Теперь вернемся немного назад. Все-таки разговоры про «что-нибудь этакое психоактивное выпить или съесть» – это не совсем про психологию. А вот что точно про психологию: эмоции – это единственный мотивационный регулятор нашего поведения!

Та самая нейрохимия, которая стоит за чувствами и эмоциями, в конечном итоге и заставляет нейроны мозга срабатывать по каким-либо определенным алгоритмам, выбирая их из всего множества возможных. Все, что мы делаем, все решения, принимаемые мозгом, направлены на достижение желательного химического баланса.

Помните, что мы уже знаем о работе нейронов-транзисторов? Они выстреливают в данной конфигурации, основываясь на имеющихся данных. Нейромедиаторы, гормоны и нейропептиды можно рассматривать как эквивалент внутренних параметров системы. Именно по их составу и соотношению мозг определяет, что для него «хорошо» и что «плохо», другого механизма просто нет.

Нам может казаться, что, взвешивая варианты поведения, мы производим холодный расчёт, но нет, решение всегда принимается в пользу более благоприятного эмоционального состояния. Мозг как бы пытается представить себе наперед то, что мы будем чувствовать в результате того или иного поступка, и это «чувствовать» как раз и будет химическим вознаграждением, к которому мы стремимся.

Ирония в том, что вознаграждение не всегда является смакованием «хорошей» химии. Частенько мотивом для суеты выступает стремление избежать шипов и ожогов химии «плохой». Эволюция бессердечно сконструировала нас так, что мы чаще имеем дело с намерением избежать боли, чем с возможностью наслаждаться чем-то приятным. Причем намного чаще [9].

Плохая новость заключается в том, что на самом деле люди (как и все животные), не созданы природой для того, чтобы постоянно испытывать радость и счастье просто так, по умолчанию, без веских к тому внешних стимулов. Увы, но пессимистичная, и слегка депрессивная оценка ситуации является эволюционно более выгодной, чем оптимистичная. Дело в том, что на сто процентов реалистичная оценка ситуации потребовала бы слишком больших аналитических ресурсов мозга и непомерно много времени на принятие решения.

Травоядные, например, уходят на новое пастбище немного раньше, чем на старом подъедена вся травка, проявляя пессимизм в оценке ресурсов. Если бы они думали: «Чего суетиться, и тут все норм, травы еще валом, разуйте глаза!» – то тусовались бы на привычной лужайке до конца, пока не пощипали бы все и не начали всерьез голодать.

Такая эволюционная стратегия приведет к тому, что копытным придется пуститься в путь на пустой желудок, да еще потом долго голодать в пути, и в результате доберутся до нетронутых лугов «не только лишь все». Так вот и сложилось мало-помалу, что состояние «небольшого пессимизма» или лёгкой депрессии, скорее, является эволюционной нормой для нашего вида, а не патологией (патологией принято считать только лишь серьёзные, тяжёлые, дезадаптивные формы депрессий).

Вот эта укоренившаяся в нас тенденция к преобладанию плохих эмоций и приводит нас сегодня к тем самым «качелям» эмоциональных взлетов и падений после неосторожного изменения нейрохимии чем-то извне. Почему после эйфории от вечеринки наступает закономерный упадок? Дело в гомеостазе. Это стремление организма поддерживать некое оптимальное состояние внутренней среды, при котором ему комфортно функционировать: постоянную температуру тела, кровяное давление, число клеток в тканях и органах, количество жидкости в организме, количество глюкозы, жиров, и прочего.

И химия мозга тоже стремится к балансу: обычно допамин и кортизол работают в комплексе и влияют друг на друга. Например, повышенный уровень кортизола может привести к снижению уровня допамина и наоборот. (Про допамин мы уже кое-что знаем, а кортизол в некотором смысле его антипод – «гормон стресса», который вырабатывается как ответ на неприятности.) Точную их разблюдовку посчитать пока не удается: в мозг для этого специально не полезешь, а в анализах крови концентрация этих веществ скачет слишком быстро, чтобы делать какие-то выводы.

