Срубов молча смотрел на него. (Внутренний голос Срубова):

- Я твердо знаю, что каждый человек, а следовательно и мой отец - мясо, кости, кровь. Я знаю, что труп расстрелянного - мясо, кости, кровь. Но почему страх? Почему я стал бояться ходить в подвал? Почему я со страхом таращу глаза на руку Каца? Потому что свобода - это бесстрашие. Потому что я не свободен вполне. Свобода и власть после столетий рабства - штуки не легкие. Китаянке изуродованные ноги разбинтуй - на четвереньках наползается, пока научиться ходить. Дерзаний и замыслов у нас - Океан, а культяшки мешают. Упражняться тут, пожалуй, мало - переродиться надо!

Во время закадрового монолога Срубова, Кац закончил пить кофе и опять принялся говорить, но беззвучно и после окончания закадрового монолога Срубова он еще некоторое время открывает рот, как рыба, но потом его голос разрывает тишину, внезапно включаясь на середине фразы:

- ...что говорить, что плакать, что философствовать. Каждый из нас, пожалуй, может и хныкать. Но класс в целом неумолим, тверд и жесток. Класс в целом никогда не останавливается над трупом - перешагнет. И если мы рассиропимся с тобой, то и через нас перешагнут

Сцена 73. Камера в подвале. Павильон. Зима.

В камере дрожь коленок, щелканье зубов, тряска рук ста двенадцати человек.

1-й крестьянин соседу по нарам:

- Нет, брат, однако не помилуют. С оружием против шли. Не надейся.

2-й крестьянин, сосед по нарам:

- А как же было не идти, ежели мы этим оружием Колчака гнали, а они и того хуже - грабители клятые...

3-й крестьянин, по одежде еще солдат империалистической войны:

- Чё гадать, ежели с вещами выводить будут - каюк. В штаб к Духонину...

С визгом, выворачивающем душу, открылась металлическая дверь. В проеме комендант. В руке белый листок - список.

Все затихли.

Комендант:

- Всех читать не буду. Сами друг друга знаете. Сто двенадцать контриков из чела Саватеева - на выход с вещами.

Солдат империалистической осел и размашисто перекрестился:

- Господи, укрепи, вразуми и направь...

И дрожь, и тряска вспыхнула снова, пересыхание глотки и слёзы и молитвы краткие.

- Святая заступница, помилуй мя грешного...

В проеме двери, за уходящими крестьянами видны сидящая подследственная Новодомская и еще несколько арестантов из благородных.

Новодомская, обращаясь с облегчением к пожилому офицеру сидящему рядом:

- Фу, хоть вздохнуть можно будет.

Сцена 74. Коридоры и лестница ГубЧК. Интерьер. Зима. Ночь.

И вот сто двенадцать человек в черных, рыжих овчинах, шубах, полушубках, а пестрых собачьих, оленьих, мараловых, телячьих дохах, в лохматых папахах, длинноухих малахаях, треухах, расшитых унтах, в простых катанках, идут их подвала, от страха, от томления предсмертного, от дней полузабытья, от ночей бессонницы, по мраморной лестнице особняка ГубЧК мимо часовых на каждой площадке, которые как изваяния.

Ведомый комендантом длинный, пестрый стоголовый зверь с мягким шумом катанок и валенок послушно вполз за комендантом на третий этаж...

Сцена 75. Фойе клуба ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

... в фойе клуба ГубЧК с зачехленным роялем и красноармейцами батальона ВЧК, которые вместо шахмат держали в руках винтовки. И тоже были как изваяния старых китайских мастеров, если бы не красные звезды на фуражках, и вползли дальше в широко растворенные двери клуба ГубЧК...

Сцена 76. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

...и пестрой шкуркой накрыли все стулья зрительного зала.

Над сценой на красном полотнище надпись:

ОБМАНУТЫМ КРЕСТЬЯНАМ

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬНЕ МСТИТ

И дальше по стенам:

СМЕРТЬ ВРАГАМ

ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ !

СМЕРТЬ АНТАНТЕИ ЕЁ СЛУГАМ !

Зашевелились, зашептали. На пестрой шкуре дрожь, от дрожи складки. Шепот все громче и взволнованней:

- Сме-е-ерть... Сме... Сме-смерть... Сме-сме-е-ерть...

Комендант, поморщившись от неприятного запаха:

- Откройте форточку.

Кто-то открыл.

Пестрый лохматый зверь жадно раздул две сотни ноздрей, захватил полную грудь свежей сырости таящего снега, крепкого хмеля первого холодного пота земли. Беспокойно, с тоской, завозился зверь, заскрипели стулья.

И Срубов, и Кац, и Моргунов, когда вошли в зал...

...увидели на лицах, в глазах арестованных крестьян серую тоску.

Срубов быстро, упругими шагами вышел на подмостки сцены. Высокий в черной коже брюк и куртки, чернобородый, с револьвером на боку, на краном фоне занавеса, стал он как отлитый из чугуна. Смело посмотрел в глаза укрощенному зверю и первое слово сказал с радостью укротителя:

- Товарищи!.. - негромко, медленно, чуть нараспев, как погладил по пестрой жесткой шерсти.

Вызвал легкою щекочущую дрожь во всей пестрой шкуре.

Как укротитель, спокойно открывающий клетку зверя, Срубов спокойно объявил:

- Через час вы будете освобождены.

Радостью огненной, сверкающей, блеснули сто двенадцать пар глаз. Взволнованно, радостно зарычал пестрый зверь.

А из форточки непрерывным потоком хмель таящего снега.

И Срубов захмелел от хмельного дыхания близкой весны, от хмельной звериной радости сто двенадцати человек.

Срубов:

- Товарищи! Революция это не продразверстка, не расстрелы в Чека...

Сцена 78. Расстрельный подвал в другом городе. КМБ. Мульт.

На месте пестрой толпы крестьян на секунду мелькнуло черное обугленное лицо отца с красной дыркой посередине лба и исчезла, сгорая в желто-красно-сером огне.

Сцена 79. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

Срубов со сцены продолжает:

- Революция - это братство трудящихся!

И зааплодировал, за ним чекисты, потом робко потянулись и крестьяне...

На сцену выбежала агитбригада синеблузников с стали составлять живые картины.

Срубов сошел со сцены триумфатором под их песню:

- Мы синеблузники, мы профсоюзники

Мы знаем всё и обо всём.

И вдоль по миру свою сатиру,

Как факел огненный несем...

Сцена 80. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.

Освобожденный зверь с довольным ворчанием, с топотом, сотнями ног резво побежал в раскрытые ворота на улицу.

И радостью беспричинной, хмельной, звериной радостью жизни захмелели чекисты. В эту ночь невиданное увидел белый трехэтажный каменный дом с красным флагом, с красной вывеской. С часовыми у ворот и у дверей. Вышли за ворота с хохотом, с громкими криками сотрудники ГубЧК.

Срубов Председатель коллеги ГубЧК, мальчишкой забежал вперед, схватил горсть снега и снежком Ваньке Мудыне в морду.

Ванька, захлебнувшись снегом, взвизгнул:

- Я вам сейчас, товарищ Срубов, председательскую залеплю!

Мудыню поддержал мрачный Боже и слепив снежки бросили их...

...Срубову сразу в спину и в шею два белых холодных комка.

Срубов в кучу чекистов кинул ещё ком...

...и чекисты, как школьники, выскочившие на большую перемену на улицу, с визгом принялись лупиться снегом. Ком снега - ком смеха. Смех - снег. И радость неподдельная, беспричинная, хмельная, звериная радость жизни.

Срубова облепили, выбелили с головы до ног.

Попало и в лицо часовому-китайцу. Тот обиделся в взяв винтовку на руку с китайским акцентом крикнул:

- Моя неприкосновенная. Мая часовая!

Крик этот немного отрезвил чекистов. Прощались сердечно, как близкие родственники, которые помирились после серьезной размолвки.