены, и ему захотелось закричать в голос, только чтобы избавиться от боли и чувства вины.

Едва он проваливался в сон, как ему снился сын. Он то тянул свои ручки к нему, то улыбался ему, то гремел погремушкой на весь дом. Не состоявшийся отец тянулся к ребенку, но тот рассыпался, и Эндрю, вздрагивая, просыпался.

Он вздохнул и зашел в детскую. На пороге он помедлил, словно для того, чтобы войти туда ему потребовались вся смелость и сила, что у него были. Он шагнул за порог и подошел к кроватке. Она пустовала, и только ползунки и погремушка сиротливо лежали по середине матраса. Мужчина взял ползунки и вдруг заплакал.

– Джон, – сказал он, – сынок, я никогда не хотел этого, поверь… Я не думал, что так произойдет. Если бы только я мог начать все сначала, я бы все исправил, я бы стал самым лучшим отцом.

Погремушка чуть сдвинулась в сторону, словно ветер подвинул ее, и горошинки внутри нее слабо звякнули. Эндрю слегка испугался, так как это было неожиданно. Окна были закрыты. Он вздохнул и, утерев слезы ползунками, аккуратно положил их обратно в пустую кроватку.

Он вышел из комнаты и запер ее на ключ. После чего, бережно положил этот ключ в шкатулку возле трюма жены, где хранились ее украшения.

Он вышел на крыльцо и присел на ступеньки. Солнце садилось за горизонт и окрасило небо в красные и оранжевые оттенки. Эндрю закрыл руками лицо и просидел так около пятнадцати минут, думая о том, как жить дальше. Ничего не хотелось. Дом пустовал. В нем не было радостного агуканья, и никто не улыбался ему из кроватки, когда он подходил.

Именно поэтому он запер детскую комнатку: чтобы не подходить постоянно к кроватке и не натыкаться взглядом на пустые ползунки и одинокую погремушку Тили-вили. По иронии судьбы, Эндрю скучал более по Джону, чем по Кэтлин. Вопреки просьбе жены он не торопился уничтожать воспоминания о крохотке, с которым он так недостойно вел себя и которого так остро не хватало ему теперь.

Он смотрел на фотографии и пил виски прямо из горла. На фотографиях малыш улыбался беззубым ротиком и кусал пальчики. Родимое пятно всегда напоминало Эндрю о том, что сколько бы детей у него не родилось в будущем, они не будут Джоном. Он страстно хотел, чтобы у него снова родился ребенок, но вместе с тем, он боялся, что сильная привязанность к новому ребенку, которую он поклялся себе испытывать, предаст память о Джонни.

Он смотрел и смотрел на фото, пока глаза не застилали слезы и прикладывался к горлышку виски, пока на дне бутылки не оставалось пару капель. И так прошла неделя без жены и сына. В субботний вечер, когда солнце еще не собиралось садиться за горизонт, Эндрю вышел посидеть в парке. Вокруг резвились животные и дети и это действовало на Эндрю двойственно. С одной стороны, эти юные голоса и смех выводили его из темного мира, в котором он затонул в последние дни, но, с другой стороны, они напоминали ему, чего он лишен.

Он сидел, смотрел на то, как дети играют с животными и думал, что мог бы купить Джону котенка или щенка, когда тот подрастет. Вдруг, рядом с ним, на скамейку села молодая пара с младенцем. Младенца держал отец. Это был молодой парень, счастливый и гордый. Он приподнимал малютку и прикасался своим носом к его, сюсюкая и корча рожицы, как не так давно корчила рожицы Кэтлин их Джонни. Эндрю посмотрел на эту картину с завистью, сожалением и теплотой. Он улыбнулся семейной паре. Малыш был возраста Джонни и от этого было невыносимо находится с ними рядом. Смотреть, как может вести себя настоящий, любящий отец и что отнято у него.

– Джуд, сынок, посмотри, – тем временем говорил молодой парень, разворачивая младенца к собачонке, которая скакала перед трехлетней девочкой, выпрашивая печенье. – Когда ты вырастешь, мы с мамой купим тебе такую же собачку, чтобы тебе не было скучно, малыш.

– Агггуу— только и говорил малыш в ответ, и у Эндрю щемило сердце. Мать ребенка, улыбаясь, смотрела на любимых мужчин – большого и маленького, и на лице ее не было и следа той боли, что мелькала на лице Кэтлин при соприкосновениях Эндрю с их младенцем.

– У вас есть дети? – поинтересовалась она, перехватив взгляд Эндрю, который был неотрывно направлен на семейную идиллию. Он замялся на мгновение:

– Да, есть, – сказал он тихо, сам не понимая зачем обманывает молодую мать.

– Мальчик или девочка? – продолжала интересоваться она, и папа Джуда переключил внимание с ребенка на Эндрю, и только сам Джуд агукал, смеялся и дергал отца за волосы пухлыми ручками.

– Мальчик, – ответил Эндрю и грустно улыбнулся. – Его зовут Джон.

– Хорошее имя, – улыбнулась мать Джуда, – сколько ему лет?

– Почти три месяца, – механически ответил мужчина.