И действительно, как-то быстро и неожиданно надвинулась южная пустынная ночь. На тёмно-синем небе высыпали звезды, и тонкий слегка зеленоватый серп луны взошёл над горизонтом.
Устав от дороги и впечатлений прожитого дня, Тася заснула, едва распаковав постель, на одном из диванов, с которого только что сняли чехол.
***
Тася проснулась с первыми лучами солнца, и, как была босая, едва накинув халатик, выбежала на крыльцо. Новый незнакомый пейзаж открывался ей в новом свете. Восток уже розовел и разгорался нежно и ровно. Вдруг выкатилось из-за горизонта яркое солнце, заблестели лучи, осветив серые низкие домики, песок заиграл золотом при утреннем свете, и всё засияло спокойно и радостно под равномерными лучами поднявшегося солнца. Пустыня оживилась: козы, бараны потянулись на пастбище, верблюды встали с земли и направились к колодцам, поднялись в воздух и защебетали ласточки, пеночки и чибисы, и вся Ставка вдруг ожила и засуетилась, пользуясь благодатными прохладными утренними часами перед дневной жарой. На улицах появились люди – киргизы, татары, малороссы, русские. Кто-то спешил на службу, кто-то на пастбище, кто-то по хозяйству, высыпали на улицу ребятишки, вышла на крыльцо дома напротив молодая красивая татарка в красном вышитом платье и, прикрыв глаза рукой, стала смотреть за горизонт.
Тася, вспомнив, что она босая, в ночнушке и халате, вернулась в дом. Странные чувства переполняли ее: вчера степь казалась ей бескрайним цветущим морем, а Ханская Ставка – выжженной унылой пустыней, но сегодня она увидела её совсем с другой стороны. Какое-то неуловимое очарование этого странного, необычного и непривычного для русского человека места коснулось самых глубин её души и осталось там, прочно и надолго связав её жизнь с судьбой этого местечка.
***
Весь день Тася была предоставлена самой себе. Яков Григорьевич, едва позавтракав, ушел на приём к председателю Совета Ханской Ставки, а затем с лесной стражей уехал осматривать лесные насаждения хана Джангира, или, вернее, то, что от них осталось.
Как и обещал маленький человечек, утром в помощь Тасе прислали молодых шустрых киргизок, и они вместе быстро убрали дом. Наконец-то были сняты все чехлы, и дом засверкал во всей своей необычной красоте. Старинная дубовая европейская мебель и персидские ковры на полу и стенах; большие застекленные шкафы со множеством старых книг – на русском, английском, немецком и арабском – и уникальное оружие на стенах – кривые арабские сабли, ятаганы и акинаки – с причудливой резьбой и гравировкой на рукоятках и лезвиях. Но больше всего Тасе нравился огромный деревянный глобус в кабинете хана Джангира – его можно было крутить и с удивлением обнаруживать, что города и границы государств сильно отличаются от того, что Тася учила в гимназии.
– Что же тут удивительного, – заметил как-то папа в ответ на её вопрос, – прошло уже более 50 лет, как этот глобус был создан, конечно, карта мира поменялась с того времени. Да и здесь много интересных и загадочных событий происходило, хоть это и пустыня.
– Загадочных? – оживилась Тася, – расскажи!
С этого дня Тася и папа договорились, что вечером за ужином Яков Григорьевич обязательно будет рассказывать ей об этом крае и его истории. И как бы он не уставал после своих поездок в пески, он старался держать свое слово. В первый же вечер после объезда своего лесничества, он усадил Тасю напротив себя и, откинувшись на спинку кресла, начал свое повествование
– Ну что ж, начнем, пожалуй, с начала – с истории Букеевской орды… Около 12 лет назад замечательный русский путешественник и антрополог А.Н.Харузин путешествовал по этим краям и оставил любопытные записки о Буккевской орде и Ханской Ставке1. Если не возражаешь, я позволю себе сослаться на его дневники и кое-что выборочно зачитать тебе из них. Вот что пишет Харузин об этих местах, слушай.