Чтобы пояснить, о чем речь можно обратиться к аналогии с балансом мужских и женских гормонов в организме: их научились замерять довольно точно. Уровень «мужского» тестостерона у мужчин обычно около 700 нанограмм на децилитр, а вот «женского» эстрадиола намного меньше: всего 0,04 нг/дл.

Такое соотношение оптимально, и в норме наши системы поддерживают его относительно стабильным. Когда-нибудь видели монструозных бодибилдеров, которые бугрятся невероятными узлами мышц? Такого не добиться самыми изнуряющими тренировками и протеиновыми коктейлями. Тут нужно жахнуть максимальным калибром. В ход идут анаболические стероиды, которые подбрасывают планку тестостерона на невероятные тысячу процентов.

Мужские гормоны поступают извне, но организму по-прежнему нужен их оптимальный баланс с женскими. Чтобы избежать несоответствия, выработка женских гормонов подскакивает в те же самые десять раз. И вот после завершения курса анаболиков наступает момент, когда их лошадиные дозы перестают поступать и тело выдает то, что может: свою естественную дозу мужских гормонов. И все бы ничего, если бы не один досадный нюанс: производство женских уже перенастроено на уровень в десять раз больше обычного.

Да, есть хитрые схемы минимизации побочных эффектов, но если что-то идет не по плану, то ряды стероидных качков пополняет еще один мускулистый красавец с женской грудью [10].

Примерно то же самое (хотя и не с такими визуальными эффектами, но, порой, с не менее драматическим последствиями), происходит и с комбинацией «хорошей»-«плохой» нейрохимии. Только попробуй поднять уровень эндорфинов экспонатами домашнего бара, как тут же по окончании демоверсии интерактивного шоу «Жизнь прекрасна, а проблемы неважны», в дверь настойчиво трезвонит служба доставки утроенной партии кортизола. И чем больше эндорфинов ты получил со стороны, тем тяжелее последующая расплата по счетам стресса и тревоги [11].

Неестественная сила синтетического удовольствия вызывает неестественно сильную степень опустошения после [12].

Химические качели не остановить, и бумеранг реакции всегда прилетает в ответ. Тут как и с деньгами: если берешь счастье у психотропов в долг, то оно ненадолго и чужое, а вот возвращать приходится свое и насовсем.

Вероятно, поэтому множество упорных и последовательных исследователей собственного сознания со временем переходят на так называемый «чистяк» – трезвый и достаточно дисциплинированный образ жизни, рассчитывая только на свою внутреннюю естественную систему стимуляции.

Мне кажется, что в свете написанного выше не слишком уж пафосным будет звучать утверждение о безраздельной власти нейрохимии эмоций над поведением человека, и все более насущной будет становиться потребность понимания логики действия ее механизмов.

Что ж, копнем еще немного глубже, пришло время обратить внимание на один, крайне важный для нас момент. Люди заточены естественным отбором на некоторые типовые действия, которые помогали социальным приматам передавать гены следующим поколениям: размножаться, есть, поднимать свой статус в племени и делать пакости конкурентам. Процесс случайного отбора во многом ограничен, ведь он не может планировать ничего на отдалённую перспективу. Но для текущего момента он создает организмы, которые – без дураков – являются максимально эффективными передатчиками генов.

Роберт Райт предложил провести остроумный мысленный эксперимент —представить естественный отбор как некоего «инженера-конструктора» и спросить себя: будь вы на его месте, как бы вы проектировали существ, которые должны эффективно размножаться? Как бы вы мотивировали их делать то, что будет способствовать решению этой задачи?

Техзадание будет таким: продумать, как именно нужно запрограммировать работу мозга, чтобы мы могли успешно питаться, заниматься сексом, быть в авторитете у соплеменников и побеждать врагов. Вариантов может быть много, но если мы начнем исключать наименее реалистичные и оставлять максимально правдоподобные сценарии, то со временем неизбежно придём к трем основным принципам: