Много самого обещающего материала складировалось в подвале здания в Малет Плэйс, за музеем. Размещенный в убежище, являющемся фактически частью Лондонского университета, этот отдел был лабораторией по реставрации предметов старины, а его первый этаж и подвал использовались под хранилище. Вот именно там мы и нашли две большущих обрешетки материала майя, никак не пронумерованного, а одна обрешетка была даже и не вскрыта (хотя находилась здесь с 1938 года). Мы с Хольцером, Карольи и Литтлуэем два часа (с одиннадцати утра до часу) потратили на исследование этого невероятного богатства материала. Карольи с Хольцером, должно быть, удивлял наш любопытный метод изучения. Если один из нас находил предмет, претендующий по виду на период до К'толо, мы становились рядом и тщательно его осматривали. А затем, положив предмет и отдалившись от него (чтобы избежать «помех»), начинали как бы неслышно о чем-то перешептываться; на самом деле это мы фокусировали образ предмета. Затем, пока один из нас держал образ, другой его обследовал, давая своему уму прощупать его вглубь. Нам отводилось мало времени на такого рода действия: рядом с любопытством посматривали двое посторонних, и выводы надо было делать с максимальной быстротой. Но в каждом случае мы оказывались перед той же проблемой, что и с фигуркой: ее создавали и пользовались ею жрецы, не представлявшие толком, что происходило во время «Ночи Чудовищ».
В час дня Хольцер посмотрел на часы и намекнул, что пора бы сходить пообедать. Литтлуэй тут же отреагировал, что мы за завтраком наелись до отвала и лучше бы продолжали поиск. Хольцера одолевало сомнение: в конце концов, мы же могли ненароком сломать какой-нибудь бесценный экспонат. Сомнения разрешил Карольи, сказав с долей укоризны:
— Вы же понимаете, что перед вами двое крупнейших в мире специалистов по майя!
Так нас оставили двоих в окружении стружек, ломаных горшков и полуистлевших наконечников стрел. И тут, уже ближе ко дну обрешетки, я наткнулся на то, что мы искали. На ярлычке к предмету имелась надпись: «Церемониальная чаша (?)». Сомнение понятно. Это был цилиндр из атакамита, меднистого минерала необычайной красоты с перистыми темно-зелеными и синими кристаллами. Около фута в ширину и девяти дюймов в высоту. Бока были гладкими, отшлифованными, словно лед, но по окружности цилиндр опоясывали глубокие кольца. Верхушка была вогнута в виде плоского блюдца около пяти дюймов в диаметре. Глядеться в него было довольно странно, поскольку минерал мерцал и мягко светился. Хотя прежде я ничего подобного не видел, назначение предмета было мне известно. Это был эквивалент хрустального шара ясновидца. Блюдце наполнялось ключевой водой и ставилось в помещении, где нет ни дуновения ветерка, но сверху падает солнечный свет (храмы Му не имели куполов). И тогда световодный перистый кристалл становился гипнотическим, и в глубине его появлялись видения.
Уяснил я и еще нечто, от чего перехватило дыхание, — смесь благоговения и ужаса. Сосуд принадлежал самому Великому К'толо. Даже сейчас, спустя четыре миллиона лет, его вибрации улавливались безошибочно. Несмотря на блокирование, его сущность выступала очень четко. Я бы сказал, его личность выделялась очень четко.
Литтлуэй стоял ко мне спиной, но какая-то психическая связь подсказала ему, что я нашел то, что мы искали. Он повернулся и посмотрел на синий цилиндр. Если не изучать пристально, предмет смотрелся, в общем-то, заурядно. Но от него исходила вибрация неимоверной мощи. И это едва ли удивительно. К'толо был величайшим из всех когда-либо существовавших людей; он ближе всех из числа живущих подошел к тому, чтобы зваться богом. Он был великим, исконным магом прадревности. Все прочие легенды о великих волшебниках — смутные припоминания о К'толо.