Ханская Ставка – это столица киргизской Букеевской или Внутренней орды. В отличие от орд Большой, Средней и Малой азиатских, лежащих за Уралом, Букеевская орда граничит на севере и западе с Астраханской губернией, на северо-востоке с Самарской губернией; на востоке – с землею Войска Уральского, а на юге ограничена Каспийским морем. Орда эта происхождения нового. До конца прошлого столетия кочевали здесь калмыки, но эти последние двинулись в 1771 году к границам китайским, и земли после них остались свободными. В это время умер хан Нурали (ханствовавший от 1749—1786 г.), и все дела перешли к Ханскому совету, во главе которого стоял султан Букей, сын Нурали-хана. Стремясь к независимости от других ханов, Букей стал ходатайствовать перед императором Павлом I о позволении перейти Урал и поселиться на пустующих землях, основав новое ханство. Ему разрешили с оговоркой, что «султан Букей может пользоваться землей с приверженными ему киргизами». Как говорят, с ним перешло более 7000 кибиток. Это произошло в 1801 г, а в 1812 году Букею был пожалован титул хана. После смерти Букея ордой короткое время управлял его брат Шигай, а затем сын Букея – Джангир.2
Эта фигура замечательная и заслуживает отдельного разговора, и о ней мы поговорим уже завтра, – завершил Яков Григорьевич, заметив, что Тася уже клюет носом.
***
На следующее утро Тася попросилась с отцом в Пески. Он растормошил ее полусонную ещё затемно, и с первыми лучами солнца они выехали из Ханской Ставки. Ехали быстро, насколько позволял вязкий песок, чтобы успеть до жары добраться до лесных насаждений. Кучер – Давлет – теперь постоянный спутник отца во всех его путешествиях и разъездах – слегка понукал спокойную киргизскую лошадку.
– А что, Давлет, лошади не боятся верблюдов? – окончательно протерев глаза и проснувшись, интересуется Тася.
– Нет, барышня, а у вас боятся?
– А у нас нет верблюдов, – смеётся Тася. Ей удивительно сейчас, и странно, что где-то может не быть верблюдов, когда здесь их целые стада.
– А что же у вас есть? – спрашивает в свою очередь Давлет.
– А у нас леса есть и реки, и озёра, – мечтательно вспоминает Тася.
– Отец говорил – и у нас лес был при хане, и озеро Чумак-куна до Ставки доходило, да голод был, и срубили лес, только на той стороне немного дерев осталось, – добавил он, махнув рукой вперёд, куда они ехали.
– А почему же леса вырубили? – снова спрашивает Тася.
– Голод был, барышня, такой голод, что и сказать нельзя: киргиз и верблюд – все помирало, тогда и рубили лес, давали листья верблюду, а кору сами ели…
Давлет замолкает, грустно опустив голову на грудь…. Но долго грустить не в его характере. Через пару минут он уже мечтает о том, как здесь будет красиво через несколько лет:
– Здесь, барышня, земля золотая, надо только труд приложить. Вода близко хорошая, значит, трава будет густая и сочная. А трава – первое дело для верблюдов, овец, баранов. Будет скот, будет жить киргиз, будет богатеть, будет селиться в этих местах. Но киргиз на земле трудиться не умеет, он кочевник, его надо научить. Вот, ваш батюшка приехал, научит киргиза лес сажать. А будет лес, опять же, барханы от Ханской Ставки отступят, люди будут жить хорошо.
Яков Григорьевич и Тася улыбаются, слушая Давлета и заражаясь его оптимизмом:
– Хорошо бы так, Давлет! Твои слова, да Богу в уши.
Постепенно низкорослая киргизская лошадка замедляет шаг и останавливается на краю сосновой рощицы посреди песков. Редкие сосны дают спасительную тень от уже начинающего нещадно печь солнца, и лошадка интуитивно идёт туда, где прохладно. Подле старых кое-где разрастается поросль молодых деревьев, а в тени их – буйная сочно-зелёная трава.
– Ну вот, и приехали, – Яков Григорьевич подал Тасе руку и помог спуститься с повозки. А потом, взяв свой чемоданчик с инструментами и пробирками, направился исследовать растущие деревья, делать замеры уровня подземных вод и брать анализ почвы. Тася ходила с ним рядом и старалась помочь – подавала нужные пробирки, придерживала зонды и буры, брала образцы хвои.