Нас обоих тотчас поразило одно и то же осознание. Этот человек не был демонической, жестокой фигурой. Даже сквозь помехи ощущалась глубокая человечность и некий ироничный юмор. Неизъяснимо странно было воспринимать все это через немыслимую бездну времени. Как будто тонкое, орлиное лицо с запавшими глазами взирало на нас из глубины кристаллического цилиндра, улыбаясь какой-то потаенной шутке.
Мы оба неожиданно прониклись осознанием времени, завладев кристаллом; всматривались в него, зачарованные горными хребтами и узором облаков в его глубине. Перевернув, мы ласково гладили его гладкую поверхность. Затем положили его обратно в стружки и отвернулись. Попробовали сфокусировать образ. Бесполезно: такой мощной интерференции было и не упомнить. Тогда мы вышли из убежища, закрыли за собой дверь и отправились в сторону музея. И в конце концов интерференция прекратилась. Мы сели на низкую каменную стену позади музея и сфокусировали между собой цилиндр. Он появился, с виду совсем как настоящий. Судя по всему, его было видно и другим прохожим: один из пешеходов с любопытством на него покосился. Тогда я медленно отстранился, оставляя Литтлуэя «держать» образ. Волнения я не чувствовал, лишь глубокое спокойствие и направленность. Было ощущение, будто присутствуешь при развязке какой-то великой драмы, где тебе отведена решающая роль.
Сразу же обнаружилось, что при всматривании в этот кристалл видение времени обретает несколько иное качество. Частично, видимо, из-за необычного предназначения самого кристалла. Более ранние эксперименты с фокусированием давали образы с некоторой нечеткостью. Фотография сама по себе может быть отличного качества, но вместе с тем ей не хватает некоторых деталей. В случае же с кристаллом К'толо мой подсознательный ум словно впитал все оттенки предмета и воспроизводил их теперь с невероятной точностью.
Во-вторых, этот кристалл сам по себе предназначался именно для этой же цели: помогать подсознательному уму К'толо высвобождать свою визионерскую силу (тут мне открылось, что К'толо не владел видением времени в такой же степени, что и мы; он никогда не натыкался на великий секрет коры передних полушарий. А может, на тогдашней стадии эволюции кора просто не была так развита, как теперь). В результате кристалл действовал как увеличительное стекло, вторя моим собственным силам видения времени.
Было головокружительное ощущение всасывания, низвержения в бездонный водоворот времени. На секунду меня физически затошнило. Но тут сам интерес того, что я наблюдал, прогнал тошноту, поскольку ум К'толо оставил на кристалле свой отпечаток, и броситься в него было все равно что стать самим К'толо — полное забвение собственной личности, неимоверное освобождение.
И тут меня обуяло другое чувство — полной, глубочайшей, истовой преданности Великим Старым. Было просто самоочевидным, что они — самые могучие существа в Солнечной системе и, следовательно, заслуживают величайшей преданности, глубочайшей любви. Блейковский принцип: «Все, что живет, свято, жизнь черпает восторг от жизни». Ну, а поскольку они живее всех живых существ, населявших когда-либо Землю, их воля абсолютна. Следует заметить и то, что, глядя на жизнь глазами К'толо, я полностью сознавал природу и историю Великих Старых. Я знал, что они ждали миллионы лет, чтобы вмешаться в земной эволюционный процесс. И так велика была их целеустремленность, что миллион лет казались не более, чем миллион дней. И наконец они создали человека.
«Первого человека» не было. Была выбрана целая стая обезьян (прямо по Ватиканскому манускрипту) и застопорено развитие их зародышей, так что самки стали приносить сморщенное, недоразвитое потомство, совсем без волосяного покрова. Вначале прочие обезьяны убивали таких выродков. Их убивали и убивали еще долгое время пока однажды какая-то сгорбленная, уродливая самка не отказалась убивать своего детеныша и слонялась, отверженная, на краю стаи, защищая лысенького уродца от любой попытки напасть на него.
Вся эта часть истории предстала передо мной не воочию: К'толо сам, по-видимому, знал ее с чужих уст, Тем не менее, из всего, что я когда-либо открыл, развив у себя силу видения времени, это изложение начала человеческого рода захватило меня сильнее всего. Я жадно ухватывал каждую деталь, хранившуюся в памяти у К'толо.
